Завещание веков
Шрифт:
Журналистка, очевидно, гораздо лучше меня разбиралась во всех этих вещах: Я смотрел, как она работает, стараясь не поддаваться усталости. В Нью-Йорке я редко ложился раньше трех-четырех ночи, но после недельного пребывания во Франции начинала сказываться разница во времени.
Софи вновь надела очки, скачала программу, установила ее, вошла в ICQ и набрала номер загадочного Сфинкса.
В маленьком окошке появился ник, но с пометкой «отсутствует».
— Его нет на линии, — объяснила мне журналистка. — Но можно оставить ему сообщение.
Я согласился. Она набрала следующий текст: «Журналистка.
— Годится?
— Ну, на мой взгляд, это уж слишком прямо, хотя мне нравится. Завтра посмотрим, — сказал я, стараясь подавить зевоту. — Надеюсь, он с нами свяжется.
— Да, завтра посмотрим, — согласилась Софи, выключая компьютер.
— Я обязательно должен побывать в доме отца. Надо забрать его заметки. И еще мой мотоцикл.
— А, так этот огромный мотоцикл, который стоял перед домом, ваш? — удивилась она.
Я кивнул, и она расхохоталась.
— Ладно, завтра разберемся со всем этим, — сказал я с усмешкой, хотя ее реакция меня немного задела. — В худшем случае, если этот Сфинкс нам не ответит, мы обратимся к моему другу. Он франкмасон и собаку съел на всей этой бредятине о тайных обществах. Возможно, от него будет больше толку.
— Друг-франкмасон? Ага. Но «Бильдерберг» не тайное общество…
— Это мне уже ясно, — возразил я, — но мой друг не только связан с тайным обществом, он еще и депутат… Если и есть среди моих знакомых тот, кто способен раздобыть информацию о такого рода вещах, так это точно он! И он объяснит нам, где искать. Я ему завтра позвоню.
— Депутат-франкмасон? Великолепно! — с улыбкой воскликнула журналистка. — Всегда нужно иметь друга-механика, друга-сантехника и друга-депутата-франкмасона.
Я безнадежно покачал головой.
— Ладно, отпускаю вас спать, Дамьен. Моя спальня рядом. Ванная напротив вашей комнаты.
Она впервые назвала меня по имени. Я решил ответить тем же.
— Спасибо, Софи. Спасибо за все. Первый, кто проснется, разбудит другого?
— Договорились. Спокойной ночи, мсье байкер!
Она исчезла, и я рухнул на постель, не дав себе труда раздеться. День был долгим. Очень долгим. Да и вся неделя была богаче на события, чем иной год. Ссадина на лбу все еще болела, поэтому заснул я не сразу, но глубоким сном.
Я проснулся внезапно, когда журналистка громко постучалась в дверь. Она ворвалась в мою спальню с крайне взволнованным видом:
— Вы не слышали пожарной сирены? Вставайте скорее! Горит дом вашего отца!
Голова у меня еще болела, и я, конечно, спал лишь половину того времени, которое требовалось моему организму, — тем не менее поднялся я почти мгновенно.
Через двадцать минут, проехав через весь город, проскочив несколько раз на красный свет и по меньшей мере дважды сделав запрещенные повороты, мы выскочили из «Ауди» у дома моего отца, где суетились пожарные и толпились зеваки. В пути мы не обменялись ни единым словом, испытывая сходные чувства тревоги, ярости и страха. Не считая того, что от спортивного стиля вождения журналистки меня бросало в пот…
Над домами поднимался дым, и его клубы в ясном небе как будто несли какую-то угрозу. Казалось, все жители городка сбежались в этот узкий переулок. Слышался невнятный гомон изумленных
— Я же вам говорил, не надо было оставлять дом без присмотра, — со вздохом произнес я, захлопнув дверцу.
Мы кое-как протиснулись к садовой решетке. Огонь был почти потушен, но пожарные не хотели впускать нас. Достав паспорт и водительские права, чтобы удостоверить свою личность, я схватил одного из них за руку.
— Подвал! — сказал я ему, показывая документы. — Нужно вынести все бумаги из подвала!
Пожарный пожал плечами:
— Я очень удивлюсь, если в вашем подвале хоть что-то уцелело! Полыхнуло-то именно оттуда, мсье!
Я с отчаянием взглянул на Софи, и час спустя мы вместе отправились в жандармерию, где нам пришлось провести большую часть дня.
Я никогда не любил бывать в таких местах. Фараоны — что полицейские, что жандармы — обладают необыкновенной способностью внушить вам чувство вины, даже если вам не в чем себя упрекнуть. Они бросают на вас пронзительные взгляды, делают красноречивые паузы, словно уличая в преступлении, и стучат по клавиатуре компьютера так, словно это будет продолжаться вечность. Я всегда их боялся, и визит в жандармерию был для меня такой же невыносимой мукой, как больничный запах после смерти матери.
Сначала мы рассказали нашу историю одному из жандармов, тот велел нам подождать и исчез в лабиринте коридоров с серо-голубыми стенами. Потом за нами явился второй и, проводив нас в свой кабинет, жестом пригласил садиться. Высокий и крепкий, краснощекий, с блестящими глазами и провансальским выговором, он выглядел скорее симпатичным, но при этом был все-таки жандармом…
— Ну, — сказал он, усаживаясь за свой компьютер, — сейчас я вкратце обрисую вам ситуацию. Сегодня утром нам позвонили из оперативного управления с сообщением о пожаре в вашем доме. Прокурор поставлен в известность, и сейчас на месте работает следственная бригада департамента, которой предстоит определить наличие или отсутствие преступного умысла. Но могу сказать вам от себя лично, что мы склоняемся к версии поджога, поскольку обнаружены следы легковоспламеняющейся жидкости типа уайт-спирит.
— Понятно…
Для меня было очевидным, что пожар возник вследствие преступного умысла, и я страшно боялся показать, что мне это известно.
— Местная бригада будет вести параллельное расследование. Сейчас мы опрашиваем тех, кто оказался на месте в числе первых, а именно пожарных и очевидцев. В ходе следствия нам придется допросить и вас. Мы будем держать вас в курсе. Вы намерены пока остаться здесь?
— Еще не знаю, — ответил я, пожав плечами.
Он кивнул и отвернулся к экрану монитора. Когда он создал файл для протокола, мы с Софи рассказали ему обо всем, что произошло со вчерашнего дня, обойдя только одну деталь — тайну моего отца. Мы объяснили, что Софи была подругой отца (в конце концов, именно в этом качестве она мне и представилась), что она приехала сразу после того, как я подвергся нападению, и что мы до сих не обратились в полицию из-за того… из-за того, что решили сначала заняться моей раной, да и беглецы ничего в доме не взяли, поэтому нам показалось, что все это не слишком серьезно…