Заводной апельсин
Шрифт:
Нет повести печальнее на свете, чем повесть о том, как я жил два года в зоопарке человеческих отбросов, которыми, как и подобает отбросам, наше больное сосайети пыталось удобрить хилое деревце общественной нравственности и морали.
В грязной вонючей камере меня встретили с распростертыми объятиями.
Днем мы горбатились на спичечной фабрике, потом наматывали круги по тюремному двору, а по вечерам какой-то ученый рех засорял нам мозги лекциями о жизни жуков, Млечном Пути или Путешествиях Снежинки. Глядя на него, я почему-то всегда вспоминал другого, похожего на него, нудака, с книжками под мышкой, возвращавшегося из публичной библиотеки зимней ночью… В те славные денечки я чувствовал себя свободным и почти счастливым, и рядом были друганы, а не подлые предатели. Один из них, как я узнал от посетивших меня мазера и фазера, а именно Джоша, был уже мертв. Да, мои хайли респектид бразерс, мертв, как кусок собачьего дерьма на дороге. Это произошло приблизительно через год после того, как меня засунули в клетку и потеряли от нее ключи. После этого известия мое мнение о старом фраере Боге несколько повысилось.
Но все же, что будет со мной?
Воскресное утро. Вся наша братия собралась в тюремной часовне послушать слово Божье. Проникшийся ко мне симпатией капеллан вменил мне в обязанность ставить по его знаку пластинки с торжественной церковной музыкой на старенький стереопроигрыватель. Все заключенные сидят на каменном полу, внимая проповеди. От них исходит неистребимый вонизм, источником которого являются даже не немытые тела — столь безнадежно могут смердеть только растленные души. Наверное, так же воняю и я, хотя в отличие от остальных в моей вони должна быть примесь надежды. Ведь я самый молодой из всех. Мои мысли вертятся вокруг одного: как бы поскорее выбраться из этого зверинца. Выбраться любой ценой до того, как тюремная вонь поглотит меня без остатка.
— И какой из всего этого выход? — громко вопрошает капеллан. — Неужели вас устраивает порочный круг: погулял — сел, погулял — сел?.. Или, может быть, лучше внять Божьей заповеди и избежать кар, которые ожидают нераскаявшихся грешников как на том свете, так и на этом? Поверьте мне, братья во Христе, что в посещающих меня видениях мне открылось место пострашнее любой тюрьмы, где на адском огне горят души грешников, подобных вам. И не скальтесь, подонки. Прекратить смех! Там, в аду, такие же выродки корчатся, кричат и стенают в невыносимой агонии. Им прижигают ноздри раскаленными щипцами, поджаривают на медленном огне, сажают на него с полными ртами воды и не снимают до тех пор, пока она не выкипит. И черта с два проглотишь, поскольку огонь полыхает и в их животах. Они плавают в дерьме, хотя этим вас не запугаешь. Все это я видел собственными глазами… Теперь, грязные свиньи, послушаем слово Божье.
Капеллан взял толстенный бук и, мусоля грязный жирный палец во рту, принялся листать ее, отыскивая нужное место. Наш духовный отец был огромным толстым бастардом с грубым, постоянно красным лицом. Я догадывался, что в этом отнюдь не было повинно высокое давление, но прощал ему этот смолл син. Он любил меня и покровительствовал мне, поощряя страсть к чтению Священного писания. Он даже разрешил мне включать церковную музыку, когда я читал. И это было чудесно. Он запирал меня в часовне, и я часами слушал прекрасные творения И. С. Баха и Г. Ф. Генделя. Я с упоением читал еврейские выдумки, погружаясь в сказочный мир и чувствуя себя его действующим лицом. Вместе с ними пил старое иудейское вино, ложился в кровать с их целомудренными женами… Так мне хоть на время удавалось убежать от моего скотского бытия. Читая Новый завет, я не очень вдавался в его премудрости, поскольку здесь вместо сражений и любви косяком шли нудные проповеди. Но однажды капеллан положил мне на плечо толстомясую длань и сказал: «А, это ты, 6655321. Думай о покаянии. Очищение придет к тебе через страдание».
