Заветы Ильича. «Сим победиши»
Шрифт:
Между тем для подобного заявления у Михаила Ивановича никаких оснований не было, и никакие «крупные специалисты» таких заявлений не делали. Скорее — наоборот.
15 января, в 18.30 состоялось совещание, в котором приняли участие В.А. Обух, Ф.А. Гетье, В.В. Крамер, В.П. Осипов, О. Фёрстер и Д.В. Фельдберг. Первое сделанное ими заявление было весьма кратким: ввиду болезни профессора Крамера, в случае потребности в неврологе, обращаться к профессору М.Б. Бролю.
А вот второе заявление было более пространным. Дело в том, что приступы болезни повторялись: 9 января было отмечено головокружение, днем 13-го приступ с частичной потерей сознания продолжался 3 минуты, а пациент по-прежнему отказывался от приема каких бы то ни было лекарств и врачебной помощи.
«Врачи, пользующие Владимира Ильича, — говорилось в заявлении, — не раз отмечали и считают необходимым указать, что вследствие отрицательного отношения больного к лечебным мероприятиям, вследствие повышенной чувствительности его организма к ряду лекарственных веществ и существующего у него отрицательного отношения к врачам вообще — не удается использовать в надлежащей степени все лечебные мероприятия, которые врачи находят полезными и существенными. Поэтому они вынуждены ограничиться применением лишь некоторых средств в небольших дозах и профилактическими мерами». Постановили: данное заявление приложить к истории болезни.
Крупская вспоминает, что в один из вечеров прочла она Владимиру Ильичу рассказ Джека Лондона «Любовь к жизни»: «Сильная очень вещь. Через снежную пустыню, в которой нога человека не вступала, пробирается к пристани большой реки умирающий с голоду больной человек.
Слабеют у него силы, он не идет уж, а ползет, а рядом с ним ползет тоже умирающий от голода волк, идет между ними борьба, человек побеждает— полумертвый, полубезумный добирается до цели. Ильичу рассказ этот понравился чрезвычайно»1368.
Надежда все-таки не покидала ни врачей, ни близких. И признаки хотя бы частичного выздоровления действительно были. В тот же день, 13-го, когда случился приступ, продолжив занятия, Владимир Ильич был «страшно рад, что преодолел одну трудность в письме. Улучшение, — пишет Крупская, — шло непрерывно. Восстанавливалась отраженная речь — говорил Ильич своим обычным голосом, с обычными интонациями, все лучше шло чтение вслух, были большие успехи в письме, создавался солидный фундамент для самостоятельной речи»1.
Позднее Надежда Константиновна рассказывала Луначарскому: «Я не думаю, что даже в эти тяжелые, последние месяцы Владимир Ильич чувствовал себя несчастным… Физических страданий он до последнего времени после второго удара не испытывал. Поправка шла несомненная, в особенности в отношении ног».
И Крупская поясняет: «В нем жила надежда на то, что он приобретет вновь речь. Он деятельно и страстно учился, так сказать, вцеплялся в занятия… Политический интерес преобладал все время над всеми остальными»13691370.
Однако болезнь не отпускала. 16 января, с утра, 3 часа, при солнечной погоде, Ленин провел на охоте в лесу. При этом заметно устал, «и, когда после обеда мы сидели с ним на балконе, — отметила Надежда Константиновна, — он утомленно закрывал глаза и все засыпал, сидя в кресле». И уже, «начиная так с четверга [17 января — ВЛ] стало чувствоваться, — продолжает Крупская, — что что-то надвигается: вид стал у Владимира Ильича ужасно усталый и измученный». 19-го он два с четвертью часа опять провел в поездке по лесу с небольшими остановками, но устал еще больше и, вернувшись, ненадолго задремал1371.
Так уж совпало, что именно 16 января открылась XIII Всероссийская партконференция. И начиная с 17-го Крупская стала ежедневно читать ему информацию о ходе ее работы, печатавшуюся в «Правде», причем Ленин «просил читать отчет весь подряд. Когда в субботу [19-го — ВЛ.] Владимир Ильич стал, видимо, волноваться, я сказала ему, — пишет Надежда Константиновна, — что резолюции приняты единогласно. Суббота и воскресенье ушли у нас на чтение резолюций. Слушал Владимир Ильич очень внимательно, задавая иногда вопросы»1372. Об этом же 20 января написал и профессор Осипов: «После завтрака Владимир Ильич сидел на балконе, выходящем в парк… Надежда Константиновна читала ему газету, которую он слушал с большим интересом»1373.
Но болезнь продолжала наступать, и еще вечером 19-го Крупская заметила, что Ленин «часто закрывал глаза, как-то побледнел, а, главное, у него как-то изменилось выражение лица, стал какой-то другой взгляд, точно слепой. Но на вопрос, не болит ли что, отвечал отрицательно»1.
20-го, в какой-то момент, Николаю Семеновичу Попову показалось, что на лице Владимира Ильича появился синюшный оттенок. Но приехавший профессор Фёрстер не нашел никаких отклонений, как и профессор Авербах, который, проверив глаза больного, убедился в том, что Владимир Ильич по-прежнему совершенно «правильно называл буквы таблиц».
В том, что Ленин воспринимал всю эту информацию, нет никаких сомнений. Но возможно ли хоть как-то уловить его отношение к происходившей дискуссии? Косвенные данные на сей счет, как мне кажется, существуют.
Источником информации о ходе дискуссии была в эти дни для Владимира Ильича Крупская. Это был период особой близости между ними в том смысле, что, с одной стороны, он более определенно стал выражать свои реакции, а, с другой — она еще летом научилась понимать его мимику, жесты, улавливать малейшие нюансы настроения, угадывать вопросы.
Можно с достаточным основанием полагать, что в тех случаях, когда самой Крупской приходилось в эти дни публично выступать по поводу дискуссии, она наверняка предварительно делилась своими соображениями с Владимиром Ильичем.
3 января 1924 года «Правда» публикует статью Крупской «Ближе к рабочей массе». Критикуя «Новый курс» Троцкого, писавшего, что рабочие от станка составляют лишь 1 /6 всего состава партии, она отмечает: «Этот удельный вес 1/6 недооценивает группа демократического централизма, которая центр тяжести вопроса видит не в том, как обеспечить этой 1/6 достаточное влияние на партию, а в том, чтобы обеспечить права любому члену партии, что ставит весь вопрос на слишком формальную — чуждую нашей партии почву.