Завоевание Кавказа русскими. 1720-1860
Шрифт:
Глава 24
1845
Воронцов. – Даргинская экспедиция. – Ужасный результат. – Фрейтаг опять спешит на помощь
Император Николай, хотя и был разочарован ничтожными результатами 1844 года, не видел причины менять свое мнение относительно того, что должно быть сделано с теми средствами, которые он отдал в распоряжение своих генералов на Кавказе. В конце того года он приказал генералу Нейдгардту подготовить план кампании 1845 года, по получении которого собственноручно написал меморандум, в целом одобряющий предложение и объявляющий, что: 1) отряды Шамиля должны быть по возможности уничтожены; 2) экспедиция должна дойти до центра доминиона и 3) установить там авторитет России. Далее он упомянул Анди как возможную цель кампании и решил, что Самурская дивизия должна ограничиться атакой на одну из враждебных общин в Южном Дагестане с целью последующего строительства крепости в Гергебиле. Император подчеркнул, что корпуса 5-й армии, которая не принадлежала к Кавказскому округу, не могли оставаться там более чем на 12 месяцев, и заявил, что только достижение поставленных целей может оправдать присутствие этой армии на Кавказе. Он утверждал, что дагестанский и чеченский отряды должны двигаться одновременно на Анди и что после захвата и уничтожения «этого гнезда» чеченский отряд должен быть задействован на строительстве Воздвиженской и, если позволит время, строительстве еще одной крепости в другом месте на той же параллели
Для обеспечения достижения этих планов генерала Нейдгардта сменил граф Воронцов, блестящий генерал войны 1812 года, аристократ в лучшем смысле этого слова, которому было доверено не только ведение боевых операций. Он был также назначен наместником на Кавказе.
По прибытии на Кавказ Воронцов узнал, что предлагаемая экспедиция не одобряется людьми, которые были настоящими экспертами в своем деле. Князь Аргутинский-Долгоруков и генерал Фрейтаг, в частности, возражали против нее. К их мнению следовало прислушаться со всем вниманием. Однако новый главнокомандующий, только что прибывший из Петербурга и горевший желанием выполнить пожелания императора, отмахнулся от их возражений, как раньше это сделал его предшественник. Ко времени, когда экспедиционные войска собрались вместе, стало очевидно, что личное знакомство с местным военным руководством и условиями заронило в него некоторое сомнение относительно успеха кампании. 25 мая он написал военному министру: «Даже если бы приказы начать в этом году наступление до завершения строительства чеченской передовой линии отличались от моего собственного мнения, я все равно выполнил бы их с неизменным рвением; однако откровенно заявляю, что это не так. Теперь мне кажется неразумным избегать встречи с Шамилем и нанесения ударов по нему, что весьма помогло бы нам. Если Бог не благословит наш успех, мы все равно должны выполнять свой долг, и нас нельзя упрекать за это. Позднее мы сможем перейти к разумной и методичной системе, которая принесет нам плоды, хотя и не так быстро, как победа над самим Шамилем». Когда руководитель экспедиции говорит о возможной неудаче, а все его главные военачальники предчувствуют, что шансы на успех сводятся к нулю, уже не в первый раз нас посещает мысль о том, что личное вмешательство главного автократа государства чаще мешало покорению Кавказа, нежели способствовало ему. 30 мая сомнение перешло в растерянность, и Воронцов пишет: «Я не надеюсь на то, что наше предприятие будет успешным, но, конечно, сделаю все, что в моих силах, чтобы выполнить желание императора и оправдать его доверие». На следующий день он вышел из Внезапной с чеченским отрядом, состоящим из 12 пехотных батальонов, 2 рот саперов, 13 казачьих сотен и 1000 бойцов местной милиции, с 28 пушками. 3 июня у Гертме к нему присоединился дагестанский отряд – 9 батальонов, 2 роты саперов, 4 – стрелков, 3 кавалерийские сотни и 18 орудий. Общая численность войск составила примерно 18 000 человек.
