Заяабари (походный роман)
Шрифт:
Неожиданно для меня Валера очень серьезно отнесся к моей затее. Байкал был у него под боком, и он знал, что это такое, а я – нет. Вообще-то европейцы воспринимают Священное море вовсе не так, как сибиряки. На большом расстоянии объект кажется выдуманным. Сибиряки ближе в своих представлениях к реальной картине, а иркутяне – еще ближе.
Я не пытался возбудить интерес к своей персоне, но на другом конце провода Валера, чувствовалось, возбудился и не на шутку, и, похоже, начал подозревать, в своем ли я уме. После разговора с ним я пошел разглядывать карту Байкала еще раз, и повнимательней: не пропустил ли что-нибудь особенное, из-за чего так всполошился сибиряк Валера Горшков. Карта не открыла никакого тайного смысла, и я решил разобраться во всем на месте. Из Новосибирска еще раз позвонил Валере, и он пообещал встретить. С какой стати, спрашивается?! Понятно, когда помогают друзья, а тут совершенно незнакомые люди.
Я не мог понять, что такого особенного делаю, если вдруг вокруг появляется столько хороших людей? Что я им могу дать взамен? Что, собственно, происходит? Я погружаюсь в атмосферу праздника, и казаться, что это – только сон. Даже иногда становилось страшно проснуться вдруг среди мрака безысходной тоски и отвратительных злобных человеческих рож. Я мог проснуться бизнесменом – весь в долгах и обязательствах. Но, слава богу, я не спал, и я не был бизнесменом.
Можно ли ездить в поездах долго? Можно, но не больше шести дней. Именно столько я добирался до Иркутска в общей сложности и уже начинал чувствовать, что наездился под завязку. Езда как часть путешествия доставляла радость, но дальше уже начиналось бы просто издевательство над организмом. Шесть дней вполне достаточно: меньше может не хватить для осознания обширности поверхности планеты. А сейчас я верю, что Земля круглая лишь только потому, что перевел маленькую стрелку часов на пять делений вперед.
Мелькание природы за окном не воспринималось уже как реальность, а начало казаться вымыслом, как телевизионное изображение. Сознание требовало восприятия конкретных объектов, чтобы сделать их привычными и запомнить. Я не мог удовлетворить сознание сразу и просил его потерпеть: осталось совсем чуть-чуть. Проехали станции с загадочными названиями: Залари, Кутулик, Тельма. Миновали менее загадочные – Ангарск и другие. Пошел в тамбур, чтобы стоя выглядывать Иркутск на горизонте, пытаясь проникнуться торжественностью момента встречи с конечной остановкой.
Встреча состоялась в суете – выгружаться пришлось самостоятельно. Сформировал кучу из вещей, встал рядом и начал обозревать окрестности, которые ничего особенного из себя не представляли: вокзал был как вокзал, перрон тоже был как перрон, асфальтированный. Иркутянин и байкальский серфингист Валерий Николаевич Горшков отсутствовал. Я поделил расстояние, которое осталось до Байкала, 80 км, на то расстояние, которое преодолел, 5000 км, получилось очень мало – 0.016. И я успокоился.
Долго ждать не пришлось. Со стороны вокзала на меня надвигались мужики. Их было двое. Мне стало неловко от того, что я один и совершенно им не знакомый, но это ненужное чувство вскоре покинуло меня. Загрузились в «Жигули» и поехали. Машина принадлежала Турчанинову Глебу. На визитке он обозначается как официальный представитель Производственно-коммерческого предприятия "Фан Спорт".
В окне авто мелькал город Иркутск. Экскурсоводы из иркутян оказались никудышные – о своем городе и пару слов толком не сказали, вероятно, считая, что примелькавшийся им за годы жизни здесь пейзаж ничего из себя интересного не представляет. Но я был путешественником, и поэтому мне было интересно все. Конечно, не абсолютно все, как это было интересно моему другу Ване Ландгрову, когда он приехал ко мне в гости в Крым. С удивительной дотошностью начинающего краеведа он интересовался буквально всем, что попадалось ему на глаза. Когда на глаза попался Симферопольский железнодорожный вокзал, его вдруг заинтересовало, в каком году он был построен. Какого нормального человека, кроме путешественника-зануды может интересовать дата постройки ж/д вокзала? Но такие подробности меня не интересовали, потому что у меня плохая память на даты и в последнее время я перестал воспринимать мир как энциклопедию. Исторические точности имеют смысл, если в событии есть духовное содержание, все остальные летописные факты похожи на бухгалтерский отчет за истекший период. Историю событий, которые произошли, как просто физические усилия, нужно представить в виде таблицы и сложить в архив. Не нужна душе история физических усилий, потому что нет смысла в этих усилиях, и от увеличения их количества он не появится.
