Зависимость количества попаданий от плотности огня.

Игнатьев Илья

– Зашибись! Ил! Классно, что давненько, но ты учти, больше у тебя вообще ни с кем не будет. Только со мной. Такой закон. Постой, а что, у меня, правда, что ли, не маленький! Член?

– Вру, конечно, для твоего удовольствия.

Я, нависнув над Ильёй, - моим уже Ильёй!
– поджав губы, со всем возможным сомнением, смотрю в его глаза. Врёт. Или, не врёт. Дрянь… И я не выдерживаю, я хихикаю, а потом вдруг замираю, у меня в груди что-то… нет, не взрывается, не рвётся, не ломается, - просто в груди у меня вдруг поднимается волна, которая меня будет теперь всю жизнь нести на своём гребне, - это я понимаю. Это навсегда. Илюшины глаза, его такой, полный любви взгляд, его плечи, грудь, его руки, на которые я сейчас опираюсь своей грудью… Ладно. Дибидах. Так… Так, Ил?.. Во-от… Я упираюсь головкой

Илье в его… ну, пусть дырочку, - слова, слова, - замираю, снова возвращаюсь взглядом к глазам Ильи, и… нет, не резко, не плавно, - я не знаю, как. Я сейчас ничего не заню, не понимаю, - я сейчас люблю Илью. Не медленно, не быстро, - так, как надо. Ритм. Блин, не могу больше я ему в глаза смотреть… кончу ведь… подольше хочется… Надо же, ведь первый раз у меня, и всё так по-настоящему, - и с кем? С Ильёй. С самым любим на свете человеком, - Сладкоежка, спасибо тебе. Это ты ради меня ушёл, и я уверен, что ты ушёл не в пустоту, тебя встречают там, куда ты ушёл, и я даже знаю, кто. Илья «Ил-2» Ласочев. Ты имеешь право его так называть, «Ил-2», ведь через столь многое вы с ним прошли в ТЕХ горах. У вас там, куда ты ушёл, Сладкоежка, новая жизнь, и кто знает, - лишь Боги, - я тоже там вас встречу, я же теперь с вами…

Нет, и на грудь Илье я не могу смотреть, - могу, то есть, но такая она у него… даже когда лежит Илья, она у него рельефная, и твёрдая, и мягкая, и капельки пота… в глаза ему… сейчас… нет, медленней… Да по фигу, всё равно… а-а… м-м… А-а-а… О-ох-х-х, И-ил… вау… нет, Илюха не любит, когда «вау», или «йес», - ух, ты-ы… ух, ты… ха, а интересно как, мой член сам выскользнул, прикольно так, и приятно… Вау!
– всё-таки, вау!

– Илюша, кайф, вау…

– Вау. Вай мэ, вау…

– Ну, а что? Ведь если «вау»!

– Тогда «вау». Но я терпеть не…

– Илья, а вот скажи, ты как вот думаешь, мы ругаться будем? Мы с тобой?

– Вау! Ещё как! Вау и вау! До самозабвения, до драки, а Славян встревать будет всю дорогу, разнимать нас, и получать при этом по запару, а потом мириться будем, раны друг дружке, все втроём, зашивать будем, хм, дырки штопать, - но ткань любви эти заплатки только украшают… хм, снова: love patchwork…

– Ля-ля, фа-фа, все такие полиглоты, я погляжу, все такие… За-ши-бись… Воще, супер, это такой кайф, это же супертема… Знаешь, Ил, я ведь так человеком выросту, не уродом, каким-нибудь, зашуганым, потому что Любовь в себе задавил, как грязное что-то, как крысу, - я с тобой вырасту человеком, Ил… А вот ещё скажи, а вот если покурить мне, - тоже до драки? А ты чем меня тогда будешь бить, шомполом? Я за то, чтобы подушки использовать…

– Ха-ха. И ещё раз: ха. Шомпол, надо же! Курить хочешь?.. Давай, пусти меня, я сигареты достану. Вместе и покурим…

– Так! Первая моя победа! И, заметь, Илюшка, без шомполов обошлось, без подушек даж… Это кто, а?

– Ох, ты ж! Славка, не иначе…

Ну, а кто ж ещё! Скребётся в дверь к нам в спальню, поганец. Так, одеяло, ч-чёрт… так, и голову под него засуну… вот поганец ведь, неймётся ему… Илья открывает дверь спальни, шипит чего-то на Славяна в щелочку, - я сам из-под одеяла, в щелочку… И смешно мне, - не могу! Вот ведь Ласточка, вот неугомонный! А всё-таки, - неудобно. Поганец, одно слово…

***

Пацаны, - Славка и Севка, - на цыпочках, похихикивая шёпотком, пружинно подскакивая на длинных прямых, стройных, точно у чистокровных жеребят ножках, оглядываясь в полусумраке холла, толкаясь и щиплясь, мимо гостиной и столовой, лёгкими тенями древних Богов Удовольствия и Шкодливости скользят в кухню, - почему же на цыпочках, почему шёпотом они хихикают, никто же им не мешает, - Ил сидит у себя в спальне, дым у него из ушей идёт от злости на сына, который стырил у Ила Севку, - убить, поганца!
– Дэн, которому завтра рано вставать на консультацию по русскому, спит, умаявшись с неугомонным Ласточкой, кончив с ним дважды, и дав кончить дважды Славке, больше в доме никого, - чего же шёпотом и на цыпочках? Ну, во-первых: ночь, всё-таки. Дэн дрыхнет, всё-таки, - это во-вторых. Ну, а в-третьих… Они пацаны, - это в-третьих, в-пятых, десятых… Одному вот-вот, через неделю, будет четырнадцать, другому, - он значительно старше!
–