Шамиль, как обычно, основывал свою стратегию на полном и подробном изучении обстоятельств, которые могут оказать влияние на обе стороны. Он знал, что, как указал Аргутинский, русские смогут пройти в горы, но не смогут закрепиться там. Он знал, что у него нет реального шанса разбить столь крупную армию. Он не мог даже всерьез напугать ее, хотя у него и были хорошо отдохнувшие люди, свежие кони и достаточные запасы еды и боеприпасов. Он позже воспользовался своей возможностью, когда его главный помощник – природа – сделал свое дело, и неприятель, измученный трудностями марша, нехваткой провианта и нисколько не воодушевленный успехами на поле боя, был вынужден направиться обратно по голым горам Дагестана или через леса Ичкерии. Именно тогда он направит на них свои мобильные отряды, разрушит дороги по пути их следования, воспользуется любыми возможностями, чтобы отсечь арьергард от основной группы – в общем, не даст врагу покоя ни днем ни ночью. В лучшем случае они смогли бы пробиться к своей базе в Сулаке или Сунже, но он сделает все, чтобы они упали как в собственных глазах, так и в глазах всех горцев от Каспия до Черного моря, от Терека до границы с Персией. Пока же он демонстрировал им свою силу лишь в той степени, чтобы разозлить их, и если бы ему удалось заманить их к своей лесной базе в Дарго, то у него был бы шанс проучить Воронцова так же, как это было с Граббе в 1842 году.
Соединившись 3 июня, русские колонны в тот же день возобновили свой марш и, перейдя через Теренгуль, взяли Старый Буртунай, причем практически без боя, к разочарованию тех, кто надеялся, что Шамиль даст им шанс начать кампанию с победы. 5-го рекогносцировка у перевала Кирк (8070 футов) между Салатау и Гумбетом переросла в стремительное движение всей армии. Перевал никем не охранялся, и русский авангард под командованием Пассека устремился на другую сторону к заброшенной крепости Удачная, построенной Граббе на пути в Аргунай и Ахульго в 1839 году, и взял штурмом противоположную высоту Анчимир (7396 футов), несмотря на сопротивление вражеского отряда численностью 3000 человек [120] .
120
Во главе отряда грузинских добровольцев был князь Леван Меликов. Хорошо проявил себя и граф Бенкендорф. Во время экспедиции он был дважды ранен.
В своем докладе императору Воронцов описал эту победу как одну из самых блестящих на его памяти. Безусловно, это было очень смело – решиться атаковать столь укрепленный объект, охраняемый весьма многочисленным отрядом врага. (У Пассека, помимо кавалерии и артиллерии, было еще 6 батальонов.) Однако поскольку потери русских составили всего 17 раненых, то можно сделать вывод, что сопротивление врага не было особенно упорным. Но теперь пришел черед первой ошибки русских, которая повлекла за собой серьезные потери. Утром 6-го Пассек с характерной для него импульсивностью продолжил наступление на Зунумер, не дождавшись соответствующего приказа. Там он оказался практически в изоляции. Погода резко ухудшилась – летняя жара сменилась пронзительным холодом, и в течение пяти дней войска терпели ветер, холод, снег и голод. Не менее 450 человек получили обморожения, 500 лошадей пали. Оставив большой отряд охранять пути сообщения, Воронцов 11-го соединился с Пассеком и 12-го числа появился возле аула Тилитль из Андийских ворот. По донесениям шпионов, это было укрепление, которое Шамиль намеревался защищать до последнего. На следующий день был отдан приказ о штурме, но опять нападавшие оказались разочарованы. Андийские ворота никто не защищал, хотя они были обнесены крепостной стеной с флангов. Шамиль готовился защищать их, когда еще не было ясно, какие силы будут брошены против него. Но, увидев, насколько силен враг, он решил не идти на верное поражение. Он отошел, поджег Анди и окружающие аулы и вынудил жителей присоединиться к его отрядам. 14-го русские заняли развалины Гагатля и Анди, уничтожив при этом нескольких горцев, которые, вероятно, пытались спасти свою собственность или чужое добро. Попыток защитить хотя бы один из этих аулов при этом не было; однако за Анди, на покрытом террасами склоне горы Авал, Шамиль занял оборону с 6000 горцев и 3 пушками, надеясь запугать врага. Барятинский с 2 ротами Кабардинского полка, грузинским отрядом и несколькими отрядами горцев слишком смело двинулся вслед за беглецами и скоро оказался в весьма опасной позиции. Однако подкрепление пришло вовремя, гора была взята, а Шамиль ушел, сумев спасти свои орудия [121] .
