Завтра - океан
Шрифт:
4
– Счастье ее, что она девчонка!
– сказал Вадя.
– А нам, братцы, наука - больше с девчонками не связываться.
– Да, это ее счастье. Не то бы...
– Коля не договорил, но по лицу его было видно, что, действительно, Нине пришлось бы неважно.
Борис пригрозил:
– Все равно отомщу... Я покажу ей, какой я бегемот!
После занятий все собрались у Бориса.
На улице шел дождь. В водосточных трубах урчало, пело, потрескивало. Знакомая улица почему-то казалась чужой. Прохожие, кто под зонтиком, кто в плаще с капюшоном, переходили через мостовую. Птицы молчали.
Шагая по комнате, Борис говорил:
– План такой: сначала выстроим стены. Камня и глины на берегу, сколько душе угодно. Жесть и черепица найдутся. А работать - после занятий. Три часа ежедневно. У нас шесть рук...
– Маловато, - признался Вадя.
Борис улыбнулся:
– Только свистни - и помощники к нам сбегутся толпой!
Он хотел завтра же приступить к строительству водной станции. Но мешали дожди. Приходилось сидеть дома. Порой три друга шли в гавань и там, сидя под навесом какого-нибудь складского помещения, глядели на зеленые волны, на косые потоки дождя и, если вдали показывался дымок, записывали в своих блокнотах название парохода и время его возвращения. Сухие, ничего не говорящие строчки. Но для мальчиков они звучали голосом океана, светились зорями далеких морей. Как светел и широк мир моряка!
Стать моряком, побывать в далеких морях под советским флагом вот настоящая жизнь!
– Если не стану моряком, быть мне самым несчастным человеком!
– говорил обычно Борис.
– Тогда лучше не жить!
И все трое пренебрежительно поглядывали на своих товарищей по 7-му классу "Б", на тех, кто думал стать врачами, механиками, агрономами. Вася Херсоненко, секретарь комсомольской организации, хотел стать ихтиологом; он не раз стыдил неразлучную тройку, но в ответ обычно слышал отрывистые, словно процеженные сквозь зубы, слова Бориса: "Что с тобой говорить! Рыбник!.."
Тем временем собралась гроза. Грянул гром. На четвертый день после злополучного заплыва друзей Алеша Чижиков и Фима Линецкий вывесили очередную классную газету "Ежик". Почти весь номер был посвящен нашим героям. Правда, ни Коля, ни Вадя, ни Борис не упоминались в "Ежике". Говорилось о каком-то Самохвальском, некоем Задралоносе и Черноморе Залиманском.
Номер "Ежика" был хорошо оформлен. Особенно выделялся рисунок, подписанный художником Сеней Ставридкиным. Рослый осводовец выбрасывает трех отважных пловцов за борт шлюпки. На борту шлюпки надпись:
Коль нет ума, то в назиданье
Разок полезно и такое наказанье!
Всевидящее око
Неразлучные друзья подошли к "Ежику".
Коля побледнел, Вадя - наоборот: цветом лица мог соревноваться с садовой клубникой. Борис оторопел.
Товарищи по классу стояли в стороне, не обращая никакого внимания на друзей. Пусть читают спокойно, без свидетелей, не торопясь.
"Ежик" попал в цель. Это видел каждый. Но никто из ребят не проявлял злорадства. Алеше Чижикову было даже жаль товарищей. Он питал к ним искреннюю симпатию. Ведь он сам мечтал стать моряком.
На двух последних уроках Коля, Борис и Вадя делали вид, что "Ежик" нисколько их не волнует. Мало ли что можно написать! Вот когда они объявят об открытии водной станции на берегу Отрады, интересно, что тогда скажут в классе! Никто не посмеет назвать их Самохвальскими...
Занятия закончились. Три друга торопливо собрали книги и вышли на улицу. В полном молчании они прошли квартал-другой.
– У-у-жасная пыль!
– вдруг, отстав шага на два, проговорил Вадя.
– Прямо в глаза...
– Плачешь, мокрица!
– сказал Борис.
– И ты? И ты, Коля? По лицу Коли скатилась одинокая, но довольно крупная слеза. Борис не плакал.
– Пойдем к морю, - сказал он тихо и тяжело вздохнул.
Море навеяло на них теплую целебную дрему. Вода до самого дна просвечивалась солнцем. На берегу было много рыбаков-любителей. То тут, то там слышалось тонкое осиное пение подсекаемых лесок. На куканы нанизывались десятки бычков. Попадались нередко и ставридки.
Вадя, лежа на спине, наблюдал за далекими рыбацкими парусами. Он думал о дальнем плавании. Мысли Бориса шли в другом направлении. Он думал: "А все-таки "Всевидящее око" не совсем всевидящее. Никогда никакое око не узнает об императоре Веспасиане и дворнике Никите". А Коля дремал, положив голову на руку.
– Коля, - вдруг спросил Борис, - скажи, кто, по-твоему, "Всевидящее око"?
– Не знаю.
– А я знаю. Это Алеша Чижиков. Нина все ему рассказала... Ох, как я ее ненавижу!
– сказал Борис.
Сказал и загрустил.
Не прошло, однако, и четверти часа, как он ласточкой прыгал в воду, с громким смехом нырял и кувыркался, подражая крику парящих над водой чаек.
Коля заплыл далеко-далеко.
А Вадя не купался. Держа в руках комок зеленоватой береговой глины, он что-то усердно лепил из нее: сначала вышел горбоносый, длиннобородый дед, потом голова оленя и, наконец, чертик. Рожица у чертика была грустная-грустная.
5
Была большая перемена. Двор школы с фонтаном в центре и скамьями в тени акаций звенел веселыми голосами. Кто упражнялся на кольцах, кто на турниках, кто просто сидел у фонтана, глядя на жемчужные, бьющие ввысь струи. Фима Линецкий, окруженный малышами-первоклассниками, читал вслух "Пионерскую правду", Женя Сименцул приводил в порядок школьную клумбу, а Валерий Стуржа, страстный поклонник кожаного мяча, подбрасывал ногой свою собственную кепку.
Поодаль, под кроной серебряной оливы, стояла неразлучная тройка. Вид у друзей был необычайно строгий и в то же время таинственный. Борис держал в руках записную книжку и наготове ручку-самописку. Составлялись списки команды будущей водной станции.
– Сименцул?
– спросил Вадя.
– Он может хранить тайну. Я за него ручаюсь, - ответил Коля.
– Одно плохо, - выразил сомнение Коля, - он всегда нянчится со своими кактусами и цитрусами...
– Зато он может плотничать и никогда не хнычет, - сказал Борис.
– Кто за Сименцула? Все!
– Линецкий!
– назвал следующего Коля.
– Он хороший товарищ.
– Верно, - поддержал Вадя.
– И стихи пишет. И дисциплинированный.
– Какой же из него выйдет матрос, если он хочет быть аптекарем?
– сказал Борис.
– Банки-склянки...