Заусенец
Шрифт:
– Будьте добры, ассорти хамона и сыра и бутылку Marqu'es de C'aceres Gran Reserva [24] .
Подошёл сомелье, элегантный и идеально выбритый, вытянутый в струну, разогнул перед ними руку, на которой от ладони и до локтя лежала бутылка вина. Хоакин кивнул, и тот завозился с пробкой, приставив к бутылке нарзанник [25] . Взял за ножку фужер, плеснул вина, повращал фужер, осматривая на свет, как тягуче стекает бордовая жидкость по стенкам, и предложил Хоакину попробовать. Тот отхлебнул глоток, выждал положенную
24
Marqu'es de C'aceres Gran Reserva – самая известная испанская марка красного сухого вина из провинции Риоха.
25
Нарзанник – «нож сомелье», профессиональный штопор.
– Магда, я хочу выпить за наше счастье! Я хочу, чтобы мы были счастливы! Это самое главное.
Магда дежурно улыбнулась, протянула ему фужер и сказала:
– Да, это самое главное.
Принесли закуски. Почувствовав первое насыщение, Хоакин продолжал:
– Дорогая, скажи мне, а тебе хорошо со мной?
– Да, конечно.
Магда отвечала на автомате, не подняв на него взгляда.
Хоакин почувствовал кинематографичность и искусственность сцены и подумал: «А что ещё ждать, когда естественным путём ничего не получается… Искусственное оплодотворение. Искусственное материнство. Искусственное отцовство. Искусственные дети. Искусственные отношения».
– Я имею в виду, хорошо ли нам вдвоём?
– Вдвоём – ты имеешь в виду, зачем нам кто-то нужен? Кто-то ещё?
«Как всё плоско получается, – подумал он. – Какие ломкие, искусственные паузы в разговоре. И какой ужасный сюжет». Он должен как бы отговаривать её, понимая изначально, что она ни от чего не отступится, он осознавал, что все его попытки тщетны.
Сегодня Сира сказала жуткие вещи. Он отхлебнул ещё вина для уверенности.
– Мы должны по крайней мере обсудить, на что мы готовы и каковы границы нашей терпимости. Что мы можем себе позволить, а на что не можем пойти ни при каких обстоятельствах. В любом случае лично я абсолютно не готов взять ребёнка… умственно отсталого ребёнка. Я не могу себе даже представить этого. Но Сира говорит, что риск велик и что это – лотерея. Очень жестокая лотерея, в которой нет выигрыша. Что ты думаешь по этому поводу?
«Разговор не клеился», – подумал Хоакин. Вообще, как только он поднимал тему усыновления, Магда замыкалась в себе, ещё больше испытывая чувство вины, и её не так просто было вытянуть на откровенный разговор. Причиной тому было то, что, поднимая эту тему, она испытывала определённое чувство вины. Ведь причина бесплодия в их паре была именно в ней. Хоакин был абсолютно здоров. Рассказывая о походе к врачу и о пикантных особенностях сдачи анализа своим друзьям, Хоакин всё чаще получал недвусмысленные намёки от них, мол, не стоит ли ему поменять женщину. Но он привык к Магде и думать об этом даже не хотел.
– Что я думаю по этому поводу?
Она посмотрела на него такими уставшими глазами, что он испугался. Всмотрелся в её лицо – почему-то только сейчас заметил, как много у неё уже морщин. Тридцать два года. Что же будет дальше? Ему почему-то стало жалко её.
– Да, я всего лишь хотел бы убедиться, что мы думаем одинаково. По крайне мере по этому вопросу. Или ты не согласна со мной?
Подошёл
– Я думаю так же, как и ты. Но я не могу больше ждать. Я хочу ребёнка. Если мне предложат ребёнка, я не смогу отказаться и ждать в очереди ещё три года. А что, если снова уже не получится никогда…
– Но ты же не хочешь сказать, что мы ходим на эти безумные курсы, собираем такое количество бумаг, тратим столько денег, едем на край света, чтобы усыновить больного ребёнка? Зачем такие страдания?
– Хоакин, мы живём сами для себя! Мы едим, пьём, занимаемся любовью, ездим на курорты, живём сами для себя. Так больше продолжаться не может. Это бессмысленно. Мы ни о ком не заботимся, дома нас никто не ждёт. Я не могу выйти из дома, понимаешь? Мне кажется, у всех есть дети, у всех, кроме меня. Это невыносимо. Я не могу смотреть в глаза твоим родителям.
Он впервые почувствовал, что это тупик. Никогда до этого разговора она не говорила, что мучается, что у неё столько страхов и что ей элементарно неудобно находиться с людьми, у которых есть дети. Проехала мать с коляской – живой укор и колотая рана в сердце Магды, прошла беременная – и настроение испорчено на неделю, с детской площадки доносится детский смех – новая травма и новое раздражение. Раньше нервные срывы наступали раз в месяц в определённые дни, и он мог их предсказывать, анализируя женский календарь. Теперь раздражение уже не поддавалось контролю: это была нескончаемая депрессия, постоянные провокации и скандалы. Само общение было затруднительным, каждый раз он ждал какого-то подвоха, а диалог напоминал хождение по минному полю. В конце концов всё неизбежно заканчивалось взрывом.
В ресторан торопливо, озираясь на официантов, зашёл молодой человек с холщовой сумкой через плечо и странным, загнанным выражением на лице. Он ловко выуживал из сумки зажигалку с ажурной инкрустацией на боку и крохотную ламинированную карточку, на которой было написано: «Я глухонемой, приобретая этот сувенир, Вы помогаете мне».
Хоакин взял зажигалку и нажал на клавишу. Из отверстия вырвалось мощное фиолетово-оранжевое пламя. Он отыскал монету и положил на стол.
– Ты же не куришь?
– Для брата, – сказал он Магде.
Глухонемой вернулся, радостно схватил монету, поклонился в пояс и побежал по другим столам. Хоакин заметил, что на других столах урожая не было. Ему стало приятно, оттого, что он совершил доброе дело.
Пришёл официант и поменял тарелки, специальной лопаткой сгрёб хлебные крошки и стряхнул их с белоснежной скатерти. Хоакин следил за его движениями, сожалея, что нет такого инструмента, чтоб так же ловко и безболезненно очистить жизненный путь человека, его душу и его мысли.
Когда официант отошёл, он собрал все остатки дипломатической хитрости в кучу, протянул руку, накрыл ею руку Магды и, дождавшись, чтоб она подняла на него взгляд, сказал:
– Магда! Мы достойны обычного человеческого счастья. Понимаешь, обычного. Такого, как у всех. Мы ничуть не хуже. И у нас должны быть нормальные здоровые дети, такие же, как у моих братьев. Я не собираюсь всю свою жизнь добровольно посвятить выхаживанию неизлечимо больного ребёнка! Одно дело, если бы это случилось естественным образом! Но совершенно другое – осуществить осознанный выбор и пойти на это самому. Это совсем другое! У нас всегда есть выбор.