Заветы Ильича. «Сим победиши»
Шрифт:
Списки составлялись на протяжении всего августа, была подготовлена и смета расходов. На одного депортируемого отпускалось около 212 млн. рублей дензнаками 1922 года: германская виза — 49 млн., железнодорожный билет от Москвы до Себежа — 15 млн., билет от Себежа до Берлина — 13 тысяч германских марок (по курсу 1 тыс. марок = 6–7 млн. рублей), питание на двое суток до Себежа — 8 млн. рублей, от Себежа до Берлина 2 тыс. марок и временное пособие — 5 тыс. марок795796.
Впрочем, вскоре выяснилось, что часть отъезжающих (33
Освободили из-под ареста, помимо 12 человек, находившихся под домашним арестом, также профессора Н.О. Лос-ского и журналиста Н.М. Волковысского, которые взяли на себя работу по оформлению документов. Им предоставили автомобиль, и на их плечи легли все хлопоты по получению виз, по обмену рублей на инвалюту для депортируемых и их семей798.
30 августа газета «Известия» опубликовала интервью Троцкого американской корреспондентке ЛА. Стронг. «Те элементы, которые мы высылаем или будем высылать, — заявил он, — сами по себе политически ничтожны. Но они потенциальные орудия в руках наших возможных врагов.
В случае новых военных осложнений… все эти непримиримые и неисправимые элементы окажутся военно-политической агентурой врага. И мы будем вынуждены расстреливать их по законам войны. Вот почему мы предпочли сейчас, в спокойный период, выслать их заблаговременно. Ия выражаю надежду, что вы не откажетесь признать нашу предусмотрительную гуманность и возьмете на себя ее защиту перед общественным мнением»1.
Сохранилась краткая запись Дзержинского о его беседе с Владимиром Ильичем: не полагаясь только на сотрудников ГПУ, «тщательно составлять списки, проверяя их и обязуя наших литераторов давать отзывы. Распределить между ними всю литературу».
Своему зампреду по ГПУ Дзержинский пишет более подробно: из-за отсутствия компетентных людей «у нас в этой области большое рвачество и кустарничество… Сведения должны проверяться с разных сторон так, чтобы наше заключение было безошибочно и бесповоротно, чего до сих пор не было из-за спешности и односторонности освещения…
Надо помнить, что задачей нашего отдела должна быть не только высылка, а содействие выпрямлению линии по отношению к спецам, т. е. внесение в их ряды разложения и выдвижения тех, кто готов без оговорок поддерживать Советскую власть»799800.
На следующий день после встречи с Дзержинским, 5 сентября, Ленин полтора часа беседовал с Калининым. «Владимир Ильич, — записал в своем дневнике Михаил Иванович, — был довольно оживлен, думает с октября приступить к работе, хотя опасается, как бы врачи не запретили»801.
5 сентября, как и 16 августа, дабы не затруднять врачей согласованиями, Ленин напрямую пишет записку Сталину с просьбой прислать к нему в Горки председателя Средазбюро ЦК РКП(б) Яна Рудзутака и председателя правления Центросоюза Льва Хинчука. Хинчук приехал на следующий день. Повод для вызова был вполне конкретный. Один из эмигрантов, некто А.С. Орлов, издал за границей брошюру, направленную против российского Центросоюза. Владимир Ильич расспросил Льва Михайловича о работе кооперации и предложил ему в двухнедельный срок написать брошюру, обобщающую первый опыт деятельности Центросоюза в условиях НЭПа802.
В эмигрантской прессе, которую читал в эти дни Ленин, гораздо больше, нежели брошюра Орлова, огорчило Владимира Ильича письмо Горького Анатолю Франсу, опубликованное в «Социалистическом Вестнике» 20 июля. Начавшийся тогда процесс над эсерами Горький оценил как приготовление «к убийству людей, искренне служивших делу освобождения русского народа», и просил Франса обратиться к Советскому правительству, дабы это «преступление» предотвратить и «сохранить ценные жизни социалистов».
Первое желание, возникшее у Ленина — ответить. «Думал было обругать его в печати (об эсерах), — пишет он Бухарину в Германию 7 сентября, — но решил, что, пожалуй, это чересчур». Со времени написания Горьким письма прошло более двух месяцев, со дня окончания суда, сохранившего «ценные жизни социалистов», — месяц. «Я мало видел газет (заграничных почти не видал). Значит, и “обстановку” мало знаю», — продолжает Владимир Ильич и просит Бухарина: «Может быть, Вы его видаете и беседуете с ним? Напишите, пожалуйста, Ваше мнение». А в конце письма дописывает: «P.S. Я уже почти здоров»1.
Накануне, б-го, он завел разговор с Фёрстером и Крамером относительно того, нельзя ли ему «начать знакомиться с делами» ранее 1 октября. Он продолжил его и в следующий их приезд 8-го. Но ответ был, видимо, слишком уклончивым: ссылались на то, что после интенсивных бесед вновь появляются признаки расстройства сна, нелады с желудком.
Это ужасно расстроило Владимира Ильича. «По-видимому В.И. угнетает то, — записал Кожевников 9-го, — что здоровье еще не вполне восстановилось. Он рассчитывал, что в сентябре будет уже совершенно здоров, но ожидания эти не вполне оправдались и, по-видимому, это очень огорчает В.И.»
Кожевникову Ленин сказал, что «свое теперешнее нервное состояние он сравнивает с тем, какое у него было еще в 1897 году, когда В.И. сидел в тюрьме и боялся, что его не выпустят в указанный срок. Тогда тоже была бессонница и нелады с кишечником». Потом это повторялось дважды — в конце ссылки и в эмиграции, и оба раза это было связано с нервным перенапряжением803804.
Свиданий однако Ленин не прекращает. После трехдневного перерыва, в воскресенье 10-го, приезжает Томский. Еще до этого он просил Владимира Ильича написать письмо V
Всероссийскому съезду профсоюзов, который открывался 17 сентября. Ленин ответил, что ему не хотелось бы «ограничиться общим и простым приветствием», а посему «надо побеседовать более или менее обстоятельно о какой-нибудь специальной теме». Вот и поговорили они об этом в Горках полтора часа1.
11 сентября состоялся консилиум: приехали профессора Фёрстер, Крамер и Гетье. Решили дату выхода Владимира Ильича на работу, хотя и с определенными ограничениями во времени и нагрузке, не менять. «Настроение получше, — фиксирует Кожевников, — т. к. еще раз В.И. было категорически заявлено, что с 1 октября он сможет приступить к работе… Был оживлен, шутил». Повод нашелся. Профессор Гетье между прочим заметил, что пациент несколько пополнел: прогулки в экипаже это хорошо, но было бы полезно побольше ходить пешком, — сказал он2.