Завоевание недр

Адамов Григорий Борисович

В каждом шланге проходил, кроме того, тонкий провод из недавно изобретенного сплава алюминия с новым редким элементом. Этот сплав гарантировал возможность передачи электрического тока высокого напряжения при очень малом поперечном сечении провода и с ничтожными потерями. По этим проводам шел с поверхности электрический ток в электромоторы снаряда, для работы его бурового и двигательного механизмов, для освещения и для работы всех приборов, обслуживающих снаряд.

Впоследствии по этим же проводам должен был пойти ток в сотни тысяч киловатт из недр земли на

поверхность.

Под рядами шлангов на тех же катушках шла намотка пятнадцати километров проводок для снабжения снаряда энергией при его подъеме вверх, наклонно к поверхности земли.

Возле катушек стоял большой цилиндрический бак с раствором особого вещества, минерализатора, который должен был, подобно жидкому стеклу, минерализовать через известные промежутки земляные своды над снарядом. Небольшой насос автоматически производил дозировку и смешивание минерализатора и затем выталкивал его через многочисленные трубки наружу, над днищем. Небольшой порции этого минерализатора было достаточно, чтобы связать разрыхленную землю в монолитную, твердую, как гранит, массу. Если бы не эти своды, под тяжестью всевозрастающего столба разрыхленной земли был бы раздавлен снаряд, какой бы крепости ни был металл, из которого он был сооружен.

Дальше, за баком, стояли десять высоких ящиков с секциями термоэлементной батареи, которую нашим исследователям предстояло установить в конечном пункте их экспедиции.

Мареев проверил работу насоса, который действительно чуть хрипел, проверил равномерность хода катушек и правильность намотки верхних рядов шлангов на них. Стоило недоглядеть за развертыванием шлангов и дать им запутаться, как шланги могли разорваться, и движение снаряда прекратилось бы.

Брусков суетился, быстро и много говорил, перескакивая с одного вопроса на другой. Но Мареев отвечал, не подавая вида, что замечает волнение Брускова.

Его спокойствие и уверенность скоро принесли свои плоды: Брусков углубился в наблюдения за насосом и в работу по регулировке его.

Проходили по циферблату часов календаря сутки за сутками. Жизнь в снаряде наладилась, как на корабле. Мареев и Брусков сменяли друг друга, держа вахту у аппаратов и механизмов, они работали в «лаборатории», анализировали образцы пород, автоматически каждый час подаваемых снаружи, следили за их температурой, влажностью, радиоактивностью, в определенные часы разговаривали с «поверхностью», передавали сводки о своих работах за сутки, сами получали сводки последних новостей, принимали концерты, спектакли, лекции и доклады, порою сами выступали с докладами о ходе своих работ.

Однажды, на глубине около трех километров, аппарат вместо подачи образца породы начал выливать воду. Вода лилась тихой струёй. Она была грязна, черна и масляниста. Шум и скрежет от работы ножей и коронки постепенно затихали.

Стрелка прибора глубины показывала всевозрастающую быстроту продвижения снаряда.

Было ясно, что он погружается все быстрей в какой-то подземный водоем. Ножи разрыхляли уже последний тонкий слой, поддерживавший еще снаряд над водой.

Мареев, с побледневшим лицом, бросился к доске управления и резко уменьшил число оборотов мотора. Брускова начал трясти озноб.

– Никита… – говорил он, едва шевеля онемевшими, неповинующимися губами, – если мы сейчас же… не достигнем дна – мы провалимся…

– Да ты не волнуйся, Михаил, – ответил Мареев, включая второй мотор. – Я сейчас пущу вперед штангу… Успокойся же…

Но страх уже охватил Брускова и сделал его невменяемым. Он стал кричать, с искаженным до неузнаваемости бледным лицом:

– Я не знаю!.. Я не верю!.. Штанга, наверное, сломается… Останови снаряд! Скорее!

Мареев вспыхнул:

– Замолчи, Михаил! Уходи сейчас же отсюда! Я приказываю тебе!

Брусков сразу смяк, пошел, сгорбившись, к своей койке и упал на нее, зарывшись лицом в подушку.

Едва Мареев пустил вперед штангу, которая должна была нащупать дно водоема и поддержать движение снаряда, как вновь послышалось глухое рычание коронки и ножей.

Опасность миновала, но в каюте долго еще держалась, не рассеиваясь, атмосфера недоверия и тревоги…

Непрерывной чередой тянулись сутки за сутками. На глубине четырех километров термометр показывал наружную температуру в 120° Цельсия.

Снаряд вступил в зону высоких температур, до сих пор никогда еще не достигнутых человеком, хотя бы зондами, бурением или каким-либо другим способом.

Но люди в снаряде этой температуры не чувствовали. Изоляция действовала прекрасно. Как она покажет себя дальше, когда температура должна будет возрасти, – вот что занимало мысли Мареева и беспокоило Брускова.

На этой же глубине новое событие взволновало Брускова, но уже по-другому.

В часы, когда на «поверхности» уже спускалась ночь, Брусков лежал однажды на своей койке с наушниками на голове и, закрыв глаза, слушал музыкальную передачу из Ленинграда.

Дежурил Мареев.

Когда он подошел к аппарату подачи образцов породы, кран выплюнул вдруг в фарфоровую чашечку кучку блестящих желтых крупинок. Мареев с изумлением тихо произнес:

– О-о-о! Золото!

Он поставил аппарат на непрерывную подачу, и из него полилась сверкающая горячая струя.

Как ни тихо было сказано Мареевым это слово «золото», но его услыхал Брусков. Он мигом вскочил с койки и очутился у аппарата.

– Надо его собрать как можно больше, Никита!

Мареев стоял спиной к нему и внимательно анализировал и изучал образец за своим лабораторным столиком. Не поворачиваясь, он ответил:

– Конечно, соберем… Это будет нашим небольшим вкладом в валютный фонд страны.

Золото с редкими перерывами, иногда перемешанное с породой, лилось почти четверть часа. Это показывало, что жила была мощностью не менее двух-трех метров. Это было что-то невероятное. Мареев собрал в мешки около ста килограммов породы с золотом, тщательно завязал их и уложил в верхнюю камеру. Он отметил в путевом журнале, который они с Брусковым исправнейшим образом вели, показания специального прибора о глубине залегания золотой жилы: