Завещание Инки
Шрифт:
— Тот самый. Только действительная история, с ним связанная, на самом деле не совсем совпадает с той, что я тебе до сих пор рассказывал: не индеец напал на меня, а я на него.
— Дьявол! Вот оно что! На этот раз у меня нет никаких сомнений, что ты говоришь правду. Знаешь, я всегда подозревал что эта темная история на самом деле имеет совершенно другую подоплеку, чем та, о которой ты всем так охотно рассказывал. Значит, напал вовсе не он на тебя, а ты на него, и его скальп каким-то образом связан с несметными сокровищами. Означает ли это, что убитый индеец был их владельцем?
— Да!
— Дьявольщина! Растолкуй мне все еще раз, и выражайся пояснее. Ты, насколько я знаю, не слишком-то богат. Но почему, если ты теперь, можно сказать,
— В том-то и дело, что пока я до них еще не добрался. У меня есть всего лишь несколько предметов, взятых из той сокровищницы. Их я нашел на теле индейца после того, как убил его.
— Но он успел сообщить тебе, где находится все остальное?
— Нет.
— То есть ты не знаешь, где нужно искать эти пресловутые сокровища?
— И да, и нет, я знаю, где они находятся, и в то же время не знаю этого.
— Послушай, не говори загадками!
— Я имею в виду, что знаю само место, где лежат сокровища, но как туда попасть, что находится рядом, вокруг — представления не имею.
— Это равносильно тому, что ты не знаешь вовсе ничего о том, где они лежат. Ну и зачем мне сдались такие сокровища, которые невозможно найти? А может, они вообще — плод твоего воображения?
— Они существуют, и я могу присягнуть, что это действительно так.
— Ну где же, где они? Хоть какие-то ориентиры тебе известны?
— В горах, в ущелье, которое называется Барранка-дель-Омисидио.
— О, это место мне хорошо известно. О нем ходят слухи, что там был убит последний Инка.
— Это чистая правда, потому что это тот самый индеец, которого убил я. И свои сокровища он спрятал именно там.
— Хм! Вообще-то я наслышан о том, как богаты были инки… А все предметы, которыми пользовался верховный правитель этого народа, должны были быть только из чистого золота. Испанцы в свое время отправляли отсюда к себе на родину целые корабли золота и серебра. Впрочем, возможно, это всего лишь легенды. Но ты рассказывай, рассказывай все, что тебе известно об этом!
— Но сначала ты дай мне клятву, что никому ни слова об этом не скажешь!
— Это само собой разумеется, кабальеро по-иному и не поступает! Но, чтобы успокоить тебя, я могу сказать, что я клянусь: буду нем, как рыба!
— Хорошо, тогда слушай! Это было в то время, когда я гастролировал в Чили, где провел много боев и завоевал немало наград, но как всегда, все спустил в кутежах. Ну, ты же знаешь мою натуру: не могу удержаться, чтобы не погулять как следует после славных дел. Так вот: в ту пору, когда все это случилось, я жил прекрасно, ел и пил в свое удовольствие, много играл, но однажды мне сильно не повезло, я проигрался в пух и прах, остался без единого гроша в кармане и вынужден был даже наняться слугой к одному богатому купцу из Мендосы, чтобы добраться до дома. Я, кажется, уже говорил тебе, что он туда так и не добрался, а вот почему, это уж особый разговор… можешь думать, что хочешь.
И он злорадно хохотнул. Гамбусино все понял: этот Перильо прикончил купца где-то по дороге, позарившись, понятное дело, на имущество того. А эспада после небольшой паузы продолжил:
— Итак, я остался в горах совершенно один. Был вечер, когда я въехал в Барранку-дель-Омисидио. Если ты бывал там, то должен знать, что это очень неприветливое место. Я предпочел бы, конечно, двинуться дальше, в Салину-дель-Кондор, но уже стемнело, а дорога туда была опасной. Я нашел камень, за которым можно спрятаться от ветра: привязал поблизости своего мула и улегся спать.
— И ты мог спокойно спать?
— А почему бы и нет?
— А купец из Мендосы?
— А, ты намекаешь на то, что ко мне должно было явиться его окровавленное привидение? Но, знаешь ли, я не дитя и не баба. Тот, кто мертв, мертв навсегда и не может никуда являться. Однако действительно в тот вечер я никак не мог уснуть, хотя и совсем по иной причине.
— А, понимаю! Индеец тебя потревожил, не так ли?
— Да, было полнолуние,
— А ты за ним следом, конечно? — спросил гамбусино.
— Я хотел это сделать, но происходило все это почти на самом краю обрыва. Индеец начал спускаться вниз, но мне, чтобы следовать за ним, для начала неплохо было бы изучить это место, чего, как ты, наверное, догадываешься, я не сделал заранее. Поэтому я всего лишь подполз к краю обрыва и глянул вниз. У меня невольно поползли мурашки по телу… Каменная стена уходила вниз почти отвесно. Я не заметил на ней ни малейшего углубления, в котором могла бы поместиться стопа человека, но индеец тем не менее спускался вниз как по лестнице. Его шевелюра в лучах луны отсвечивала серебром на самом дне ущелья. Кто он был? Что здесь ему было нужно? Почему он не стал дожидаться наступления дня, чтобы спуститься в ущелье без риска для жизни? И где остался его мул? А может, он настолько беден, что у него нет даже мула? Сколько я ни думал над этими вопросами, у меня даже предположений никаких на этот счет не появлялось. Всю ночь я пролежал на краю пропасти, ожидая его возвращения. Старик появился только под утро, с мешком за спиной. Выбравшись на ровное место, он поднял руки к солнцу, словно приветствовал восходящее светило, постоял так несколько секунд и пошел дальше, не заметив меня. Но скоро он скрылся с моих глаз, поднявшись на скалу, которая была гораздо выше того места, где я находился.
— Ну, на этот-то раз, я надеюсь, ты пошел за ним?
— Еще бы! Я быстро отвязал своего мула, вскочил на него и направился вслед за ним. Очень скоро я оказался на той высокой скале, где он исчез из поля моего зрения. Это место было входом в широкую долину. Индеец был уже там. Я пришпорил своего мула, чтобы поскорее догнать этого загадочного старика. Въехав в долину, я заметил, что на противоположном ее краю имеется скалистый коридор, ведущий в другую долину. Вот у самого начала этого коридора я и догнал седовласого, оставаясь по-прежнему незаметным для него. Но тут меня выдал своим ржанием мой мул. Индеец резко обернулся на этот звук и, увидев меня, бросился бежать, да с такой прытью, какой, казалось мне, никак нельзя было ожидать от старого человека. Я пришпорил мула еще раз. Индеец метнулся вправо, потом влево, но спрятаться ему было совершенно негде: коридор, связывавший две долины, был именно коридором — узкая тропа, отвесные стены. А до входа во вторую долину надо было еще добежать. Я крикнул ему:
— Стой! А то буду стрелять!
Но он не подчинился этому требованию. И тогда я выстрелил. Пуля чиркнула о скалу совсем рядом с ним. Индеец остановился и оглянулся. Не выпуская двустволку из рук, я шагнул ему навстречу. Тогда он спросил меня:
— Сеньор, что я вам сделал, что вы стреляли в меня?
— А почему ты убегал от меня, когда я приказал тебе стоять на месте? — ответил я.
Он расправил плечи, весь как-то подтянулся, тряхнул своей шевелюрой, словно лев гривой, и произнес надменным тоном, словно был, по меньшей мере, принцем королевской крови: