Завтра ты умрешь

Малышева Анна Витальевна

Ника вложила листки в папку и протянула ее Ярославу. В ответ на его вопросительный взгляд женщина только пожала плечами:

– Все правильно.

– Но тебе не понравилось! – понял он и, вздохнув, взглянул на часы. – Давай-ка, я тебя напою перед дорогой! Сам бросил, так хоть посмотрю, как спиваются другие! Будешь мартини? Я помню, ты пьешь полусладкий.

Ника проводила взглядом его тощую проворную фигуру, затерявшуюся в очереди у стойки бара, и наклонилась, поправляя курточку на Алешке. В кафе на Ленинградском вокзале, где они сидели, был установлен динамик, по которому то и дело объявляли номера отправляемых поездов, и Ника все время прислушивалась, боясь пропустить свой «Невский экспресс». Она никогда не ездила этим поездом,

идущим всего несколько часов, так как билеты стоили слишком дорого… Но их взяла по собственной инициативе и на свои деньги Наталья, уверяя, что Ника просто обязана принять этот подарок. После развязки, наступившей так внезапно, подруги почти не виделись – Наталья окончательно пропала у своего директора кафе, а Ника была занята подготовкой к отъезду. В числе прочих дел – приятных и не очень – пришлось организовать встречу с мужем. Ей очень не хотелось, чтобы ее отъезд в Питер выглядел как побег. Каждый раз, когда у нее возникало искушение просто удрать, избавившись от неприятных объяснений, она вспоминала Ксению Банницкую… И брала себя в руки. Думала Ника о покойной банкирше и во время свидания с мужем. Это помогло ей не сорваться на крик, не унизиться до упреков и взаимных оскорблений и провести переговоры так, что присутствовавший на них Алешка вряд ли понял, что родители в ссоре. «Мне надо уехать к родне и отдохнуть, – твердо говорила она каждый раз, когда Олег начинал осыпать ее колкими замечаниями, связанными с ее новыми карьерными планами. – А о карьере подумаю, когда вернусь. Мне дали отпуск, в конце концов». Она поставила на своем, в том числе оговорив свое право временно пожить с ребенком на квартире у подруги, и сделала это так дипломатично, что муж отказался от попыток ее переубедить.

– Ты очень изменилась! – сказал он на прощанье, передавая несколько купюр – своеобразные алименты.

– Не знаю, – искренне ответила она, принимая деньги. – Но я хочу измениться, это верно.

Ярослав вернулся к столику, осторожно неся бокал с мартини для Ники, чашку чая для себя и сок для Алешки. По радио объявили очередной поезд на Петербург, но это был еще не «Невский экспресс». Ника подняла бокал:

– За твою статью!

– Тебе же не понравилось! – возразил он. – Интересно, почему?

– Наверное, потому, что для меня это приговор, – улыбнулась Ника, забавляясь его недоуменным видом. – Я добросовестно провела вместе с тобой это расследование, нигде не отступила, многим поступилась, иногда рисковала, порою сильно… И все это для того, чтобы убедиться, что я никогда не стану настоящей журналисткой. Это не для меня!

– Но почему?! – воскликнул Ярослав, явно не видя логики в ее словах. – Что за глупые капризы?! Я скажу прямо – мне в жизни ни с кем не работалось так легко, как с тобой! Ты рождена для таких дел, и вдруг ни с того ни с сего заявляешь, что…

– Пойми, – перебила она собеседника, ничуть не проникнувшись услышанными комплиментами. – Мне не то чтобы не понравилась твоя статья… Мне не по душе сам способ подачи этой истории. Я узнала ее, она интересна, ты ее не исказил… Но в ней нет того, что оказалось для меня очень важным.

– Чего нет?! – обиженно фыркнул Ярослав, открыв папку и просматривая листки рукописи. – Здесь все, что мы раскопали, кроме отпечатков пальцев, может быть!

– Ты помнишь, что сказал Банницкий напоследок, когда уже во всем признался, а ты шепнул мне, что у тебя кончилась пленка на диктофоне? – Ника говорила задумчиво и, глядя в никуда, снова видела приемную психиатра, неподвижные фигуры людей, слушающих исповедь банкира, осколки разбитого выстрелом аквариума, среди которых шевелилась уже только одна рыбка – самая большая, синяя, с огромными золотыми глазами. Когда Банницкий умолк, было очень тихо – даже Юлия Львовна больше не плакала. И в этой тишине он добавил еще кое-что – негромко, будто про себя.

– Он сказал, что, когда повел дочерей в цирк в то воскресенье, они остановились на улице и взглянули на окна эркера, где Ксения в это время расставляла горшки с цветами. Она увидела их, открыла окно и помахала рукой. Дети ответили тем же, но потянули отца прочь, потому что

очень боялись опоздать на представление. Тогда Банницкий высвободил одну руку и тоже помахал жене. Та замерла, глядя на него, да так и осталась стоять у окна. Он оборачивался несколько раз, пока они не завернули за угол, и все время видел ее. Такой он и хотел ее сохранить – женщиной в окне, которая машет вслед своим детям. Не той, какой она была в действительности… И поэтому он просто не мог впустить ее обратно в их жизнь, после всего, что она сделала. Этого в твоей статье нет.

– И не надо! По законам газетного жанра эта деталь не работает! Читатель ее просто не словит, мы не романы пишем! – Ярослав явно начинал раздражаться. Сунув рукопись в папку, он залпом допил чай и бросил: – Пошли, твой экспресс объявили.

Они втроем вышли на платформу, причем Ярослав хранил обиженное молчание, а Ника, поглядывая в его сторону, раздумывала, стоило ли так его критиковать. «По крайней мере, он-то знает, чего хочет, и, получив это, не мучается угрызениями совести! Так и надо, но… Кажется, я так не могу!»

Ее грустные мысли внезапно прервал налетевший сзади рыжеволосый вихрь, состоящий из восторженных восклицаний, сладких духов и букета ослепительно-алых роз. Подоспевшая Наталья схватила на руки ребенка и, несмотря на его сопротивление, бурно расцеловала. Ошеломленный Алешка разрыдался, и мать поторопилась его отнять:

– Извини, он у меня такой скромник! Розы! Это нам, да?! Какая прелесть, я никогда не получала цветов без повода! Это просто…

– Не без повода. – Наталья и ее наградила поцелуем и, отстранившись, гордо сообщила: – Знаешь, кафе все-таки будет иметь название, я убедила своего, что оно того стоит. Ты знаешь мужчин, они такие консерваторы, а он приобрел его безымянным и ничего не хотел менять!

– И как оно будет называться? – засмеялась Ника, прижимая к груди огромный колючий букет, из-за которого с трудом могла различить счастливое лицо подруги. – Не угадаю?

– Попробуй! – разрешила та и тут же, не дав Нике ни секунды на размышление, выпалила: – «Натали»! А я выхожу замуж!

И так же порывисто, как делала все на свете, разрыдалась, принеся в жертву тщательно наложенный макияж. Ника прижала к себе Наталью, исколовшись о розы и исколов ими же будущую невесту, поискала взглядом Ярослава, желая сообщить радостную новость… Но журналиста рядом с вагоном не было. Отпустив подругу и схватив за руку все еще рыдающего Алешку, Ника растерянно огляделась по сторонам:

– Где же он? Ушел? Обиделся?

– Плюнь на него, найдешь другого! – посоветовала Наталья, вытирая щеки скомканным платком. – Скажи, ты ведь вернешься из своего Питера? Ты обязана вернуться, потому что я хочу, чтобы ты была моей свидетельницей! Подумай только – фата, букет невесты, белое платье – все будет по-настоящему, он на все согласен! Ну скажи, что вернешься!

– Теперь уж точно вернусь, – пообещала Ника, подтягивая сына к дверям вагона. – При условии, что ты больше не будешь одалживать у своего милого оружие – а то еще пальнешь в загсе с перепугу!

Наталья молитвенно сложила руки, словно прося не напоминать об этом инциденте, и Ника рассмеялась, глядя на часы:

– Договорились! Ну, отправляемся, нам пора… Скажи на прощанье – тебе не кажется, что все это было сном? Мы всего две недели назад встретились на «Птичке», и смотри, как все вокруг изменилось! А ведь если бы я тогда тебя не узнала…

– Как хорошо, что узнала! – перебила Наталья. – Иначе я бы не приглашала тебя на свою свадьбу!

И Ника согласилась, что это в самом деле очень хорошо. Она вошла в вагон, отыскала свое купе, где уже сидели пассажиры, устроила сына у окна и, перегнувшись через его макушку, нашла взглядом Наталью, чиркающую зажигалкой. Поезд тронулся, перрон с провожающими медленно поплыл назад, и только тогда подруга увидела ее и, замахав рукой, быстро пошла вслед за вагоном, что-то выкрикивая. Ника ничего не смогла прочесть по ее губам, но не сомневалась, что это было приглашение на свадьбу. Она откинулась на спинку плюшевого диванчика – такие были ей знакомы по кино, – украдкой оглядела лица соседей и прикрыла глаза.