Завоевание Константинополя

Клари Робер де

[291] Т. е. хуже тех, кто некогда, согласно богословской традиции, распяли Иисуса Христа, — аргумент, который, видимо, должен был, по мнению духовенства, показаться крестоносцам особенно убедительным, вызвав у них взрыв религиозной ненависти к грекам.

[292] Этот текст отчетливо раскрывает позицию церковников, сопровождавших венецианско-крестоносную армаду и осуществлявших волю Иннокентия III. Сведения Робера де Клари, таким образом, один из убедительнейших доводов в пользу той точки зрения, согласно которой папство явилось фактическим соучастником политических сил, придавших крестовому походу антиконстантинопольское направление.

[293] 12 апреля 1204 г.

[294] Приступ был произведен со стороны «морских стен», тянувшихся вдоль Золотого Рога.

[295] Греческий огонь (grijois) — горючая смесь

из селитры и нефти, с давних пор использовавшаяся вначале лишь византийцами, притом в морских сражениях: через особые трубы жидкость выбрасывалась на неприятельский корабль, который таким образом предавался пламени. Во времена крестовых походов греческий огонь был уже широко известен и на Западе, и на Востоке, причем применялся как в морских, так и в сухопутных боях. В данном случае хронист указывает на безрезультатность использования греческого огня крестоносцами, поскольку деревянные башни константинопольских стен были защищены кожами, смоченными водой.

[296] В письме латинского императора Бодуэна I папе Иннокентию III (вскоре по взятии Константинополя) отмечается, что башня подверглась атаке связанных между собой кораблей епископов Суассонского и Труаского — «Рай» и «Пилигрим». Жоффруа де Виллардуэн также упоминает оба корабля по названиям, причем его рассказ совпадает с повествованием Робера де Клари.

[297] Виллардуэн и венецианские хронисты пишут о том, что дул северный ветер («борей»).

[298] Их имена известны из других источников: венецианца звали Пьстро. Альберти, рыцарей — Андрэ де Дюрбуаз и Жан де Шуази. В хронике Виллардуэна фигурирует лишь Андрэ д’Юрбуаз, венецианец же не назван по имени. Напротив, в венецианских хрониках упоминается только Пьетро Альберти.

[299] Речь идет о наемных воинах, находившихся на службе византийских императоров, — англосаксах и датчанах.

[300] Тарж — металлический треугольный щит, прикрывавший чуть более половины груди и левое плечо. Обычно на него наносились геральдические изображения.

[301] Автор говорит здесь о самом себе.

[302] Пьеррон — косвенный падеж имени Пьер: имеется в виду Пьер Амьенский.

[303] Виллардуэн умалчивает об этом эпизоде, который, видимо, был решающим при взятии города.

[304] О том же сообщают Гунтер Пэрисский, Виллардуэн и другие хронисты.

[305] Пожар (третий по счету; о первом говорится в гл. XLVI, о втором ничего не сказано, см. примеч. 255) действительно произошел той ночью. Из рассказа Робера де Клари ясно видно, что поджог города был произведен предводителями крестоносцев умышленно. Иными словами, пикардиец считает вполне правдоподобной злонамеренность этого акта, осуществленного во исполнение решений баронского совета. Напротив, Виллардуэн, стремясь обелить баронов, рисует ситуацию таким образом, будто пожар возник чуть ли не случайно: какие-то люди подожгли квартал «между нами и греками» из опасений, чтобы «пилигримы» не были атакованы с их стороны; что это за люди, он, Виллардуэн, не знает. Т. е., хотя поджог и был учинен крестоносцами в качестве превентивной меры, они руководствовались лишь страхом, притом предводители никакого касательства ко всему этому не имели. По Гунтеру Пэрисскому, распоряжение подкинуть огонь было отдано неким немецким графом (возможно, Бертольдом фон Катценельнбоген) с тем, чтобы «легче победить греков», которые оказались бы стесненными «и битвой и пожаром». Пожар, свидетельствует Виллардуэн, продолжался всю ночь и следующий день до самого вечера: «сгорело домов больше, чем имеется в трех самых больших городах королевства Франции». По данным Никиты Хониата, выгорела часть вдоль Золотого Рога—от храма Христа Спасителя до квартала Друнгарион.

[306] Он бежал через Золотой Рог во Фракию с царицей Евфросиньей (женой Алексея III) и ее дочерьми.

[307] Видимо, Феодор Ласкарь, впоследствии император Никейской империи (1204—1222).

[308] 13 апреля 1204 г.

[309] Робер де Клари говорит о константинопольском духовенстве.

[310] Из контекста явствует, однако, что город покинули не «все», а только знатные и состоятельные греки.

