Заяабари (походный роман)
Шрифт:
Посоветовали избегать случайных людей на берегу. Места здесь глухие, и народ шатается разный, все больше странный, случается и беглый. В московском турклубе прочел отчет о путешествии студентов по забайкальской речке. На одной из стоянок они нашли человеческий череп. Не думаю, что весь берег усеян черепами. Но как разовый факт такое не исключено. Вот так.
На прощание старый таежник глянул на меня очень грустно и засомневался в удачном завершении моего предприятия. Каково было мне после таких бесед! Но я скорей готов был сгинуть в глуши, только бы не отступить. Жизнь моя начиналась сейчас заново, и путь у нее был один – вперед.
На самом деле все эти страсти-мордасти я воспринимал, в отличие от местных жителей, в совершенно другом приоритетном порядке: меньше всего хотелось быть укушенным клещом, все остальное надеялся пережить. Иркутяне же, наоборот, клеща ни во что не ставили. Наибольшие сомнения и беспокойства у них вызывал тот факт, что отправляюсь в дальнюю дорогу совсем один. Нельзя сказать, что я был к этому совершенно равнодушным, но с перспективой заболеть энцефалитом и сравнивать нечего.
Глеб и его отец помогли мне существенно. Более толкового рассказа об особенностях Байкала, обитателях его окрестностей и климата я больше не слыхал. Ни в одной книжке такого нет.
Валера Горшков доукомплектовал меня продуктами, которые остались от иностранной экспедиции. Несколько лет назад иностранцы приехали побродить по тайге и немного одичать. Одичав, они отказались пить суррогатный кофе в пакетиках как продукт, противоречащий окружающей природе. Кофе валялся на складе целыми россыпями. Народ его попивал только с глубокой тоски, потому что срок годности продукта вышел и он по вкусу стал напоминать какой-то медицинский препарат. Пить его можно было только на выдохе, чтобы ядовитые пары не залетали в ноздри, иначе подташнивало. Я не привередничал и продукт в качестве подарка принял. Остальные дары Валеры были просто бесценны – это сахар в банках и еще какие-то консервы, съесть которые в городских условиях никто не мог. Я решил, что они приготовлены из мяса бегемота, потому что я перепробовал в этой жизни, кажется, все виды мяса, включая мясо собаки, обезьяны, моржа, нерпы, акулы и змеи. На бегемоте остановился не потому, что под впечатлением съеденного продукта мне начинала видеться Африка, а потому что ничего подобного я никогда не пробовал, и бегемотины тоже никогда не ел.
"Стало быть, это бегемот – подумал я, – пусть будет. В глуши и в тоске глядишь дозрею и съем экзотику". Мясо бегемота обладало очень полезным свойством – его нельзя съесть много. Это могло пригодиться, если вдруг придется провести долгие месяцы в тайге из-за какой-нибудь невозможности продолжить путь. Все могло произойти.
Любезности иркутян не было границ. Валера пообещал забросить меня на берег Байкала в поселок Листвянка и устроить там жить какое-то время, пока не соберу лодку и не буду готов отвалить. У него там была изба, что-то вроде дачи.
От Иркутска до Листвянки недалеко – час езды. Проехали мимо музея сибирского деревянного зодчества. Вовнутрь не зашли, а просто пронеслись мимо. Но иркутяне успели-таки на ходу возгордиться памятниками старины, которые представляли из себя деревянные строения разного назначения расположенные на одной территории, обнесенной забором, и создавали издали впечатление продукции кружка юных дровосеков при местной лесопилке. Проносясь мимо на большой автомобильной скорости я не успел подумать по-другому. Сибиряки же так не думали – они знали больше, но тогда мне было не до ахов по поводу произведений топорной работы. Я думал о том, как уцелеть в глуши среди дикого зверья. Цивилизация отдалялась от меня, и я мысленно прощался с ней навсегда не то чтобы серьезно, а так, на всякий случай.
Справа протекала река Ангара, совсем не такая, как представлял ее на основании политической карты Советского Союза. Ангара оказалась очень могучей рекой и несла воды непривычно для европейца много и быстро. Я привык к крымским речкам, которые можно перепрыгнуть или переплюнуть. Наличие небольшого количества воды было понятно для сознания вполне: где-то что-то подтаивало малость и подтекало, образуя речку. Но откуда берется столько воды сразу, как в Ангаре, сознание крымчанина воспринимать отказывалось. Мое тело казалось незначительным природным образованием по сравнению с водостоком мощной речищи. Факт впечатлял.
Реки удивительны тем, что вода в них движется, отчего в человеке возникают необычные и специальные чувства, особенно когда воды много и она быстрая.
Я не отношусь к типу людей, которые гордятся своим героическим прошлым. Мои путешествия по морям и океанам не заставляют меня смотреть неуважительно на водоем другой природы и меньшего размера. В природном факте я вижу только прелесть его неповторимой особенности и не вспоминаю об океане, когда нахожусь в другом месте. Я зауважал Ангару как непонятный для меня природный объект. Непонятный, потому что у меня возникло от встречи с ним только первое поверхностное впечатление. А чтобы понять реку, надо посвятить ей часть своей жизни.
Я смотрел на реку, как на тигра, как на что-то дикое и недоступное. Байкал таким не казался – я собирался с ним жить.
Въехали в Листвянку. Поселочек невелик и растянут вдоль берега залива. Домишки ютятся по падям между лесистыми сопками. Я приготовился к встрече с затрапезностью и грязюкой сибирского захолустья. Этого не понадобилось: поселочек был чистенький и имел на редкость приветливый и душевный вид. Избы из лиственницы бросались в глаза, создавая особенное и приятное настроение. Лиственница – удивительное дерево, она придает строению чистоплотность и дарит ее обитателям легкость дыхания.
У Валеры с дачей происходят одни недоразумения и крушение надежд. Сам появляется здесь редко и на вопрос, зачем ему дача, ответить толком не может, а только мучается догадками и воспоминаниями. Строение он сдал своим знакомым задаром в надежде, что те отстроят баню во время проживания. Но знакомые отжили положенный срок, а баню не построили. Валера стоял во дворе своего домовладения, смотрел не моргая в пространство перед собой и чесал затылок. Я пристроился и начал соучаствовать.
Выгрузив вещи, мы начали куролесить по поселку в поисках знакомых, чтобы сообща обрадоваться жизни, лету и наличию Байкала поблизости. Знакомых оказалась тьма.
Нас собралось человек 10 за одним столом. Я был незнакомый и поэтому в основном сидел и молчал. Говорить было кому. Местные отличались от горожан спокойным нравом и еще более широко открытыми глазами при взгляде в упор. Иркутяне по инерции были озабочены городом и не могли расслабиться полностью. Мысли их частично находились в уюте благоустроенных квартир. Обитатели деревни благоустроенных квартир вдали не имели и поэтому чувствовали себя посвободней. Компания сидела тесно сплоченным дружным коллективом и производила внутри помещения атмосферу радости и любви. Я погрузился в эту атмосферу, и во мне начали просыпаться давно забытые чувства, порождаемые присутствием правильных людей, которых последний раз видел, трудясь и живя на Сахалине во времена своей молодости.