Завещание профессора Яворского. Плата по старым долгам
Шрифт:
Окончив разговор, он переключил телефон на секретаря, вызвал по селектору Катю:
– Меня нет и сегодня уже не будет.
Какое-то время смотрел на Галину, не то собираясь с мыслями, не то пытаясь отрешиться от них. Потом улыбнулся, спросил:
– Где успела так загореть?
– На горке, - удивилась вопросу Галина.
– Рядом с нашим домом есть горка, и мы с соседкой каждое утро бегаем по ней. Вместо физзарядки.
– Завидное дело! А я, признаться, давненько не бегал, разве что за трамваем, когда на работу опаздываю, - затем сказал уже серьезно.
– Ну, выкладывай, что там у тебя.
Выслушав Галину, спросил:
– Характеристика на этого парня с тобой?
– Вот, - Галина передала ему
Ляшенко прочитал, почему-то покачал головой.
– Да, похоже, что ссора была не случайной. Этот Зимовец, по всему видно, не из забулдыг-хулиганов. Какая-то причина, несомненно, была. Мандзюк считает, что они повздорили из-за девушки?
– Я тоже так считаю.
– Что ж, не исключено. Когда-то из-за прекрасных дам копья ломали, не говоря уже о более серьезных уронах. И милиция, между прочим, не вмешивалась.
– Но прекрасные дамы не шастали по кабакам с чужими мужьями, - нашла нужным заметить Галина.
– Как знать!.. А почему считаешь, что этот мужчина женат?
– Не случайно он выбрал ресторанчик поукромнее.
– По-твоему, холостяку до такого не додуматься?
– Валентин Георгиевич, давайте говорить серьезно! Я уверена, что Анатолий хорошо знал девицу в белых джинсах.
– Но объяснялся почему-то не с ней. А не кажется ли тебе, что мужчину в темно-серой рубашке он знал не хуже?
Галина не сразу нашлась, что ответить.
– Возможно, наконец согласилась она.
– Но к чему гадать? Это выяснится на допросе.
– На допросе?
– о чем-то задумавшись, переспросил Ляшенко.
– Да-да... А выяснится ли?
Он как-то необычно усмехнулся: скупо и невесело, потянулся за телефонной трубкой, но, вспомнив, что телефон выключен, опустил руку.
– Говоришь, Мандзюк схватился за голову, когда узнал, что потерпевший не обратился за медицинской помощью?
– Так утверждает Бессараб.
– Н-да...
– задумчиво протянул Ляшенко.
– Едва ли этот факт сам по себе мог вызвать столь бурную реакцию Алексея.
– Но мужчина серьезно ранен.
– Из чего исходишь, делая такой вывод?
– Он был окровавлен.
– Обилие крови еще ни о чем не свидетельствует. Серьезные проникающие ранения, как правило, не кровоточат. Нельзя забывать судебную медицину, младший лейтенант Юрко.
Галина вспыхнула, но тут же возразила:
– Но потерпевший не изучал судебную медицину, а потому не мог знать, серьезно или несерьезно ранен.
– А я думаю, мог, - откинулся на спинку стула Ляшенко.
– И не только мог - знал. Безусловно, знал, что рана неопасна. Об этом свидетельствует его поведение.
– Считаете, он - медик?
– догадалась Галина.
– Думаю, не просто медик - врач. И не просто врач - хирург. Окулист или, скажем, терапевт, возможно, запаниковал бы на его месте. А тут сработал профессиональный рефлекс. Ведь он не просто придерживал здоровой рукой раненную, как показалось Бессарабу, он зажимал поврежденный сосуд. Он поставил себе диагноз, едва почувствовав, что ранен. А разобраться так сразу мог только хирург. По той же причине не обратился в медпункт: в машине хирурга найдется все, что требуется для перевязки.
Доводы Ляшенко поразили Галину: как она сама не догадалась! Ну, конечно, только хирург, для которого кровь, повреждение сосуда - дело обычное, мог повести себя так после того, как сам был ранен. Безусловно, тут требовались еще и выдержка, присутствие духа, но и эти качества должны быть у хирурга.
И все-таки она снова возразила:
– Но он был ранен в правую руку. Как же он мог остановить кровотечение, наложить повязку?