От него сильно разило старым «скотчем» и исходила особая вонь, отличная от вони зэков. Не говоря больше ни слова, он повернулся и побрел к своей конторе на дозаправку. Я же углубился в чтение душещипательных описаний самобичеваний, терновых венцов, распятий на кресте и прочих испражнений, и чем больше я вчитывался, тем больше приходил к заключению, что в этом что-то есть. Подхваченный божественной мелодией Баха, я уносился в выдуманный иудеями мир и чувствовал себя одним из римлян, одетым в красную тогу. Как и они, я подталкивал измученного Христа копьем в спину и с наслаждением вколачивал гвозди в его священную плоть…
Пребывание в Стае 84F я обратил себе на пользу, и даже сам Губернатор был приятно удивлен, когда ему доложили, что я проникся религиозным рвением. Именно с этим были связаны мои надежды на досрочное освобождение.
Тем воскресным утром капеллан читал нам из Библии о чудаках, построивших дом на песке, и как Бог наказал этих слепцов, ниспослав на землю сильный дождь, мгновенно разрушивший их ветхое строение. Я подумал, что только глупцам, у которых вместо головы — задница, может прийти в голову идея строить дом на песке. Прервав мои размышления, капеллан громко объявил:
— В заключение, сукины сыны мои, прочитаем псалом 435.
Я быстро установил диск на старенькую вертушку, и раздалась мощная органная музыка. Вокализ был просто великолепен, но его заглушил дикий разбойный рев заключенных:
Мы — свежезаваренный чай, Что слаб, пока его хорошенько не размешаешь. Едим не ангельскую пищу Срок искупления наших грехов долог…Они самозабвенно вопили, визжали и рыдали на разные лады, а капеллан подстегивал их словами: «Громче вы, добыча чертей. Петь всем, не филонить!»
Наконец пение гимна было закончено. Разноголосый хор затих, и капеллан произнес заключительную фразу:
— Да сохранит вас и покровительствует вам святая троица. Аминь!
Я поставил диск по своему выбору — Вторую симфонию Эдриана Швейгцербера. Заключенные окружили стерео кольцом и слушали, затаив дыхание и пуская слюни. Некоторые выли, как загнанные волки. Другие тыкали мне пальцами под ребра, хлопали по шоулдеру, выражая одобрение и симпатию. Дольше всех у проигрывателя стоял один питекантроп с руками ниже колен. Надзиратель ласково напомнил ему, что пора выметаться, несильно вмазав дубинкой по плоскому затылку. Я вырубил стерео, и ко мне подошел наш капеллан в белых церковных одеждах, больше приличествующих женщине, а не такому коню с яйцами. Попыхтев некоторое время, и повыпускав сигарный дым изо всех возможных отверстий, он дружелюбно сказал:
— Спасибо, малыш 6655321. Ну, какие у тебя для меня сегодня новости?
Дело в том, что наш «конь» метил на очень высокий пост в тюремно-церковной иерархии, и для того, чтобы занять его, необходима была лестная характеристика Губернатора. Поэтому он часто посещал его и выкладывал все, что ему удавалось узнать на исповеди о готовящихся бунтах, побегах и настроениях. Часть подобной информации поставлял ему я. Конечно, в большинстве случаев это были только слухи и досужие вымыслы, но мне нужно было набирать очки, как и самому капеллану. Изредка мы давали и правдивые сведения, как, например, о готовящемся побеге верзилы Гарримана, о котором я узнал по «чугунной связи» — перестукиванию через батареи центрального отопления.
На этот раз у меня не было ничего существенного, и я придумал следующее:
— Я всегда готов помочь вам, сэр, — сказал я. — По чугунному радио до меня дошли слухи о том, что с воли передали большую партию кокаина. Центр по его распределению будет в одной из камер пятой секции.
Капеллан проглотил эту туфту и сказал с благодарностью:
— Прекрасно, мой мальчик. Я немедленно передам эту информацию Самому. — Так он почтительно называл начальника тюрьмы — Губернатора.
После таких слов я оборзел и решил развить успех.