Завоеватель
Шрифт:
Вдали раздался пушечный залп, и Сорхахтани вздрогнула. Мункэ там, командует военными учениями. Женщина беззвучно взмолилась, чтобы ее сыновья не пострадали при новом хане.
Гуюк расхаживал по пустым коридорам. Недавно своим указом он запретил слугам попадаться ему на глаза, вот они теперь и прячутся. Несколько дней назад хан налетел на девушку, не успевшую отступить в сторону. Приказ о ее наказании Гуюк отдал не задумываясь. Во дворце слишком привыкли к размеренности. К неспешной поступи стариков, особенно его отца. Новые порядки Гуюк собирался вводить ненадолго – пусть при виде его научатся шевелиться, – но ему очень понравилось смотреть, как при встрече с ним мужчины и женщины бросаются врассыпную, боясь просто попасться ему на глаза.
Гуюк зашагал быстрее, с ухмылкой наблюдая, как слуги разбегаются по смежным комнатам. Молва летела впереди него: новый хан вышел на охоту. Не останавливаясь, он толкнул медные двери и вошел в зал для приемов.
Там уже были Сорхахтани и Яо Шу, бывший советник отца. Своей очереди ждали еще десятки человек, старавшиеся не показывать, что провели в зале уже полдня. Гуюк, не обращая на них внимания, прошагал по каменному полу к золоченому трону, инкрустированному лазуритом, поблескивающим в свете из окна. По крайней мере, сюда долетал свежий ветерок с улицы. Вслед за цзиньцами Гуюк привык к частому мытью, и от вони грязных тел в тесных комнатах у него начиналась тошнота.
Сорхахтани внимательно следила за реакцией окружающих на появление хана, тщательно сдерживая свои эмоции. Она могла бы заговорить первой, но за часы ожидания они с Яо Шу согласовали порядок действий. Очередное оскорбление – потеря часов, пока Гуюк играет в игры со слугами. Досаду и раздражение нужно скрывать. Нужно помнить, что слово хана – закон, а малейшие признаки недовольства будут стоить ей земли, а то и жизни. Так что начинать лучше Яо Шу. Старик – воплощение этикета, волю эмоциям никогда не дает.
– Господин мой, – начал цзинец, приближаясь к Гуюку с глубоким поклоном; в руках он держал пергаментные свитки, на которые правитель неодобрительно посматривал. – Возникло множество вопросов, и решить их под силу только хану. – Гуюк хотел что-то сказать, но Яо Шу его опередил. – Правитель Корё просит выслать тумен для защиты от разбойников, бесчинствующих на побережье. Посланников в Каракорум он шлет уже в третий раз…
Яо Шу перевел дыхание, но Гуюк лишь поудобнее устроился на троне.
– Что еще? Продолжай, – любезно проговорил он.
– Господин мой, на цзиньской территории у нас есть тумены. Передать через ямщика, чтобы помогли корейцам?
– Конечно, – Гуюк махнул рукой. – Отправь им два тумена. Что еще?
Яо Шу захлопал глазами, удивляясь настроению Гуюка, но быстро продолжил, решив извлечь из него все возможное:
– Ну… правитель Си Ся [7] жалуется, что для его государства налоги чересчур высоки. В сельской местности бушевала чума и выкосила половину тех, кто работал на полях. Он просил упразднить налоги на год, чтобы восстановиться.
7
Си Ся – официальное название Тангутского царства, павшего под ударами монголов в 1227 г. На самом деле в описываемый автором период Си Ся как самостоятельное государство не существовало.
– Нет, он мой вассал.
– Господин, такой жест подарит вам союзника еще преданнее, чем ныне.
– И соблазнит каждого мелкого правителя рыдать у меня под дверью. Я сказал «нет», советник. Следующий вопрос.
Яо Шу кивнул, быстро перебирая пергаменты.
– Накопилось более восьмидесяти прошений на вступление в брак, господин мой.
– Отложи их. Прочту потом в своих покоях. Что-то примечательное среди них есть?
– Нет, господин мой, – отозвался Яо Шу.
– Так давай дальше.
Сорхахтани чувствовала, что цзинец нервничает. Раньше Гуюк ленился, доклады советников слушал с откровенным нетерпением. Так быстро он прежде ничего не решал, и Сорхахтани гадала, что он им сейчас доказывает. От неприязни к новому хану свело живот. Его отец, Угэдэй, не отмахнулся бы от вестей о чуме, словно тысячи мертвецов для него не важны, а инфекция не может распространиться. Яо Шу говорил, что государству необходимо кораблестроение, а Гуюк с ехидцей отказывался выделить нужные средства. Но ведь в империи Цзинь есть море, а заморские жители бороздят его с не виданной монголами сноровкой.
Яо Шу поднял множество вопросов – и на каждый получил молниеносный ответ. Услышав иные из них, Сорхахтани беззвучно стонала, но даже они были лучше застоя последних дней. Мир не может не меняться, пока Гуюк охотится с милыми его сердцу птичками.
За окном стало смеркаться, и хан велел принести еду и питье, но исключительно для себя. Нужды других его не интересовали. Через несколько часов Яо Шу закончил и передал слово Сорхахтани.
Едва та приблизилась к трону, Гуюк подавил зевок.
– Пожалуй, на сегодня хватит. Тебя, Сорхахтани, я заслушаю завтра первой.
– Господин мой, – в ужасе начала она, а в переполненном зале поднялся недовольный ропот. Гуюк отмахивался не от одной Сорхахтани; его услышали и высокие гости, приехавшие издалека ради встречи с ним. Женщина собралась с духом, велев себе продолжать. – Солнце еще не село, господин мой. Скажите хотя бы, ответил ли Бату на призыв? Он приедет в Каракорум, чтобы принести клятву?
Гуюк уже собрался уходить. Он застыл, стоя спиной к Сорхахтани, и, повернув назад голову, с упреком проговорил:
– Советников это не касается. Я сам с этим разберусь. – Улыбка у хана получилась неприятной, и Сорхахтани впервые заподозрила, что Бату вообще не вызывали. Уже у дверей Гуюк бросил через плечо: – Продолжайте все работать, государство никогда не спит.
Следующим утром, на заре, Сорхахтани разбудили слуги. Во дворце у нее остались комнаты, пожалованные ей, когда она помогала Дорегене в годы кризиса после смерти Угэдэя. Гуюк пока не посмел забрать их у нее, хотя Сорхахтани не сомневалась, что со временем, освоившись в роли хана, он дойдет и до этого. Она села в постели. Слуга постучал в дверь и опустил голову, чтобы не увидеть госпожу. Монголы нагими не спят, но Сорхахтани переняла цзиньскую манеру спать в тончайшем шелковом халате, и, пока слуги не усвоили эту ее привычку, подчас доходило до неловкостей.