[311] Известия о «несправедливом» разделе добычи, об особых выгодах, полученных знатными крестоносцами, содержатся также в хрониках Эрнуля и Бернара Казначея.

[312] См. гл. CXII.

[313] Дворец Вуколеон. Греческое название

означало «быколев»: близ дворца, расположенного рядом с одноименной гаванью на берегу Пропонтиды, с наружной стороны от морских стен, высилась огромная античная статуя льва, который, вспрыгнув на быка, разрывает его. У византийских авторов более раннего времени сохранился ряд описаний скульптурной группы «быкольва». Робер де Клари в соответствии с народной этимологией переиначил греческое «быколев» на созвучное ему французское «Львиная Пасть» (Bouke de Lion-Bouche de Lion). Таким же образом именует дворец Жоффруа де Виллардуэн. В научной литературе высказывалось мнение, что искажения греческих названий в записках Робера де Клари объясняются не только незнанием греческого языка, но и неприязненным отношением хрониста-рыцаря ко всему византийскому.

[314] Т. е. храм св. Софии. Бонифаций Монферратский изъявил притязания на императорский дворец и главную столичную церковь, вероятно, в расчете на то, что это повысит его шансы пои избрании императора. С этой же целью он вступил в брак с Маргаритой(Марией) Венгерской, вдовой Исаака II Ангела.

[315] Так, по рассказу Гунтера Пэрисского, Влахернский дворец был занят графом Анри д’Эно.

[316] Старания Робера де Клари представить захват Константинополя крестоносцами чуть ли не в виде мирного вступления в город находятся в противоречии с фактами, засвидетельствованными многими другими современными событиям историками, в том числе западными: убитым в Константинополе «не было ни числа, ни меры» (Виллардуэн); «когда вся масса воинов вошла в царственный град, то одних греков поубивали, других обратили в бегство, третьих, изъявивших готовность повиноваться, пощадили» (Аноним Суассонский); было убито по крайней мере 2 тыс. человек (Гунтер Пэрисский). Сведениями о бесчинствах крестоносцев изобилуют произведения греческих авторов, а также «Повесть о взятии Царьграда фрягами» русского очевидца захвата Константинополя.

[317] Слово «благородный» (noble) употребляется Робером де Клари не в качестве прилагательного, определяющего знатность происхождения, а имеет специфически «предметное» значение, указывая на изящество отделки, пышность, великолепие, красоту вещи или совокупности вещей, будь то утварь, здание, корабль и т. д.

[318] Примерно в тех же выражениях сообщает о захваченной в Константинополе добыче и Виллардуэн: после раздела добычи крестоносцы, получив свою долю, «уплатили венецианцам 50 тыс. марок серебром», между собой же поделили 100 тыс. марок; «не считая украденного и доли венецианцев, там было принесено наверняка на 400 тыс. марок серебром» и т. д. В рассказах крестоносцев, вернувшихся в Европу, эти и подобные им числа вырастали до сказочных размеров. Английский хронист XIII в. Радульф Коггесхэйльский писал: «Император Бодуэн получил и разделил между предводителями и войском латинян третью часть императорской сокровищницы, и эта третья часть содержала 1 млн 800 тыс. марок серебром». Разграбление сокровищ византийской столицы, часть которых вывезли на Запад, было, по выражению современного английского историка М. Маклегэна, «настолько эффективным», что сегодня эти предметы «легче оценить в Венеции, Лувре или Вашингтоне, чем в Стамбуле».

[319] По-видимому, Робер де Клари пытается описать здесь комплекс архитектурных сооружений к югу от храма св. Софии, между ипподромом (восточнее него) и «морскими стенами» — Большой, или Великий (Священный) дворец. В этот комплекс входил и Вуколеон. Хотя Комнины перенесли свою главную резиденцию во Влахернский дворец (северо-западная часть города), тем не менее Большой дворец еще занимали Андроник I и Алексей III, а позднее государи Латинской империи.

[320] Исследователи предлагали различную идентификацию этой Sainte Capele. По мнению некоторых, Робер де Клари описывает здесь часовню Спасителя, отличавшуюся пышностью убранства. Другие историки полагали, что речь идет о церкви Богородицы Фаросской, составлявшей часть Большого дворца. При этом ссылались на совпадение в описании ее реликвий у Робера де Клари и в «Книге Паломник» Добрыни Ядрейковича (архиепископа Антония Новгородского). Русский путешественник, побывавший в византийской столице около 1200 г., в самом деле перечисляет те же «священные предметы», что и пикардиец, говоря, что все они находились «во единой церкви в малей святой богородицы, что во царских златых палатах».