Шрифт:
Заводские детали.
Свобода воли? Миф или реальность. Я всё время убеждаю себя, что я свободен. Если пить кофе левой рукой, а не правой – это свобода, то да. Если посмотреть на человека, как на биологический организм, очень внимательно, отбросив все субъективные пристрастия, хотя это невозможно, то картинка приобретает четко выраженную окраску. Я выбрал этот свитер, потому что вырос в городе, недотягивающем до миллионного, где люди больше любят подстригать свою лужайку, чем ходить в рестораны. Поэтому, когда мне говорят: «Эй, классный свитер», я отвечаю благодарственными словами, хотя понимаю, что мои глаза запечатлели стиль в течении моей жизни, поэтому – свитер, поэтому – цвет, поэтому – узор. То есть выбора как такового и не было. Я говорю
Холодно. Кости промерзли – это ощущение не перепутать ни с чем. Хочется выжить, но сознание твердит: «Остановись. Лежи. Так будет безопаснее. Свернись калачиком» – не зря же природа выбрала позу эмбриона для зарождения жизни. Ох, уж это человеческое сознание: коварное, готовое в любой момент показать правильную дорогу; да, вот только когда-то оно твердило, что правильно сжигать людей на костре, глазея, радуясь запахам паленого мяса и волос и порицая пытливые умы.
Я попробовал шевельнуть ногой – сложно, но возможно, затем другой. Что тут вообще происходит. Лежу в снегу, совсем один, зима бушует – наверное, февраль, ни одной мысли по этому поводу, но это не первая задача. Для начала нужно открыть глаза. Раз, два, три. Получилось. Теперь дальше. Нужно сесть. Поясница стонет от холода и боли, будто вчера выдался спортивный день, только это не мимолетно бегающее, ласкающее ростом мышцы, недомогание, а самая настоящая обжигающая боль.
Хорошо хоть в штанах; легкий свитер, видимо, послужил причиной того, что я нахожусь до сих пор здесь. А вот с обувью всё сложнее: лёгкие осенние ботинки, но из натуральной кожи, очень удобные… но какая сейчас разница, когда важно выжить, когда кровь полощет тебя изнутри, а центральная нервная система наполовину уже усыплена, что совсем не хорошо. Много ли шансов выжить. Если не встану, то думаю, процента три. Но, я еще могу рационально мыслить. Это ключ. Попытаюсь разогнуться. Эх, видела бы меня сейчас моя мама, точно бы с ума сошла. Я не помню, как зовут мою мать. Всё плохо.
У меня получилось. Да! Черт возьми. Сейчас я приоткрыл для себя маленькую дверцу, крошечное окошко или отверстие, для тех, кто привык слышать более жесткие слова, скажу так, получилось высунуть голову из задницы, а если быть совсем точным – взглянуть на солнце. Тут железная дорога старого образца, с рельсами и шпалами, с насыпанным щебнем вокруг, видимо, это культурный объект наследия прошлого. Думаю, я вылетел с поезда и хорошенько приложился головой о камни. Тогда должна быть шишка. Я принялся ощупывать свою голову пальцами, которые были на грани обморожения, но еще были способны сохранять подвижность. Значит, лежу здесь не больше пары часов. А вот и шишка. Не думал, что буду радоваться механическому повреждению черепа, рукоплеща сотрясению и без того угробленного мозга. Пресвятые атомы, она же с грецкий орех в расцвете роста. «Пресвятые атомы»? Это выражение из глубины моего повседневного быта, значит, есть шанс выжить.
Нужно попытаться встать, больно будет. Да… Выкусили. Я не готов вот так подохнуть, как похабно выброшенный мусор в лесу. Это слишком унизительно. Не лучший мотив цепляться за жизнь. Но другого у меня нет. Даже не зная своего имени, не перестаешь быть человеком.
Я запустил обмороженные руки в карман в поисках документов или мобильного передатчика, который выдают на входах вокзалов, чтобы четко знать о передвижениях клиента. Уж не знаю, на кой черт эта функция. Видимо борьба со всемирным терроризмом. Карман пуст, к сожалению. Постой. Есть что-то. Я вытащил сжатый кулак, с трудом разжал хрустящие, как картошка фри, пальцы: на ладони лежала шелковая красная ленточка. Её аромат говорил об утонченном вкусе владельца. Влажный морской бриз, шесть часов вечера – это море болтает со мной об интересных, но не важных вещах. Теперь вопросов становится всё больше. Пришлось отложить ленту для более благоприятных времен. Нужно добыть энергию, нужно разогнать свой двигатель, кровь должна танцевать по венам, увлекая в свои шаманские пляски внутренние органы.
