Завтра
Шрифт:
— Мне все осточертело, и учеба, и родители… Неужели непонятно?
— Еще как понятно, но вот что странно: ты мог бы путешествовать по стране, осмотреться, найти работу по душе, заработать побольше денег. Ты ведь умный, способный, тебе и карты в руки. А вместо этого ты битых две недели прозябал в «Императоре», мучился, унижался. Зачем?
— Да ну вас с вашими вопросами. Не буду отвечать, вы не коп.
— Отчасти коп, ты же сам наградил меня отличным удостоверением. И как добросовестный уважающий себя коп задам еще один вопрос: зачем ты ездил в прошлое воскресенье в Скарсдейл к Мишель
Он упрямо покачал головой:
— Не был я там никогда и быть не мог!
— Хватит! Ты что, дурой меня считаешь? — с угрожающим видом она выложила на стол билет, что нашла у него в кармане.
— Вы обыскали мои карманы?! Вы не имели права!
— Постой-ка, а что делаешь ты, когда взламываешь базы данных и пользуешься камерами слежения? Дни и ночи напролет ты шпионишь за чужими людьми. Следишь, вынюхиваешь, вторгаешься в их личную жизнь.
— Я помогаю вам, а вы… — возмущению подростка не было предела.
— Я тоже хочу тебе помочь. На кой черт тебе понадобилась Мишель Беркович?
— Она моя мама…
Эмма возвела глаза к небу, с трудом сдерживая гнев.
— Какие еще дурацкие истории выдумаешь? Повторяю: ночью я говорила с твоей мамой. Ее зовут Мари-Ноэль Леблан. Она работает… кассиром в Службе страхования здоровья в Боне, — все это Эмма прочитала вслух, глядя на свою исписанную руку.
Ромуальд уставился в окно, воцарилось напряженное молчание.
Эмма потрясла его за плечи:
— Говори же, дурья твоя башка! Объясни, в чем дело!
Парнишка тяжело вздохнул, протер глаза. С одной стороны, он охотно сбросил бы груз этой тайны, но с другой, еще охотней сбежал бы за тридевять земель.
— Три года назад, — начал он, запинаясь, — копался в родительском ящике с документами и обнаружил, что я приемный, меня усыновили во младенчестве.
Эмма не скрывала удивления.
— И родители ничего тебе не сказали?
— Нет, но я догадывался.
— Что же тебе не нравилось?
— Меня насторожили обмолвки, замалчивания, разные мелочи, всякая ерунда.
Эмма знала, что последует дальше.
— Ты решил отыскать своих биологических родителей, да?
— Два года потратил. Проник в базу данных роддома в Оксере, но, как я и боялся, никаких сведений о моей матери там не сохранилось. Пришлось взломать сервер службы социальной помощи при генеральном совете департамента Кот-д-Ор. Зря старался — информации ноль. Дело пошло на лад, когда я получил доступ к результатам переписи населения, организованной Национальным советом. Так, шаг за шагом, сопоставляя различные факты, я выяснил, что мою настоящую мать прежде звали Мишель Руссель и что, родив меня в 1993 году, она сразу же заключила с моими приемными родителями договор об усыновлении. Удалось проследить и дальнейшую ее судьбу. Она уехала в Америку, преуспела там, вышла замуж за брокера, взяла его фамилию — Беркович. Родила в браке двоих детей. Узнав, что теперь она живет в Нью-Йорке и работает администратором в ресторане «Император», я решился полететь в Штаты и познакомиться с ней. Мне так хотелось ее увидеть, услышать ее голос, понять, кто я на самом деле! Это желание стало моим наваждением. Я не мог думать ни о чем
— Так, и что было дальше?
— Да ничего особенного. Попробовал наняться в ресторан, меня взяли. Каждое утро встречал ее, но она ни разу даже не взглянула на меня.
— Тут нет ничего удивительного. Ведь не думал же ты…
— Прошло две недели. Я решил, что ей пора узнать правду. Выяснить, где она живет, не составило труда. Дождался выходных, купил билет на поезд до Скарсдейла. Приехал туда еще до полудня. Тащился минут сорок от вокзала до ее дома. Было холодно, шел проливной дождь, я промок насквозь, замерз. Меня трясло, ноги подгибались, сердце бешено колотилось. Заставил себя позвонить, она сама мне открыла. Глянула с отвращением, хотела захлопнуть дверь, наверное, приняла меня за бомжа… С меня текло, я выглядел так нелепо…
— И что потом?
— Потом я сказал ей…
— Здравствуйте, госпожа Беркович.
— Добрый… добрый день. А вы, собственно, кто?
— Меня зовут Ромуальд Леблан. Я работаю в ресторане «Император» секретарем по связям с общественностью и прессой. Помните, вы приняли меня на работу?
— Да-да, припоминаю. Вы француз-стажер. Так что вам угодно?
Она открыла дверь пошире, и я разглядел в глубине уютную гостиную с рождественской елкой. Услышал музыку, детский смех. Почувствовал вкусный запах из кухни.
Не меньше минуты смотрел ей прямо в глаза, все надеялся, что каким-то чудом она узнает меня. Заметит родные черты, угадает знакомые нотки в голосе.
Нет, не узнала. Я был для нее чужой. Назойливый посетитель. В конце концов Мишель потеряла терпение:
— Не стойте молча, как идиот. Либо говорите, зачем пришли, либо уходите. Не то я пожалуюсь мужу, а он немедленно вызовет полицию.
Тогда я собрался с духом и выпалил:
— Я ваш сын.
Мадам Беркович застыла от изумления, побледнела, ее лицо исказилось.
— Что за чушь вы несете?! — в гневе не крикнула, а прошептала она.
Поспешно вышла на крыльцо, прикрыла дверь и повела меня в сад под дождь.
— Послушайте, я не знаю, кто вам внушил такую бредовую идею, но этого просто не может быть.
Я достал из кармана копию договора об усыновлении, где были указаны ее имя и девичья фамилия. Мне с трудом удалось раздобыть этот документ, я им так дорожил…
Однако ей он внушал дикий страх. Читая, мадам Беркович то и дело боязливо оглядывалась на дверь: только бы муж и дети не застали ее с этой бумагой в руках… Я надеялся встретить любящую маму, а увидел испуганную враждебную женщину.
Она вернула мне копию и проводила до калитки. Объяснила, что мое появление на свет — «ошибка молодости», не больше. Ей было всего восемнадцать, она даже не сразу поняла, что беременна… Пыталась избавиться, но не удалось…
— Полагаю, ты стал расспрашивать ее о твоем отце.
— Она и сама хорошенько не знала, кто он. Какой-то военный, они познакомились в Безансоне в баре. «А наутро расстались навсегда». Родных у Мишель не было, она мечтала лишь об одном: уехать из Франции в Америку и стать бизнес-леди. Так что ребенок был для нее досадной помехой.