Иркутск, в отличие от Новосибирска, своим внешним видом создавал радостный фантом в душе. Чувствуется, что во время строительства города люди о чем-то задумывались, о хорошем. Свидетельство тому наличие центра и места для променада. Есть в городе где погулять и при надобности поводить даму, и покормить ее чем-нибудь несущественным и вредным, вроде мороженого. Но пользы от этого больше, чем вреда потому что дама будет рада праздничной процедуре еды деликатеса. От этого она станет больше любить кавалера и на земле счастья прибавится.
Единственное, на что обратили мое внимание Валера и Глеб, так это на памятники старинного сибирского зодчества.
– Во! – сказал Глеб и показал пальцем на памятник. Я увидел почерневшую деревянную избу без хитростей в архитектуре. Смотрю на достопримечательность, и никак не могу уловить тайный смысл памятника. Ничего, кроме защиты от ненастья, изба не обозначала. Просто состояла из деревянных стен и крыши. Какую такую изюминку спрятали в примитивном строении зодчие с помощью топора, ума не приложу?! И как эту изюминку чуют сибиряки – для меня тоже загадка. Или просто им нечего больше назвать памятником, а любить историю хочется, чтобы не чувствовать себя без роду без племени?
Сибиряки-патриоты собиратели старины! Не принимайте мои рассуждения близко к сердцу. Я и грандиозные европейские памятники архитектуры в грош не ставлю из-за их душевной ненадобности. Милее сердцу мне изба сибирская, вот как эта в окне, но не как памятник, а просто так, потому что памятник – это глупость.
Два года назад я съездил в Стамбуле по коммерческой нужде. Наплевав на необходимость носиться как угорелый по городу, забрел в исторический музей и просидел целый день у саркофага с фараоновской мумией. Саркофаг доставили в Стамбул из Египта турецкие археологи в прошлом веке. Посетителей не было. Я сидел один вместе с тысячелетней мумией в полумраке мраморного зала и пытался понять, зачем фараона вынули из пирамиды и принесли в музей. Какие чувства я должен испытывать, глядя на мумию: восторг и радость или грусть и печаль? Или засушенный фараон должен помочь мне ощутить свою причастность к чему-то великому, к тому, что было раньше и никак до сих пор не закончится? Что во мне должно произойти такого особенного, ради чего надо было раскурочить гробницу и увезти мумию? С таким же успехом можно было играть головой фараона в футбол лишь только потому, что она круглая. Это не история и не уважение к ней – это мракобесие какое-то. Мне стало жаль фараона и совестно за современников.
Люди вложили свой труд и душу в создание монумента, которому придали значение идола или божества. Только в этом его смысл и история. Прошли века, и появились исследователи, которые пытаются докопаться до истины в буквальном смысле и никак не унимаются в своих стараниях. Ребята эти похожи на тех искателей, которые с помощью вскрытия человеческого тела пытаются обнаружить его душу. Ясно как день: вещь она только тогда имеет свое содержание, когда воспринимается целиком. Глупо воспринимать книгу по отдельным страницам и свою любимую женщину по частям.
Возьмите любимую женщину, разденьте ее и положите свою голову ей на живот, обнимая бедра, или что больше нравится. Вам представляются прелести счастья обладания и экстаза. В голове начинает строиться целый сказочный замок на эту тему. Вы строите и строите его, пока пирамида не достигнет неустойчивости и не рухнет, превратившись в прекрасный миг. И снова вы на исходных позициях, как будто ничего не было. Прелесть происшедшего нематериальна и поэтому сказочна.
Сдалась мне эта изба-памятник, если я не могу войти в нее и попить чаю с гостеприимными хозяевами, и порадоваться вместе жизни и сделать мир чуть лучше от совместного добра. К черту все памятники – неочеловеченные вещи, похожие на скорлупу от выеденного яйца!