Заучка
Шрифт:
– Он полез к тебе целоваться, а ты выбила ему два зуба?
Рыжая злобно зыркала из-под сведенных бровей. Наверняка подсмотрела грозное выражение лица у кого-то из предков – ее же оно делало похожей на ребенка, капризно надувающего губы.
– Сдуйся, пупсик. Так ты похожа на хомячка, с такими щеками.
Она мгновенно вспыхнула, став еще забавнее в своем негодовании, и он не смог ее не подколоть, лишь бы понаблюдать еще за тем, как потешно она психует.
– А ты милая, когда хмуришься. Того и гляди, мне тоже захочется тебя поцеловать.
Ее глаза мгновенно налились слезами, и он снова зашелся в хохоте, на мгновение увидев их
– Прекрати ржать, как конь короля Артура. То, что я тебе рассказала, совсем не смешно.
– Чуточку смешно, свинка Пеппа, чуточку смешно. Ну прекрати хлюпать носом, посмотри на это со стороны. Ты же заучка, значит, кое-какие мозги наверняка имеются.Она посмотрела на него с до того презрительным высокомерием, что Змей сразу понял, почему она оказалась на крыше при первой неудаче. С таким-то говняным характером, у девчонки явно не слишком много друзей.
С вызовом сощурив глаза, Кира вытащила из пачки очередную сигарету, и он, поморщившись, подавил неуместный порыв отобрать её. Он не мамочка, чтобы следить за воспитанием безмозглых детишек. Но… С сигаретой в зубах она смотрелась неправильно. Как хорошая домашняя девочка, которая отчаянно пытается стать плохой и дерзкой. Как малолетка, стащившая у мамы красную помаду и бутылку виски из батиного бара.
Она и есть малолетка. Пятнадцать лет, девятиклассница.
Нелепо, но он знал их обоих: и девчонку, и её гиперактивного братца-задиру. Они были приметной парочкой, полными противоположностями. Заводной парень, футболист, красавчик, баловень, лентяй – от Джоша стонала школа и дёргался глаз у учителей. И она. Занудная отличница-ботаник, вечная староста и отрада учителей. Грейнджер, дразнили ее. Гермиона Грейнджер. Вечно выигрывала какие-то конкурсы. В прошлом году с командой таких же задротов выступила в «Разрушителях легенд». Он не смотрел.
– Сколько этот придурок тебя доставал?
Она нахмурила лоб: видимо, прикидывая.
– Ну он все время, что я его знаю, ведет себя как умственно неполноценный, но… С начала учебного года проходу от него не было. Задевал в коридорах, норовил больно ущипнуть, выкрикивал гадости…
– А твой братец? Не мог втащить своему дружку, чтобы отстал? Нормальные братья так поступают.
– Винс при нем вел себя нормально, только корчил страшные рожи, ну и… знаешь, всякие неприличные жесты…
Змей сложил колечко из пальцев и потыкал в него указательным пальцем правой руки:
– Типа такого?
– Да, – она снова покраснела.
Он сложил из пальцев «V», лизнул между ними воздухи подмигнул Кире:
– Или такого?
– Да что с тобой не так?!, – выкрикнула она.
– А с тобой? С фига ли ты молчала? За тебя что, некому заступиться?
Она потупила глаза, нервно заправив волосы за уши.
– Я думала, это нормально. Всех дразнят, и никто не раздувает из этого проблемы. Девчонки… Все девчонки и сами могли ответить обидчикам, да так ловко и нахально, что я умирала от восхищения и зависти, что у меня так не получается. Я не хотела жаловаться.
До него наконец дошло.
– Хотела справиться сама?
Она кивнула, рассматривая свои шнурки.
– Мои родители гордятся мной. И учителя. Всегда ставят в пример Джошу, говорят, что с ума бы сошли, если бы я была такой же проблемной, как он. Мне нравится это: чувствовать себя лучше его. Взрослей. Я привыкла быть первой, быть идеальной. Правильной. Но когда Винс сегодня утром затащил меня в подсобку и стал пихать свой слюнявый язык мне в горло… Я не знаю, что на меня нашло. Какая-то ярость, пелена перед глазами, а в голове горячо и пусто… Я ударила его изо всех сил… Я не целилась специально… Но когда он с криком отшатнулся от меня, а потом выплюнул себе в руку кровавую пену и зубы… у него было такое растерянное лицо, как будто он не верил в происходящее. И я смотрела на него, на зубы, снова на него, а потом развернулась и побежала. Я бежала просто, чтобы бежать думала, что сейчас меня схватят и отведут в полицию или к директору, позвонят родителям, и Джош будет смотреть на меня с превосходством, и понимала, что не смогу это вынести, что сейчас закричу…
Змей молчал. Он вдруг почувствовал, что понимает ее. Ему тоже было знакомо это чувство: когда ты один во всем мире, и тебе совершенно некуда, не к кому пойти, и остается только бежать сломя голову, лишь бы не стоять и не думать.
– Почему ты спряталась здесь?
– Не знаю. Я была здесь однажды, еще осенью. Подружки показали мне это место. Мы тогда делали селфи для инсты, садились на край и болтали ногами.
Подумав, она добавила:
– Тогда не было страшно. Немножко жутко, но и весело, и мы были вместе, и подбадривали друг друга…
– А сейчас?
– А сейчас я испугалась. На самом деле я боюсь высоты.
Он промолчал. То, что нас больше всего пугает, сильнее всего и притягивает.
…Небо было розовым и чистым. Огненный шар опускался за дома в океан, окрашивая город светом и тенью. Змей любил это мгновение совершенной равнодушной красоты – тут, на высоте, оно всегда принадлежало только ему.
Но сегодня закат, разделенный на двоих, показался ему другим. Особенно щемящим и безграничным. Девушка не мешала, вела себя правильно, интуитивно понимая, что нельзя нарушать безмолвие. По ее голым рукам бегали мурашки от ветра и вечера, и она ежилась, обхватывая локти белыми пальцами Он снял куртку, накинул ей на плечи, и они долго сидели рядом, впитывая в себя вечность.
Солнце ушло, и небо усыпали яркие зрачки любопытных звезд.
Он поднялся и протянул ей руку.
– Пойдем. Отведу тебя к маме. Заучка…
Заучка
Тем вечером я вошла в дом немного другой.
Привычная гостиная почему-то казалась меньше, как будто уже не могла вместить в себя весь мой мир.
Голоса родителей, кинувшихся меня обнимать, звучали немного отдаленно, словно из-под воды. И лишь тогда – в безопасности светлой тёплой комнаты – весь кошмар прошедшего дня обрушился на меня тяжестью не случившегося несчастья, холодным дуновением отложенной смерти. Я зарыдала, в очередной раз зарыдала, уткнувшись в мамину грудь и отгородившись от беды папиными руками. Наконец-то слезы приносили облегчение; было сладко и больно понимать, что все хорошо, все закончилось, меня никто не будет ругать…
«Винс придурок, давно надо было сказать, систер, я бы сам ему эти зубы выбил…»
«Мы так волновались, ты не брала трубку мы весь город объехали, обзвонили всех друзей…»
«Никогда больше так не делай, мы любим тебя всегда, мы чуть с ума не сошли от страха, у тебя температура, немедленно в постель…»
Меня напоили молоком и укутали, как маленькую. Ослабевшая от слез, я позволяла себя жалеть. Их забота грела не хуже теплого одеяла. Меня ужасно клонило в сон, и голоса слышались всё приглушеннее.