Завоевание Константинополя
Шрифт:
И в пятницу утром{450} двинулись нефы и галеры, и другие суда к городу в том порядке, как они были построены. И начался приступ, весьма сильный и весьма ожесточенный{451}. И во многих местах они высадились на сушу и дошли чуть ли не до стен; а во многих местах лестницы нефов так приблизились к укреплениям{452}, что те, кто находился на башнях и стенах, и те, кто был на лестницах, схватывались между собой своими мечами, которые держали в руках. Так продолжался этот приступ, очень ожесточенный, и очень сильный, и очень мощный вплоть до девяти часов и в сотне с лишним мест{453}.
Но за грехи наши приступ пилигримов был остановлен. И те, кто высадился на сушу с галер и юиссье, были силою отброшены назад. И знайте, что в тот день те, кто был в войске, потеряли больше, нежели греки, и греки были очень рады этому{454}. Были там такие, которые удалились от приступа, сами и суда, на которых находились{455}; а были там такие, которые оставались на якоре так близко от города, что они стреляли из своих камнеметов и своих мангонелей, одни в других{456}.
Тогда те, кто был в войске, и дож Венеции держали вечером совет, и они собрались по другую сторону гавани в некоей церкви на той стороне, где расположились{457}. Там дано было и предложено много разных советов, и те, кто находился в войске, были в сильном смятении от того, что их постигла в этот день неудача. Много было там таких, которые полагали, что нужно зайти с другой стороны города, где он не был так укреплен. А венецианцы, которые лучше были знакомы с морем, говорили, что если бы они пошли туда, то течение вод отнесло бы их в низ Рукава и что они не смогли бы остановить свои суда. И знайте, что были там и такие, кто очень хотел, чтобы течение или ветер отнесли бы корабли в низ Рукава: им было все равно где, лишь бы уехать из этой страны и пуститься в путь; и это было не так уж удивительно, ибо они находились в великой опасности.
Много было говорено и так и эдак, но конец совета был таков, что они вновь возьмутся готовить свое дело в следующий день, который приходился на субботу, и будут вести его все воскресенье, и что в понедельник{458} пойдут на приступ, и что они свяжут по-двое корабли, на которых были лестницы. Таким образом, два корабля нападут на одну башню, ибо они увидели, что в тот день только один корабль нападал на одну башню и каждому приходилось весьма туго в одиночку; ибо те, кто был в башнях, превосходили число тех, кто сражался на лестницах; и это была добрая мысль, потому что два корабля причинили бы больший урон одной башне, чем один. Как было решено, так было и сделано; и они переждали субботу и воскресенье.
Император Морчуфль пришел расположиться со всей своей ратью перед приступом в одном месте, и он раскинул там свои алые шатры. Так все оставалось до самого утра понедельника; и тогда взялись за оружие те, кто был на нефах и на юиссье, и на галерах. А жители города страшились их меньше, потому что им было не впервые; и они были уверены в себе оттого, что на стенах и башнях было полным-полно людей{459}. И тогда начался приступ, могучий и чудесный; и каждый корабль двинулся к месту прямо перед собой; шум битвы был так громаден, что казалось, будто земля рушится.
Таким образом, продолжался приступ долго{460}, до тех пор, пока наш Господь не поднял для них ветер, который называется борей{461}; и он пригнал нефы и суда к берегу ближе, чем они были до того, и два корабля, связанные вместе, из которых один назывался «Пилигрим», а другой «Рай»{462}, подошли к одной башне, один с одной, другой с другой стороны, так направляли их Бог и ветер, и таким образом, что лестница «Пилигрима» достала башню. В мгновенье ока некий венецианец и некий французский рыцарь по имени Андрэ Дюрбуаз{463} взошли в башню, и вслед за ними начали входить другие. И те, кто находился в башне, были разбиты и кинулись наутек.
Когда рыцари, которые были в юиссье, увидели это, они вышли на берег, и приставили лестницы вплотную к стене, и, сражаясь, стали взбираться наверх; и они захватили чуть ли не четыре башни. И тогда начали бросаться на приступ с нефов и с юиссье, и с галер, куда ни попадя, кто как мог; и они взломали чуть ли не трое ворот и ворвались в город{464}; и они начали выводить коней из юиссье; и рыцари вскакивали на них и припускались прямо к тому месту, где был император Морчуфль. А он выстроил свои боевые отряды перед своими шатрами; и когда греки увидели перед собой рыцарей на конях, они кинулись врассыпную, и император бросился бежать по улицам ко дворцу Львиной Пасти.
И вы увидели бы тогда, как били греков и как овладевали их ездовыми лошадьми и боевыми конями, и мулами, и жеребятами мулов, и прочим добром. Убитых и раненых имелось там столько, что не было им ни числа, ни меры{465}. Большая часть знатных людей Греции повернула к Влахернским воротам. И уже настал поздний вечер; и ратники устали сражаться и убивать. И они начали собираться на некоей большой площади, которая была в Константинополе; и порешили расположиться вблизи стен и башен, которыми овладели: ибо они считали, что никак не сумеют ранее, чем через месяц, завоевать город с его могучими церквами и могучими дворцами, и с таким множеством народа. Итак, как было решено, так и было сделано.
Таким образом, они расположились возле стен и башен, вблизи своих кораблей. Граф Бодуэн Фландрский и д’Эно расположился в алых шатрах императора Морчуфля, которые тот оставил натянутыми, а Анри, его брат,— перед Влахернским дворцом; Бонифаций, маркиз Монферратский, он и его люди,— ближе к главной части города. Вот так расположилось войско, как вы слышали, и Константинополь был взят в понедельник перед Вербным воскресеньем{466}. А граф Луи Блуасский всю зиму мучился от лихоманки и не мог взяться за оружие. Знайте, что это была великая потеря для тех, кто находился в войске, ибо он был весьма доблестным рыцарем, а тут он лежал в юиссье.
Так этой ночью отдыхали наши ратники, которые сильно притомились. Но император Морчуфль не отдыхал, он собрал своих людей и сказал, что пойдет на французов. Однако он не сделал так, как сказал, а ускакал по другим улицам как можно дальше от того места, где располагались те, кто находился в нашем войске, и подъехал к воротам, которые называются Золотыми воротами{467}. Через них он бежал и покинул город; и вслед за ним бежали те, кто мог оттуда бежать, а наши ратники об этом ничего и не знали.