Нужно поискать источник жизни: огонь, тепло, электричество – что угодно. Я вижу столб; на нём – электрический щит. Наверняка, это способ оживиться. Весьма опрометчивый, ведь я не знаю, каково напряжение, но выбирать не приходится. Здоровенным камнем была разворочена дверца, и мой взгляд жадно проскользнул внутрь. По схеме, висящей на дверце – наверняка это тоже старый добрый обряд прошлого, к слову, довольно практичный – вырвал два провода: фаза и ноль. Пришлось освежевать изоляцию каждого из них поочередно – зубами, естественно. Вот он – момент истины. Надеюсь, я был хорошим человеком, тогда все, кого знал, всплакнут, ну, а если – куском дерьма, тут пусть станцуют возле моего безжизненного тела, которое, спорю, будет похоже на мешок с картошкой. Я взялся за оголенные концы проводов. Переменный ток – друг окоченелого, беспамятливого бродяги, жаждущего выжить. Вспышка. Я растворяюсь в бесконечном пустом ничто, становясь наполненным ничем. Капелькой вакуума в океане пустоты.
– Не могу поверить, что ты в трёхмерном пространстве. Живая, настоящая, тебя можно потрогать. Этого конечно делать не буду, если не позволишь. Но факт есть факт. Твой бесподобный аромат: слышу шум прибоя и болтовню чаек.
– Мне не верится, – ответила ты, чуть крепче сжимая мою руку.
– Три часа ночи, спать нужно, завтра длинный день. Но, не могу заставить себя закрыть глаза, ведь тогда я погружусь в сон и не буду чувствовать теплоты твоих прикосновений.
– Поверь, любовь моя, я тут, рядом с тобой, в этой кровати, под пуховым одеялом.
– Не хочу, чтобы это заканчивалось. Никогда, – в моей душе заскрипела тоска, такая же невидимая, как слёзы под дождём.
Что это было. Я умер? Неважно, если достигнут результат. Это политика всех государств и людей. Лишь достигнута цель, и сопутствующие потери идут на второй план.
Пора идти. Сейчас бы кофе или найти труп огромного животного, взрезать световым мечом брюхо и погреться. Во мне очнулся юмор, хорошо. Старина Юра, верь в человечество, у меня получится. Поехали.
Я встал и побрел вдоль железнодорожных нитей, которые уплывали вдаль, внушая ужас своей длинной. Помню, дедушка рассказывал мне о старых поездах, которые ходили по стальным рельсам, они подкладывали на них железные монетки, чтобы их сплющило. Достаточно лирики, нужно сосредоточиться на житейских делах. Над моей головой всё еще весит клинок Фемиды. Острый и беспощадный, в любой момент готовится впиться в мой затылок, как изголодавшаяся по любви сладострастница. После часа ходьбы, если честно, стало теплее. Даже появилась надежда. Впереди я услышал какие-то звуки – мой мозг сейчас не способен разобрать поток информации, идущий из вне, все силы идут на стабилизацию процессов сохранения тепла в организме.
У дороги, среди тумана, различался силуэт. Он стоит над трупом большого рогатого животного. У него ружье на плече. Тут всё становится на свои места: браконьер. Точно знаю, что животных запретили убивать еще в прошлом веке, ибо их осталось совсем мало. Раньше этим занималась красная книга: искала вымирающие виды и сохраняла численность особей, сейчас же абсолютно все животные в этой красной книге. Наказание за браконьерство самое суровое – смерть. Даже линчевание не возбраняется в отношении браконьеров. Но по воле случая, мне сейчас совершенно не до этого. Нужна помощь, и я намерен просить её у этого неприятного человека.
– Здравствуй. Я безоружен. – поднимая руки, выкрикнул я с приличного расстояния, примерно в метров десять.
– Стоять. Ты нахрен кто такой? – это был мужчина, лет эдак сорока, с густой бородой и серыми, как пепел глазами.
– Это хороший вопрос. Сам бы хотел знать ответ, моя память голая, как девица, ни хрена ни помню.
– Думаешь, шутки шутить уместно, когда стоишь под дулом? Ведь мой палец может и скользнуть по спусковому крючку. Мне всё равно, тебя тут же и зарою. Поверь, по опыту знаю: никто тебя не раскопает здесь еще пару сотен лет.