Заводная
Шрифт:
— Тридцать тысяч, тридцать пять… пятьдесят тысяч…
Вокруг в свете мощных метановых ламп, установленных на зеркальных башнях, раскинулся недавно восстановленный бангкокский аэродром: огромное зеленое поле, над которым то тут, то там висят аэростаты фарангов, а по периметру густой стеной растет бамбук «хайгро» и тянется спираль колючей проволоки, отмечая границу международной территории.
— Шестьдесят тысяч, семьдесят, восемьдесят…
Тайское королевство гибнет. Джайди созерцает разгром, устроенный его командой, и ясно понимает: всех их поглощает океан. Почти в каждом ящике — что-нибудь подозрительное. Это не просто деревянные коробки, это знаки. Беда пустила корни повсюду: на чатучакском рынке [21] продают полулегальные
21
Чатучак — район Бангкока, где находится крупнейший в Таиланде рынок.
22
Река в Бангкоке.
23
Кхао Яй — национальный парк.
— Девяносто тысяч… сто… сто десять… сто двадцать пять…
Мыслители вроде Премвади Шрисати и Аличата Куникона могут обсуждать наилучшие способы защиты, спорить, что надежнее — ставить вдоль границ королевства обеззараживающие ультрафиолетовые кордоны или создавать упреждающие мутации, но, по мнению Джайди, все это работает лишь на словах. Океан всегда найдет лазейку.
— Сто двадцать шесть, сто двадцать семь, сто двадцать восемь, сто двадцать девять…
Он кладет руку на плечо лейтенанту Канье Чиратхиват и смотрит, как та пересчитывает только что полученную взятку. Двое таможенных инспекторов неподвижно стоят рядом и ждут, когда им вернут право распоряжаться на своем посту.
— Сто тридцать… сто сорок… сто пятьдесят… — Эти монотонные слова — будто хвалебная песнь богатству, мзде и новому бизнесу в древней стране. Дотошная Канья ошибок в подсчетах никогда не допускает.
Джайди улыбается: что дурного в добровольном пожертвовании?
Метрах в двухстах на соседней якорной площадке мегадонты с ревом тащат груз из брюха дирижабля и складывают его для сортировки и таможенного досмотра. В воздухе над ними, накренившись, медленно поворачивается огромный, закрепленный тросом аэростат, его поддерживают турбовентиляторы, от которых волнами набегает ветер. Выстроенных в ряд белых кителей обдает пылью и запахом навоза, Канья прижимает купюры пальцами, остальные люди Джайди смирно стоит рядом — щурятся и держат руки на мачете.
Таможенники потеют — слишком обильно даже для жаркого сезона. Вот Джайди — он не потеет. С другой стороны, это не его заставили второй раз платить за протекцию, которая и в первый стоила немало.
Ему почти жаль этих парней. Бедняги никак не могут взять в толк, что изменилось в привычном порядке вещей: почему деньги теперь надо отдавать не тем, кому раньше; кто этот человек — новая власть или соперник старой; какие права он имеет и какой ранг занимает в запутанной иерархии министерства природы. Они ничего не понимают и поэтому платят. Джайди даже удивлен тем, как быстро им удалось найти наличные. Впрочем, еще больше удивились сами таможенники, когда к ним, выбив двери, ввалились белые кители и оцепили площадку.
— Двести тысяч. — Канья наконец отрывается от денег. — Все точно.
— Я же говорил — заплатят, — с ухмылкой отвечает Джайди.
Девушка не улыбается, но он не дает испортить себе настроение: прекрасная жаркая ночь, им удалось раздобыть кучу денег, да еще и погонять таможенников. Канья совсем не умеет принимать подарки судьбы. Она разучилась получать удовольствие от жизни еще в детстве: сначала голод на Северо-Западе, потом смерть родителей и братьев с сестрами, тяжелая дорога в Крунг Тхеп — где-то там осталась ее способность радоваться. Она совсем не ценит санук [24] , веселье, даже самый настоящий санук мак,который можно устроить, избавив министерство торговли от некоторой суммы или отпраздновав Сонгкран [25] . Поэтому когда Канья получает двести тысяч бат с совершенно каменным лицом (разве только смахнув с него пыль), Джайди не принимает это близко к сердцу. Не умеет наслаждаться — значит, такая у нее камма [26] .
24
Понятие «санук» означает веселье, радость, комфорт — причем нематериального свойства. Для удовольствий физических есть отдельное понятие — «сабай».
25
Тайский Новый год.
26
То же, что и карма, но на пали, литературном языке буддизма.
И все же он жалеет Канью. Нищие — и те хотя бы изредка улыбаются, а она никогда. Ненормально, что смущение, раздражение, злость, радость Канья испытывает без тени улыбки. Людям неуютно от такого абсолютного неумения вести себя как принято, поэтому Канья в конце концов осела у Джайди — больше ее нигде не выносили. Эти двое составили странный дуэт: мужчина, который всегда находит повод для радости, и девушка, чье лицо напоминает каменную маску.
Джайди снова пытается подбодрить своего лейтенанта ухмылкой.
— Раз все точно — упаковывай деньги.
— Вы превышаете свои полномочия, — бормочет один из таможенников.
Джайди самодовольно пожимает плечами.
— Юрисдикция министерства природы распространяется повсюду, где есть угроза Тайскому королевству. Такова воля ее величества.
— Вы понимаете, что я имею в виду, — добавляет таможенник с натянуто-любезной улыбкой.
Джайди только отмахивается от его холодного недоброжелательного взгляда.
— Какие вы все-таки жалкие! Если бы я сказал заплатить в два раза больше — заплатили бы.
Пока Канья упаковывает купюры, Джайди разгребает острием мачете содержимое одного из разбитых ящиков.
— Ты только посмотри, какой бесценный груз тут охраняют! — Он вытаскивает из кучи упаковку кимоно, присланных, видимо, для жены какого-нибудь японского управляющего, и начинает ее ворошить. Белье стоит больше его месячного оклада. — Мы же не станем устраивать здесь тотальный досмотр и ставить все вверх дном? — Джайди хитро смотрит на Канью. — Возьмешь себе что-нибудь? Настоящий шелк. Представь, в Японии еще есть шелковичные черви.
Та, не отрываясь от денег, бросает:
— Не мой размер. Эти японские жены разъелись на взломанных продуктах и больших деньгах от сделок с «Агрогеном».
— Так вы что — еще и украсть хотите? — цедит таможенник, с трудом сдерживая ярость, но продолжая улыбаться.
— Видишь же, что нет. У моего лейтенанта вкус получше, чем у японок. Да и отобьете вы еще свои деньги. А это все — так, мелкое неудобство.
— А как же ущерб? Вот об этом нам что сказать? — Второй таможенник показывает на порванную ширму с картиной в стиле «Сони».
Судя по всему, сцена из самурайской жизни конца двадцать второго века: менеджер «Мисимото флюид динамике» наблюдает за работающими в поле пружинщиками… У них что — по десять рук? От такого святотатства у Джайди мурашки бегут по спине. При этом неподалеку совершенно спокойно сидит обычная семья. Впрочем, это же японцы — они даже разрешают детям играть с обезьянками-пружинщиками.
Джайди недовольно морщится.
— Придумаете что-нибудь. Скажете: мегадонт взбрыкнул и раздавил случайно. — Он хлопает таможенников по спинам. — Чего такие угрюмые? Включите воображение — благое дело делаете, в другой жизни зачтется.