– Ты забыла о его спутнице, - поднимаясь из-за стола и разминая затекшие ноги, сказал Ляшенко.
– Она тоже не растерялась: села за руль, увезла своего приятеля. Такая женщина, следуя наставлениям опытного консультанта, сумеет и кровотечение унять, и наложить
– Но к чему такая самодеятельность, когда неподалеку были медпункт и фельдшер?
– Это как раз тот вопрос, над которым сейчас ломает голову Алексей.
– А мне он говорил...
– начала было Галина, но Ляшенко перебил ее:
– Он разговаривал с тобой утром, а сейчас уже конец дня.
– Но что могло измениться?
– Не знаю, но что-то, видимо, изменилось. Есть одно малоутешительное предположение. Как говорится: дай Бог, чтобы я ошибался!
– О чем вы, Валентин Георгиевич?
– встревожилась Галина.
– Сейчас поеду в Шевченковский райотдел, посмотрю, что там и как, уклонился от ответа Ляшенко.
– А ты передай своему начальнику, что включена в оперативно-розыскную группу. Сдай свои дела, и, не мешкая, поезжай в автоинспекцию. Надо установить, кто из женщин в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти лет имеет водительские права.
– Бессараб говорит, что спутнице потерпевшего лет двадцать, не больше.
– А я говорю: от восемнадцати до двадцати пяти, - строго сказал Ляшенко. Но тут же улыбнулся: - Знаешь, почему нынче женщины пристрастились к джинсам и водолазкам? Такой наряд взрослит юных и молодит не совсем уже юных - скажем так - особ. Разумеется, не всех и не при любом освещении. Но это нельзя упускать из виду.
Ляшенко был не совсем откровенен с Галиной - он знал о том, чего еще не знала она: в потасовке у ресторана Зимовец получил серьезную травму, куда серьезней, чем та, которую он нанес мужчине в темно-серой рубашке. К сожалению, это выяснилось сутки спустя после задержания Анатолия: черепно-мозговые травмы коварны и зачастую дают о себе знать не сразу: может пройти несколько дней, пока такая травма заявит о себе со всей очевидностью...
Они были друзьями, хотя, казалось, ничем не походили друг на друга. Валентин - стройный, подтянутый, энергичный, подчас нетерпеливый, резкий. Алексей являл собой тип борца-тяжеловеса: большой, могучий, неторопливый, с простоватым маловыразительным лицом. Но эти чисто внешние качества никоим образом не отражали внутреннее содержание: быстроты, гибкости ума Алексею было не занимать. Он, как и Валентин, любил шутку, острое слово, но в отличие от товарища - пользовался ими осторожно, считаясь с тем, что не все понимают и принимают юмор. А если говорить начистоту, он был мягче, добродушнее Валентина. В уголовный розыск они пришли почти одновременно, с разницей в несколько месяцев. Но, если Валентин, за плечами которого был университет, уже вскоре получил офицерское звание, то Алексей еще долго носил сержантские нашивки, честно заработанные в десантных войсках и подкрепленные затем двумя годами милицейской патрульной службы. Среднюю и высшую школу милиции он окончил заочно, уже будучи инспектором уголовного розыска. При всем несходстве характеров, их дружба была объяснима: у одного имелись прочные теоретические знания, у другого - опыт, оперативное чутье. Со временем, когда процесс взаимообогащения исчерпал себя, а дальнейший опыт стал общим, выявились различия во взглядах на саму суть оперативной работы. Алексей считал основной и главной задачей оперативника - раскрыть преступление, найти и обезвредить преступника; что же касается прочего, в том числе причин и обстоятельств, обусловивших преступное деяние, то это, по его мнению, должно уже заботить следователя, суд. Валентин на этот счет придерживался иного мнения, так как полтора года работал следователем и не понаслышке знал, как трудно задним числом устанавливать факты, обстоятельства, показавшиеся кому-то несущественными, но потом, когда время упущено, вдруг заявляющие о себе (вернее о своем отсутствии) провалами в обвинительном заключении, ироническими улыбками адвокатов, а то и судебным определением о возвращении дела на доследование. Эти различия во взглядах, нередко приводили к спорам между товарищами. Однако на их дружбе это не отражалось.