Завтра было вчера, или Повесть о вечной любви
Шрифт:
Вскочив с дивана, я выбежал в коридор. Но и в коридоре Игоря не было. Я забежал на кухню, в ванную, в кладовку, но нигде не находил его. Чувство жуткого страха усилилось во мне. Я заметался в разные стороны. Мне почудилось, что стоны, хрипы несутся отовсюду. Они буквально оглушали, они сверлили мой мозг. Это не могло продолжаться бесконечно. Наконец, обессиленный, я вернулся в комнату и…обалдел. В дальнем углу комнаты, на старенькой табуретке сидел мой злополучный товарищ. Он, крепко обхватив скрюченными (почти как у того великана) лапами-руками свою опущенную голову, довольно громко стонал.
Потрясённый,
«Если тебе очень трудно, то не рассказывай сейчас, после, как-нибудь, когда немного успокоишься. Сейчас тебе очень тяжело, я понимаю. Ты вчера рано утром ТУДА отправился. А вернулся только сегодня? А дома ты был? А мама твоя знает? Ты будешь дальше рассказывать или…домой пойдёшь?»
Заплаканные глаза Игоря смотрели на меня даже не с грустью, а с какой-то умоляющей покорностью. Видимо, он просто не в силах был говорить. Я помог ему подняться и пересесть на диван. Расслабившись, он полушёпотом пробормотал.
«Жека, знаешь, ты меня извини, но вчера утром, отправляясь в своё необычное «путешествие» я сказал матери, что, скорее всего, домой сегодня не приду, а заночую у тебя, что мы вместе к семинару по истории КПСС готовиться будем. Это я сказал, как ты сам понимаешь, чтобы она не волновалась, хотя, что и как всё произойдёт на самом деле, я даже представить не мог».
Здесь я прекрасно понял своего друга. Он ведь действительно ни малейшего понятия не имел, сколько продлится и чем закончится его «путешествие». Хотя…если бы что-нибудь с Игорем случилось, все шишки посыпались бы на меня. Но разве дело только в этом? Главное заключается именно в том, ЧТО Игорь там испытал и увидел, и как это отразится на его дальнейшей судьбе (да и на моей тоже). Но в данный момент я прекрасно понимал, что Игорь мне ничего не расскажет, сколько бы я его не пытал, пока душа его для этого не созреет.
Мой мозг лихорадочно просчитывал все возможные и невозможные варианты дальнейших событий. Быстро надвигающиеся сумерки обострили ощущения. Мы довольно долго молчали, и это молчание, казавшееся бесконечным, воздвигло между нами какой-то странный барьер. Мы словно, как и тогда в степи, после первого появления девушки, стали стесняться друг друга. Наконец, я предложил Игорю прилечь, но он отказался.
«Жека, я тебе лучше дальше расскажу».
Сколько неподдельной жалости, сколько подлинной муки выразил его голос. Его жесты были вялые, расслабленные. Он явно покорился своей страдальческой участи. Синие круги под его глазами увеличились, на лбу появились новые довольно глубокие морщины, щёки ввалились, и весь он казался каким-то пришибленным и увядшим. Но всё равно, что-то в нём появилось такое (раньше, точно, этого не было), говорившее о его непоколебимой воле, о какой-то житейской мудрости, о стремлении к чему-то светлому, о стремлении разгадать какую-то нежную добрую удивительную тайну, к которой он уже прикоснулся своим чутким сердцем. Он словно стал старше и мудрее лет на двадцать.
В одно мгновение на его побледневших, искусанных губах я смог разглядеть некое подобие вымученной улыбки. Это была малюсенькая радость страдальца, радость прикосновения к мучительной тайне, о которой обычный человек вряд ли догадывается.
Я не стал ему говорить о двух бессонных ночах, которые и мне пришлось пережить. Я бессознательно, безумно переживал за него. Я, словно, тоже полз по какой-то тропинке. Но это была ИМЕННО МОЯ СОБСТВЕННАЯ тропинка. Это была не та тропинка, ПО КОТОРОЙ ШЁЛ ОН.
Всё-таки странно устроен человек. Бог и дьявол уживаются в нём постоянно. Жалость к животным не мешает ему есть мясо, носить меховые воротники и шубы. Несчастье другого часто разжигает в нём не только чувство сострадания, но и какого-то злого любопытства, а, иногда, и злорадства. У меня же в тот момент, совершенно неожиданно, уже в который раз, сочувствие перемешалось с завистью, которая, оказывается, никуда не исчезала, а всего лишь дремала до поры до времени где-то в потаённом уголочке моей беспокойной души.
«Милый, милый Игорь – сказал бы я тебе, если бы был сентиментальным – товарищ ты мой, дорогой. Если бы ты знал, как я тебе завидую и как мечтаю оказаться на твоём месте. Тебе повезло гораздо больше, чем мне и всем нам. Ты ближе прикоснулся к тайне бытия, ты ощутил её, эту тайну, гораздо глубже. Может быть, ты даже вплотную подошёл к той черте, которая отделяет наш такой мелкий, жалкий, обыденный мирок, к которому все привыкли и «варятся» в нём, от мира совершенно другого, может быть, вечного, духовного. Хотя, нет – оба эти мира слиты воедино. Это теперь моё абсолютное убеждение.
Я твёрдо верю, что эти два мира слиты не только друг с другом, но и с нами. Они присутствуют вокруг нас, на нашей грешной земле, в нашей повседневной жизни. Необходимо только внимательно вслушаться в ритм собственной души, а это под силу только людям мужественным и отчаянным. «Обычные» же люди, как раз этого и боятся. Они убегают от померещившихся им привидений и призраков, отгораживаются от всего, что им кажется сверхъестественным, погружаясь в какую- то тупую суету повседневности, находя только в ней истинный смысл своего жалкого существования. И только люди «отчаянные» не боятся переступить этот невидимый барьер, становясь после этого духовно богаче и чище душой. Но всё- таки, всё- таки – этот барьер необходимо переступать ОСТОРОЖНО.
Игорь этот барьер УЖЕ ПЕРЕСТУПИЛ, и это было прекрасно, но…только для него одного, а не для других, и тем более НЕ ДЛЯ МЕНЯ. Мне это напомнило эпизод из далёкого детства. Однажды меня привели на ёлку. В конце праздника Дед Мороз стал раздавать подарки. Я, почему-то оказался в самом конце толпы ребятишек, и мне подарка не досталось. Кто-то там просчитался с количеством. Какие-то взрослые дяди и тёти во главе с дедушкой Морозом пытались меня успокоить, но всё было бесполезно. Слёзы великой обиды текли по моим щекам. Потрясённый, я не мог успокоиться в течение многих дней. Милая добрая новогодняя сказка для меня была испорчена.