Завтра
Шрифт:
Они прошли мимо доски объявлений, заклеенной кричащими лозунгами бумагами – повсюду по стенам домов были развешаны пропагандистские плакаты НАТО на английском и ломанном русском языке. Оккупанты не особо заботились изучением языка аборигенов. Они предпочитали, чтобы другие говорили и учили их язык. Листовки поменьше, облупленные и грязные, оставшиеся со времён начала «вторжения» продолжали «умиротворять» своими призывами с незамысловатыми картинками: «Русские – вы в хороших руках»; «Подчинитесь, и мы даруем вам свободу»; «Ты наш – ты свой!»; «Обезвредь псевдопатриота-провокатора!»; «Новая власть – новая жизнь». И, нужно сказать, эти агитки были
– Дедушка. Ты уже решил, когда мы будем бежать?
– Тише, что ты такое говоришь?! – демонстративно завозмущался старик. Но делая это громким шёпотом.
Дедушка носил большую копну седых волос и был худощав и премного бодр и здоров для своих семидесяти лет.
– Я решу чуть позже…
– Ты отказался от этой идеи? Скажи что я не права, – потребовала девушка, с русой косой, с маленьким носом и плоским лицом.
– Нет. Я ещё думаю, – сумбурно ответил дедушка теребя в руках портфель.
– Но ты же говорил, что в конце лета, когда будет «годовщина», а она уже прошла.
– Я ещё не решил точно когда. Да и что я буду делать там без твоей мамы.
– Вот, я скопила кое-каких денег с зарплаты, я думаю они тебе пригодятся, чтобы кого-то подкупить или не знаю, – Лена протягивает дедушке бумажный пакет с вложенными в него деньгами.
– Убери! Лена, давай поговорим об этом дома, – раздражённо проговорил дед и забрал у внучки пакет и положил его в портфель.
На наручных часах деда Лены было 23:12. Обычно они не нарушали закон, но сегодня они заработались и проследили наступление комендантского часа, начинавшегося с двадцати двух часов и заканчивавшегося в шесть утра. Дедушка устроил свою внучку к себе на работу, что бы быть уверенным в её безопасности, сделав её своей помощницей-лаборанткой. Сам же он, Роман Николаевич Александров, был ведущим учёным-исследователем вирусологом задумывавшим побег из «рая». Высокий пост большая зарплата подразумевала бы лояльность режиму, но не в его случае. В скором времени Роман Николаевич планировал побег для себя и своей внучки, разделявшей его протестные взгляды. Он хотел сбежать в Казахстан. Страну пока что свободную.
На их пути, метрах в ста, возникли силуэты нескольких людей, подозрительно похожих на патрульных оккупантов.
Патрули оккупантов, одетые в форму состоящую из чёрного кителя, синих штанов и высоких чёрных сапогов, похожую на старую французскую военную форму девятнадцатого века, с высокими жёсткими воротниками и замысловатыми знаками различия, прохаживались бравурным шагом тройками а иногда и четвёрками в поисках подозрительной активности или в исполнение контроля за комендантским часом. Казалось они были вездесущи. Нельзя было пройти город не встретив несколько патрулей на своём пути. Они могли по своему усмотрению карать нарушителей, от побоев до расстрела на месте. Чем наводили страх на нарушителей.
Дедушка и внучка свернули, решив обойти дом, и чуть удлинив себе путь, безопасно попасть к себе домой.
– Стоять! – крикнули патрульные и перезарядили автоматы, вынырнувшие внезапно из-за противоположного угла дома, от которого свернули учёные. – Предъявить документы!
Дедушка и внучка остановились и замерли. Дедушка поставил портфель за свои ноги.
– Слава освободителям! – крикнул что есть мочи дедушка и подтолкнул внучку локтем и та тоже выпалила:
– Освободителям Слава!
Патрульные бегом переместились к нарушителям и обступили их вокруг освещая фонариками. На улице зажглись фонари. Дедушка потянулся к карману пиджака но его остановил один патрульный. – Стой. Я сам. Руки вверх! Роман Николаевич поднял руки, а первый, среднего роста патрульный, принялся обыскивать его простую одежду. Найдя удостоверение он протянул его второму патрульному.
По уставу коренному жителю, дикарю – «дорку», что в переводе с английского значит «придурок», полагалось носить неброскую одежду без каких либо цветных элементов в одежде. Как и Лена, дедушка был одет в серый рабочий комбинезон говоривший, что это работники умственного труда. Другие категории пролетариата носили комбинезоны красного (производство) или синего цвета (торговля, услуги). Коллаборанты носили жёлтые комбинезоны.
– Что делаете на улице в такой поздний час? Ещё и вдвоём.
– Заговорщики? – спросил с подозрением и издёвкой первый патрульный, с толстой шеей и злым лицом.
От аборигенов, при досмотре, требовалось знать три основных правила: почитать властителей приветствием; исполнять любые требования властителя незамедлительно, и говорить на английском языке. А так же предъявить удостоверение личности жёлтого цвета, выданное после переписи населения 2038 года.
– Мы не заговорщики. Мы просто были вынуждены задержаться на работе, – на хорошем английском проговорил дед.
– Где справка от начальства подтверждающая ваши слова? – второй патрульный, щуплый и в очках, с хищным прищуром, осматривал документы деда, затем убрал их к себе в карман.
– Мы не успели её взять. Начальник ушёл…
– Так значит это начальник виноват? – грозно рявкнул третий патрульный.
– Ни в коем случае. Это только наша вина, сэр, – извинилась Лена на английском.
Третий патрульный, низкого роста и с выпученными глазами, всё таращился на Лену. И потянулся обыскать её, но в этот момент она резко выхватила своё удостоверение из кармана сама, что патрульные не успели даже среагировать, и протянула его проверяющим, избежав таким образом обыска и облапываний. Патрульные напряглись, ведь это мог быть пистолет.
Захватчики считали всех кроме себя людьми второго сорта и относились соответственно – могли избить или покалечить человека на улице и никакого расследования по факту этого инцидента никогда не происходило. И никто из порабощённого населения не спешил протестовать. Лишь молча принимая всё происходящее. Немногочисленные пассонарии выступившие против интервенции вступили в ряды повстанцев и ушли за черту города охраняемую заградительной сеткой, минным полем и контрольно-пропускными пунктами на дорогах. Оставшиеся и подчинившиеся, местные жители получили от войск и администрации НАТО ряд благ относительную свободу, спокойствие и налаженный быт: низкие цены, чистоту на улицах, благоустройство в домах и общее улучшение, по сравнению с прежними, условий жизни, так долго искомые в период междоусобных распрей гражданских столкновений.
Жизнь по талонам прекратилась, совесть предателей затихла, дав ложное чувство правильного выбора оправданного обретением новых условий жизни, а скорее страха лишения какой бы то ни было жизни. Но за такую щедрость оккупант требовал беспрекословного и молчаливого подчинения и он получал его.
Лена потрясывалась от страха. Она редко сталкивалась с оккупантами, так уж получалось.
Второй патрульный, осмотрев и её документы, также убрал их в карман. Обстановка накалялась.
– Не бойся внучка.