месяц назад исполнилось пятнадцать, - пацаны, короче. Пацаны… Вот и на цыпочках, и шёпотком, оттого и хихикают, и толкаются, и щипаются, и Севке прикольно больше, нежели жаль, что Ласточка оторвал его от Ильи, - пусть тот позлится, полезно, - но! Недолго, - и позлится пусть недолго, и сам Севка тоже с Ласточкой долго не намерен вошкаться, - и вообще, что за дела такие у поганца? На кухне, среди ночи? Интересно… Вот, а Илья пусть позлится, - полезно, полезно! И кайф ведь, - Славян скажет, чего хотел, и сразу обратно Севка! К своему навсегда, - злому, шипящему, с дымом из ушей, - к Илье, и под одеяло, - и, хихикая, - жарко ведь!
– тут же наружу, и… И они дибидахнуться! Теперь уж совсем до конца, чтобы Илья Севку тоже…

И ведь как красивы эти два пацана, Славка и Севка… Оба тонкие, в меру рослые, - пока одного роста, но ясно, что скоро совсем Славка Севку перегонит, - длинноногие, резкие, тонкие, гибкие… Славка ярче, всё-таки. Севкина красота помягче, это красота лёгкого майского дня в горах, - в ЭТИХ горах, мирных, спокойных, древних, не очень любящих яркость, и ещё это красота степи, седого ковыля, качающегося волнами по степи под мудрым древним ветром, напитавшимся мудрости над могилами родителей и соплеменников самого Заратустры… А Славка… Его красота, - резкая, яркая, броская, - до боли в глазах, - красота зари в ТЕХ горах, сильных, молодых, с вечными снегами на своих вершинах. С запахами молодого вина, цитрусовых в долинах, с громом своих лавин, треском камнепадов, с ливнями и грозами, повидав которые, не забыть… И вспоминать лишь, с ясной, яркой радостью, что это всё есть в ТЕХ горах, и очень многое там осталось, очень, - но главное всегда впереди…

Но вот они на кухне, оба два, Севке уже не терпится назад, в спальню к Илу, а Славка почему-то вдруг делается тихим-тихим, и смотрит на Севку… так младшие братья, обожающие своих старших, смотрят на них, - младший брат обожающе и просяще смотрит на обожаемого старшего брата, которого сейчас будет просить о важ… о ВАЖНОМ…

– Ну? Славян, только я тебя предупреждаю, я тебя совсем по-настоящему, совсем серьёзно предупреждаю! Если ты какую-нибудь байду замутил, если тебе просто делать нехуй, например!..

– Смолк? Дашь мне сказать? Или в челюсть тебе?

– Так. Вячеслав…

– Севка, я тебя… Севочка-а… Вот, помолчи, это ты у меня… у нас, то есть, - это ты умничка… Севка. Вот ты сказал, что почему, мол, не мы… блядь, заговариваюсь. Короче, Севыч, ты в натуре жалеешь, что мы не братья? Без гонева?

– Больной, да? Славян, я же не дешёвка, стал бы я гнать тебе, да я, вообще, такие слова просто так в жизни бы не сказал! Я же…

– Вот! Я ж и не сомневался!

– Всё? Можно мне в спальню к Илье… к отцу твоему? Теперь?

– Да успеешь! Всё вы с ним успеете. Смотри.

Славка отходит в сторону от обеденного стола, а там, на красивом, древнем, наверное… - да нет, Славка, просто старое, но и, правда, очень красивое блюдо, Ил его на другом конце света купил, тоже, кстати, в горах, те горы помнят слонов Ганнибала, но про это в другой раз… - на нём, на этом красивом, старом и, в общем-то, редком серебряном блюде, лежит Ласточкин нож-хузба, тоже старый, совсем уж редкий, - в ТЕХ горах очень ценился булат, и сломанные шашки и сабли-шамширы, - ведь не сваришь наново, - расходились на ножи… И это именно такой, не дамассковый даже, а настоящего серого булата нож, выделанный из шамшира, сломанного в яростном горячем бою в Ущелье, которое потом, после того, - случившегося давным-давно и памятного доныне и навсегда в ТЕХ горах, - боя, переименовали даже, в память о павших там воинах за свободу «Страны души»…

– Это его мне дядя Олег подарил, этот ножик. Олег «Дед» Задирако. Он вместе с отцом воевал, плечо к плечу, он же Ила и вынес на базу, после… После, короче. Из-за такого ножика Славка Сладкоежка умер. Погиб. И дядя Олег Сладкоежку похоронил, а отца вынес, а этот пацан, Славка, в ТЕХ горах навсегда остался… Замечтался пацан, гранату не заметил на растяжке… о таком вот ноже Сладкоежка мечтал… Красивый ножик, правда?

– Правда… Старый…

– Ну. И серебро, и это вот, рукоять, это рог тура… Быки такие, в лесах они на Кавказе… Вот, Сева, я хочу…