Заветы Ильича. «Сим победиши»
Шрифт:
Известия ЦК КПСС. 1989. № 9. С. 208.
На следующий день, 28-го, состоялось заседание Политбюро. Как и было обещано Ленину, до его приезда резолюция комиссии ЦК не обсуждалась. Но и Каменев, и Сталин знали, что 27-го Владимир Ильич встречался с Мдивани, утром 28-го — с Орджоникидзе, что на 29-е к нему записаны на прием члены ЦК КП Грузии М.С. Окуджава, Л.Е. Думбадзе, К.Н. Цинцадзе, а затем — председатель СНК Армении А.Ф. Мясников.
И во время заседания Политбюро Каменев пишет записку Сталину: «Ильич собрался на войну в защиту независимости. Предлагает мне повидаться с грузинами. Отказывается даже от вчерашних поправок».
Сталин отвечает: «Нужна, по-моему, твердость против Ильича. Если пара грузинских меньшевиков воздействует на грузинских коммунистов, а последние на Ильича, то спрашивается — причем тут “независимость”?»
Каменев: «Думаю, раз Владимир Ильич настаивает, хуже будет сопротивляться». Сталин заключает: «Не знаю. Пусть делает по своему усмотрению»1.
Именно в эти дни, в конце сентября, вступила в завершающую фазу и эпопея с высылкой «антисоветской интеллигенции». Список кандидатов на отправку за рубеж стремительно сокращался.
По ходатайству самых различных учреждений и ведомств решение о высылке отменили по отношению к бывшему эсеру Н.И. Ракитникову, к меньшевикам НА. Рожкову и В.Н. Крохмалю, народным социалистам В.И. Чернолусскому, Г.В. Филатьеву и НД. Кондратьеву, профессорам Л.Н. Юровскому, И.Х. Озерову, НА. Изгарышеву, ПА Велихову, В.М. Штейну, АА Рыбникову, В.Е. Фомину, И.И. Кукроевскому, М.С. Фельдштейну, геологу Н.Е. Паршину, писателю Е.И. Замятину, журналисту П.И. Лопатину и другим. Все они вернулись на свои прежние места работы. По указанию Дзержинского, из списков вычеркнули и целый ряд студентов.
В конечном счете, по данным на январь 1923 года было выслано около 60 человек. Их поименные списки опубликованы в документальном сборнике «Высылка вместо расстрела». И биографические справки о высылаемых свидетельствуют о том, что речь шла не о наказании за «инакомыслие», как это утверждает наша историческая журналистика. У большинства — целый реестр арестов, судимостей, даже смертных при-
' Известия ЦК КПСС. 1989. № 9. С. 208, 209.
говоров и соответственно — амнистий по сугубо политическим мотивам1.
Юрий Пятаков и известнейший в последующем социолог Питирим Сорокин знали друг друга еще по Петербургскому университету. Потом дороги разошлись: Пятаков стал большевиком, Сорокин — активнейшим эсером, которого после Октября 1917 года неоднократно арестовывали и даже приговаривали к расстрелу за участие в подготовке вооруженных выступлений. В 1922 году он стал одним из ведущих сотрудников журнала «Экономист».
Незадолго до отъезда за границу Питирим Александрович зашел к Пятакову. «Почему вы изгоняете нас», — спросил он. «Ты не учитываешь, — ответил Юрий Леонидович, — что сейчас в России идут два процесса. Один из них — воссоздание буржуазного общества; другой — процесс приспособления Советской власти к нему. Первый процесс идет быстрее, чем второй. Наша задача — затормозить развитие этого первого процесса, но ты и другие ссылаемые ускоряете его»839840.
Один из ссылаемых, писатель Михаил Осоргин вспоминал: «…B одной бумажке оказалось изложение нашей вины — “нежелание примириться и работать с советской властью”. Думаю, что по отношению к большинству это обвинение было неправильным и бессмысленным. Разве подчиниться — не значит примириться? Или разве кто-нибудь из этих людей науки и литературы думал тогда о заговоре против власти и борьбе с ней? Думали о количестве селедок в академическом пайке! Непримирение внутреннее? Но тогда почему из ста миллионов выпали только пятьдесят человек?»841
Среди депортируемых, безусловно, были достойные люди, думавшие не только о селедке. Но, отвечая Питириму Сорокину, Пятаков имел в виду то обстоятельство, что их стремление дискредитировать власть, вытаскивавшую страну из послевоенного хаоса и разрухи, их проповедь во благо свободного, не регулируемого государством рынка, могла стать объединяющей идеей для куда более широких мелкобуржуазных масс и куда более радикальных контрреволюционных элементов. А это уже пахло новой войной.
Уезжали небольшими партиями. Первыми, 23 сентября, поездом на Ригу отправилась группа, в которую входил и П.А. Сорокин. Следующая группа, пароходом «Обербургомистр Ха-кен», отплыла в Штеттин 29 сентября. Еще одна группа на пароходе «Пруссия» отплыла в Германию 16 ноября. Был еще и третий пароходный рейс, доставивший в сентябре из Одессы в Турцию трех украинских профессоров; был и четвертый — итальянский пароход «Жанна», на котором в Константинополь прибыл С.Н. Булгаков842.
Какой же из них считать «философским пароходом»? Это словосочетание появилось в нашей исторической журналистике в самом конце XX века, а затем прочно вошло и в научный оборот. В 20-е годы, современникам, оно и в голову не могло прийти, ибо большинство среди 57 депортированных составляли кооператоры и агрономы, врачи, журналисты и преподаватели ВУЗов. Были среди них монархисты и черносотенцы, кадеты и эсеры, меньшевики и совершенно беспартийные.
Что же касается философов, то ПА Сорокин и ФА Степун уехали поездом. Философы НА Бердяев, ИА Ильин, С.Л. Франк — на пароходе «Обербургомистр Хакен», И.И. Лапшин, Н.О. Лососий и Л.П. Карсавин — на пароходе «Пруссия», С.Н. Булгаков — на пароходе «Жанна».
Есть и другой, более существенный вопрос. Вначале XX столетия философия, как наука, насчитывала в России немало известных имен. На международных конгрессах философов ее представляли Г.И. Челпанов, Е.В. Де Роберти, НА Васильев, В.Н. Ивановский, Б.В. Яковенко и другие. В 20-е годы на университетских кафедрах философии успешно трудились десятки профессоров, весьма далеких не только от марксизма, но и от материализма как такового. И никто из них не был подвергнут депортации. Именно тогда впервые в системе Академии наук был создан и Институт философии.
Философы, которых высылали в 1922 году за границу, принадлежали к особому направлению русской религиозной философии, тесно связанному со знаменитыми «Вехами» и именуемому ныне как «Русская философия Серебряного века». В последние десятилетия их труды многократно издавались и переиздавались в России, и так уж случилось, что само понятие «русская философия» стало ассоциироваться исключительно с этим направлением.
В № 5 журнала «Вопросы философии» за 2015 год была опубликована интересная статья С.Н. Корсакова «Мифы и истины в истории русской философии», в которой автор попытался разобраться в этой проблеме. «Если система догм отвечает идеологическому мэйн-стриму данного социума, — пишет он, — то противостоять ей практически невозможно. Никакими ссылками на факты не опровергнуть то, что принято в качестве идеологической “истины”.