Завещание Сталина
Шрифт:
Безусловно, еще оставалось немало идейных коммунистов. Но росло число тех, кто пробивался к вершинам власти ради карьеры, личного благополучия, для построения коммунизма в отдельно взятой своей семье. Этим стремлениям препятствовала воля вождя, идейные принципы которого были незыблемы. Он помнил, каких огромных жертв стоили Гражданская и Великая Отечественная войны. Неужели они были напрасны?! Неужели после этого благоденствовать должны только «избранные»?
Если бы Сталин заботился только о сохранении своей власти, ему следовало бы поощрять и материально поддерживать всех тех, кто ему ее обеспечивал. Надо было бы установить олигархическое правление. Так поступают все большие начальники, начиная с криминальных и кончая политическими. Такой режим, скрепленный коррупционными узами и общими материальными интересами, устойчив и удобен в управлении.
Но Сталин обдуманно, целеустремленно и с риском для жизни проводил свою политику. В народе было понимание — хотя бы на уровне коллективного подсознания — его самоотверженной работы. Только этим можно объяснить неподдельную любовь к нему миллионов советских людей. Не руководители, а именно народ видел в нем исполнителя своей воли, выразителя своих интересов.
Невероятно, чтобы три десятилетия в труднейших условиях ему удавалось притворяться настолько изощренно и талантливо, чтобы заручиться таким доверием масс и пользоваться неподкупной любовью. (Помнится, Хрущев, как его ни прославляли, сколько ни награждали и какие бы фильмы о нем ни снимали, в народе воспринимался неприязненно, а то и с презрением.)
Для пролезших во власть ради личных выгод выступить открыто против вождя, свергнув его или приняв его отставку, означало бы вызвать на себя народный гнев. Поэтому съезд приветствовал доклад Маленкова и устраивал овации Сталину. Хотя, безусловно, многие делегаты делали и то и другое искренне.
Крупнейшие государственные деятели разных времен и народов слишком часто уходят из жизни в результате покушений или при загадочных обстоятельствах. Отчасти это относится к Ленину, но в значительно большей степени — к Сталину.
21 декабря 1952 года Иосифу Виссарионовичу исполнилось 73 года. Чувствовал он себя неплохо, серьезных симптомов болезни у него не было. Говорят, он стал раздражительным, подозрительным и мрачным. Но разве для этого не было оснований? Беспокоился он не за себя, а за свою страну. Даже в его ближайшем окружении не было единства при избытке интриг. Чему тут радоваться?
Ссылаются на его психическое расстройство, из-за которого он вроде бы санкционировал уголовное дело «врачей-убийц». Как еще объяснить странный феномен: немолодой и не блещущий здоровьем вождь лишает себя квалифицированного медицинского обслуживания! У него на даче, где он в последние месяцы проводил большую часть времени, не было даже аптечки с простым набором лекарств. Чем это объяснить? Подбрасывают диагноз: он маниакально боялся врачей (особенно евреев) и лекарств. Дрожал за свою жизнь. Был патологически подозрительным и пугливым…
До какой же степени можно отрешиться от здравого смысла, чтобы верить подобным нелепостям? А ведь верят миллионы!
Тот, кто страшится смерти и болезненно озабочен состоянием своего здоровья, обращается к врачам при малейшем подозрении на заболевание. Сталин мог вызывать к себе на консилиум лучших врачей любой национальности. И уж наверняка бы при нем находились специалисты, отвечающие за его жизнь головой. Но ничего подобного не было.
Вообще-то Сталин всегда не слишком заботился о собственном здоровье. Работал он, что называется, на износ. И все-таки невозможно поверить, что он по личной инициативе лишил себя врачебной помощи. Боялся, что его «залечат»? Ерунда. Много лет не боялся, а тут вдруг…
Надо четко понимать простую истину: ни в сталинских речах, ни в его поведении, ни в беседах с самыми разными людьми психических аномалий не наблюдалось. Это, как говорится, медицинский факт. Отстранить от него врачей было выгодно только тем, кто был заинтересован в его смерти.
Итак, все по порядку. «Дело врачей» было основано на следующих фактах. Следователь подполковник М. Рюмин случайно обнаружил документ, написанный врачом Л. Тимашук еще в августе 1948 года. Она незадолго до смерти Жданова констатировала у него инфаркт миокарда. Однако три авторитетных врача, лечившие Жданова, настояли на своем диагнозе и ее не послушались.
Под их давлением она уступила, но на всякий случай изложила свое мнение в письме начальнику Главного управления охраны МГБ СССР Н. С. Власику (давнему телохранителю Сталина). Тот не придал бумаге серьезного значения, — ведь Тимашук писала не донос, а излагала свое личное мнение по поводу болезни Жданова, страхуясь от возможного обвинения в некомпетентности или в преступных умыслах.
В июне 1951 года Рюмин, который в то время вел «дело Этингера» (с него, как известно, началась кампания против врачей, лечивших наш «ареопаг»), передал помощнику Маленкова Суханову записку о том, что в работе предыдущих следователей по этому делу им обнаружены подлоги. Записка была тут же передана Маленкову, а затем через Поскребышева попала к Сталину. Тот вызвал Рюмина в Кремль и после беседы с ним поручил Маленкову создать комиссию по проверке МГБ. Позже была дана санкция на арест начальника этого ведомства Абакумова. И уже в ходе следствия по его делу в мае 1952 года Маленков доложил Сталину об огромных злоупотреблениях абакумовцев из 9-го управления МГБ (оно занималось материальным обеспечением и безопасностью партийно-государственной элиты). Узнав, какое количество икры, белужатины и прочих деликатесов съедалось будто бы членами Политбюро, ЦК и правительства, Сталин пришел в страшный гаев, и чистка авгиевых, точнее абакумовских, «конюшен» усилилась.
По мнению генерал-лейтенанта юстиции А. Ф. Катусева, «Маленков и Берия, по существу, предрешили судьбу Абакумова». Но Хрущев придерживался иного мнения: «Я видел и «дружбу» эту Маленкова и Берии. Берия не уважал, не ценил Маленкова, а преследовал при этом свои политические цели.
Он мне как-то сам сказал:
— Слушай, это безвольный человек. Он такой козел. Он может прыгнуть, если его не держать. Поэтому я его держу, с ним хожу. Он русский человек, культурный человек, он может пригодиться.
Вот это «пригодиться» — главное было у Берии в дружбе с Маленковым.
С Маленковым и Булганиным мы дружили, еще когда я работал в Московской организации. Мы часто проводили вместе выходные дни, на даче мы все вместе жили. Поэтому, несмотря на то, что Маленков проявлял некоторую наглость в отношении меня во время войны, особенно когда Сталин выказывал недовольство мною, я с ним не порывал».
Никита Сергеевич был человеком хитрым и лживым. Из его признания следует прежде всего то, что он старался поддерживать «дружбу» со всеми. Даже с Берией были у него доверительные отношения.
На мой взгляд, Хрущев переврал слова Берии. Безвольный человек не может «прыгнуть» самостоятельно, и его не требуется постоянно контролировать. Тем более если он русский, да еще культурный. Мог ли безвольный человек во время Великой Отечественной войны войти в пятерку членов Государственного Комитета Обороны СССР (куда не был допущен, в частности, Хрущев)? Что-то не верится…
«Дело врачей» получило широкую огласку. Многие медики были арестованы. Не беремся судить об их профессионализме и качестве лечения, но по части коррупции, связей с сионистскими кругами за границей, разглашении секретной информации, — эти люди далеко не были «безвинными агнцами».