121
Император,
Пока что кампания протекала успешно, хотя и не было достигнуто никаких сверхвыдающихся усилий. Экспедиция прошла в горы, взяла Анди, однако Шамиль не был разбит по той простой причине, что он не дал такой возможности. Однако Воронцову стало ясно, что пока что и речи быть не может о том, чтобы установить на Кавказе власть России. 17-го он писал: «Очевидно, что если мы хотим хоть когда-либо закрепиться в Анди, то это будет не из Чиркея или Внезапной, откуда мы будем поставлять боеприпасы и продовольствие, потому что летом это невозможно, и вообще исключено в другое время года».
Аргутинский и Фрейтаг были правы; в лучшем случае отряды вернулись бы, не достигнув ни одного долговременного результата; было бы хорошо, если бы они вернулись без серьезных потерь. Уже начали ощущаться трудности в поставках продовольствия и амуниции, и в течение первых четырех дней в Анди солдаты находились на скудном рационе, хотя более трети экспедиционных войск остались позади, и князь Бебутов, командир дагестанского отряда, получил приказ ускорить отправку конвоя. Было бы лучше признать силу обстоятельств и отойти, пока ситуация не стала критической, однако, поскольку Дарго был всего в 16 километрах оттуда, не стоит удивляться, что Воронцов с блестящей 10-тысячной армией решил атаковать Шамиля в его укреплении. Мы специально используем слово «блестящий», поскольку ни одни русские войска, которые когда-либо были на Кавказе, нельзя было сравнить с этими по внешнему блеску и пышности. Имя и слава графа Воронцова притягивали к нему самых блестящих аристократов из Санкт-Петербурга и Москвы, горящих желанием служить под началом столь прославленного командира и принять вместе с ним участие в планируемом разгроме Шамиля и окончательном завоевании Кавказа. Его окружали такие люди, как князь Александр Гессен-Дармштадтский, князь Витгенштейн, а также отпрыски самых благородных русских родов. Его личная охрана состояла из курдов, носивших живописные национальные одежды. У генерала Людерса, командующего 5-й армией, Клюгенау, Пассека и других были свои штабные офицеры, и, чтобы различить свой штаб в лагере или на поле боя, каждый генерал имел свой цвет флага на флагштоке: у главнокомандующего – красно-белый; у Людерса – красно-черный, как на ленте ордена Святого Владимира; у Гурко – начальника Генштаба – красный, у Пассека – белый с серебряным крестом и так далее. Число не участвующих в военных действиях – слуг, поваров, денщиков – естественно, было велико, а количество походной мебели превосходило все разумные пределы – по местным меркам. Солдаты расквартированных на Кавказе полков – которые Муравьев, преемник Воронцова, презрительно называл «роскошными», потому что они почти не жили в землянках в ермоловское время, – называл так, пока они не прославили его своими победами, – с легким презрением смотрели на батальоны, пришедшие из России, и с нескрываемым презрением – на штабных офицеров. Последние, в щегольских формах, с манерами денди и полным пренебрежением к кавказцам во всех делах, помимо чисто военных, были не по душе местным офицерам и солдатам; в свою очередь, штабные не испытывали особых симпатий к людям, которые говорили на русском языке вместо французского и носили мундиры, сшитые местным портным. Тем не менее они не могли не уважать их.
Полагаю, все это никак не влияло на шансы довести экспедицию до успешного конца. Когда дело дошло до реальной схватки, основная нагрузка легла именно на местные батальоны.
