Завещание олигарха
Шрифт:
Повязка давила на лицо, ему казалось, что он уже никогда не снимет ее, не увидит свое новое лицо в зеркале. Пытка растянулась на несколько дней. Глущенко всегда был деятельным человеком, а здесь он вынужден часами лежать без движения. Или спать, хотя никто не может видеть, что он на самом деле делает. Спит или просто лежит, отдыхает или думает над своими проблемами. Конечно, все проблемы до своей «смерти» устранить не удалось. Сразу появились какие-то типы, которые захотели откусить кусочек от его наследства. Засуетились его бывшие
Кто-то вошел в палату. Проклятая повязка, ничего невозможно увидеть. Вот так здесь может появиться неизвестный убийца, который выпустит в него всю обойму, а он не сможет даже увидеть лицо своего палача перед смертью. Но войти просто так в его палату тоже нелегко. У дверей находятся двое охранников.
– Кто? – нетерпеливо спросил Глущенко, не дожидаясь, пока неизвестный подойдет ближе.
– Это я, Карим, – отозвался его начальник охраны.
– Я тебе сто раз говорил, чтобы ты кашлял, когда входишь в палату, – разозлился Глущенко, – чтобы я мог знать, кто ко мне входит.
– Но я кашлял, два раза кашлянул, – удивился Карим, – и даже постучал.
– Я ничего не слышал, – огрызнулся Владимир Аркадьевич. Он понял, что был занят своими мыслями, и не услышал, как Карим входил в палату. А уже потом сработала его сигнальная система. Шестая или седьмая, не в этом суть. Он был как слепой волк, слышал дыхание любого, чувствовал каждый его шаг. Но иногда как человек позволял себе уходить в свои собственные воспоминания.
– Мы звонили вашему племяннику в Москву, – сообщил Карим.
– Не называй его так, – зло сказал Глущенко, – какой он мне племянник. Седьмая вода на киселе. Тоже мне родственник. И моя сестра тоже дура хорошая, нашла за кого замуж выходить. Ты знаешь, я ничего против мусульман не имею. Но когда узнаешь, что твой племянник татарин…
Карим молчал. Он знал, что Глущенко «интернационалист». Он одинаково презирает и не любит представителей всех религий и наций. Никого, кроме самого себя.
– Ему звонили… – Карим не договорил, и Глущенко насторожился, уловив некоторое сомнение в его голосе.
– Что? Кто звонил? Кто ему звонил? Опять эти французские адвокаты?
– «Эстрелла», – сказал только одно слово Карим, и Глущенко замер. Он повертел головой, словно пытаясь определить, откуда исходил звук и где теперь стоит Карим. Затем поднял руку.
– Ты где? – спросил он.
Карим протянул ему руку. Глущенко схватил его руку и сильно сжал.
– Я даже не могу определить, где ты стоишь, – пожаловался он, – я похож на слепого котенка, которого можно легко утопить.
Карим знал, что в подобных случаях лучше молчать, не перебивая своего хозяина.
– «Эстрелла», – с ненавистью повторил Глущенко, – они хотят меня испугать. Что они сказали?
– Они ничего не сказали. Только просили вам передать это сообщение.
– Они позвонили Ринату? – переспросил Глущенко.
– Да.
– Мальчика жалко. Его шлепнуть могут. Раз они знают, что я живой и он мой наследник. Позвони своему брату и скажи, чтобы усилил охрану.
– Уже сказал.
– Хорошо. Помоги мне подняться с кровати, – Глущенко встал, опираясь на руку Карима. Потом снова сел на кровать.
– Когда снимут эту проклятую повязку? – рявкнул он. – Нужно позвать врачей и узнать.
– Сегодня вечером.
– Хорошо. Теперь послушай, что мы будем делать. Ты поедешь в Киев и найдешь моих кузенов. Обоих придурков, которые решили, что я уже спекся. Намекни им, что я живой…
– Они не поверят.
– Тогда перезвони ко мне, и я им расскажу, как вернулся с того света. Пусть соберут ребят. Надежных ребят, человек десять-двенадцать. Пусть сами все проверят. Я этой «Эстрелле» устрою такую встречу, что они сами попросятся на тот свет. Вместо меня.
– Может, самим найти людей? – предложил Карим.
– Ничего ты не понимаешь, – досадливо заявил Глущенко, – мне нужны местные, хохлы с их красными от горилки и сала рожами, а не твои наемные убийцы с Кавказа. Их сразу вычислят, потом найдут того, кто их послал, то есть тебя. А потом выйдут и на меня. Очень легко все просчитать. Твои черножопые друзья и родственники нам не нужны.
Карим убрал руку. Сжал ее в кулак.
– Не обижайся, – почувствовал его состояние Глущенко, – я не тебя имею в виду. Но зачем нам лишние проблемы? Будет лучше, если это грязное дело провернут мои братцы.
– Много людей узнает о том, что вы живы, – напомнил Карим.
– Ничего. Они все равно должны узнать. И переписать на меня некоторые акции, которые они под шумок захватили. Вот сволочи, кузены мои. Каждый хочет оттяпать свой кусок. Говорят, что на Востоке настоящий падишах несколько раз в жизни объявлял о своей смерти. И выяснял, кто и как из его подданных ведет себя. Тех, кто особенно бурно радовался и лез все переделывать, сразу вычисляли. И потом отрубали голову. Так продолжалось несколько раз, пока не оставалось тех, кто мог радоваться. И тех, кто мог предавать. Интересный способ расправиться с лицемерами.
Карим молчал. Его дело слушать и выполнять поручения хозяина. Любые поручения.
– Они все решили, что я умер, – под маской не было видно, как Глущенко усмехается, – пусть так и думают…
– «Эстрелла» знает, – напомнил ему Карим.
– Они меня вычислили, – согласился Глущенко, – поняли, кто такой Леру. И почему все активы я перевел на его имя еще до смерти. Все просчитали. Теперь будут меня искать. Только они не знают, что никто не видел моего лица. Никто, Карим, даже я сам.