Подводы с продовольствием двигались медленно и привозили так мало, что было невозможно накопить запасов более чем на несколько дней, хотя Воронцов ждал именно продовольствия в Анди целых три недели. Что касается возможности пополнения запасов за счет местных, то армия с таким же успехом могла рассчитывать на это в Сахаре. Шамиль хорошо знал свое дело и разграбил или уничтожил все местные припасы на мили вокруг. Оставшееся уничтожило солнце – трава была выжжена, и лошадям было еще хуже, чем людям.
18-го крупный отряд был отправлен в направлении Ботлиха и остановился лагерем возле озера Арджиам; однако он вернулся, ничего не добившись, уничтожив лишь несколько десятков домов.
4 июля, узнав, что у него продовольствия всего на несколько дней и что следующий конвой не придет раньше 10-го, Воронцов решил двинуться на Дарго утром 6 июля с намерением отослать часть своих войск за продовольствием – это было роковое решение.
В три утра 6 июля местный житель, находившийся в услужении у Воронцова, украл его любимого коня и ускакал предупредить Шамиля, что идут русские. Час спустя начался поход, и к 9 утра войска подошли к опушке леса. Здесь устроили привал на несколько часов, чтобы солдаты отдохнули и поели перед атакой. Русских больше всего интересовал вид, открывшийся им к северу от лагеря. У их ног лежала враждебная Чечня, представляющая собой нескончаемую череду гор, покрытых густыми лесами и изрезанных глубокими, мрачными ущельями. Лишь в 40 верстах начинались равнины, через которые нес свои серебряные воды Терек. Далее, в голубой дали, тонкой полоской виднелась Россия. Дорога на Дарго, который был теперь от них в 4–5 милях, проходила вдоль хребта крутого, заросшего лесом изгиба Ретчельской гряды. Она нигде не была широкой, а в нескольких местах сужалась до нескольких футов и состояла из череды длинных спусков и коротких подъемов. Через каждые 400–500 метров дорогу преграждали завалы из огромных деревьев.
К часу дня генерал Людерс, который добился разрешения Литовскому полку возглавить атаку, чтобы они могли смыть с себя позорное пятно [122] , обратился к бойцам с прочувствованной речью.
Солдаты подняли ружья над головой и поклялись доказать, что среди них нет трусов. Когда прозвучал сигнал к атаке, они бросились вперед и преодолели один за другим первые шесть препятствий, не встретив особого сопротивления и не понеся серьезных потерь. За ними двигались саперы, чтобы расчистить дорогу для остальной колонны. Поспешность, с которой начался этот марш, полностью устраивала горцев, которые всегда выслеживали отдельные колонны неприятеля с целью их полного уничтожения. Так случилось, что, когда главнокомандующий, который ехал верхом рядом с генералом Людерсом в сопровождении своего штаба и князя Александра Гессенского, приблизился к узкому проходу между первым и вторым препятствием, его встретил ружейный огонь, и на какое-то время он оказался в крайне опасной ситуации. К тому времени его экипаж был далеко впереди, а расстояние между ними занято врагом. Все остановились. Около 40 офицеров стали мишенью для вражеского огня. Послали за горной пушкой, а когда ее подвезли, то развернули в сторону кустарника, откуда шла самая активная стрельба. Однако после второго выстрела команда артиллеристов не смогла продолжать бой – все были или убиты, или ранены. После смены солдат все повторилось. Некоторое время около пушки не было никого, кроме убитых и смертельно раненных; никто не осмеливался пересечь проход. Один из офицеров устремился к пушке и вернулся невредимый, но пушка оказалась незаряженной. В этот момент генерал Людерс прорвался к пушке и зарядил ее, но был смертельно ранен и не успел выстрелить. Тогда Воронцов отправил грузинскую милицию и спешившихся казаков в лес, и через минуту «мы были на дороге в такой же безопасности, как дома».
122
Рота этого полка была разбита всего 50 горцами 17 июня при Андийских воротах. Солдаты бежали, оставив своего командира на верную смерть.