Заявление
Шрифт:
По дороге она купила хлеб, масло, сахар, кефир, какие-то крупы, мяса уже не было, сыр только плавленый, а колбаса столь непрезентабельного вида, что ни того ни другого брать ей не захотелось. Но зато она смогла приобрести несколько банок редких нынче маринованных огурцов, консервированной фасоли в стручках и одну банку непонятного салата с диковинным заморским названием. И уже абсолютно перегруженная, как мул из какой-нибудь восточной сказки, не удержалась около самого дома, решила в овощном магазине купить еще и картошки. Сумка была очень тяжелой, и Галина Васильевна даже обрадовалась, что картошки в магазине не оказалось.
«Теперь прямо домой. Хорошо бы еще в молочный забежать… Да уж ладно, обойдутся. Быстро мне сегодня удалось провернуть магазинную операцию. Я еще и обед успею состряпать
Она ворвалась в дом. Сумки сразу же занесла на кухню. Переоделась в домашнее платье. Шумели кастрюли, лилась вода, горел огонь на плите, летели какие-то очистки, ошметки, шелуха. Все слив, свалив, уложив в разные емкости, что надо поставив на огонь, ненужное выкинув в помойное ведро и раковину, Галя притащила к ванне телефон, погрузилась в чуть зеленоватую пенную воду.
И когда расслабленно вытянулась в приятной, теплой, ароматной воде так, что за облаком пены, окружившим ее лицо, ничего не было видно, кроме потолка прямо над ней перед глазами, когда разнеженно откинула голову в резиновой шапочке затылком в воду, только тогда она подумала: «Я же с ночи сегодня, не спала, устала… Совсем забыла. Марина ничего, наверное, а я устала все-таки. Пятнадцать лет назад я и не вспоминала в подобных случаях, что ночью была в больнице. Порхала: больница, дом, гулянье… Пятнадцать лет назад Володька уже был. Тогда не до усталости было. Все же не могу я себе отказать сейчас в этом чудачестве. Вот ведь они все время где-то бывают, кого-то видят, а я все время, я-то все время дома… И нигде, никуда… Неужели я не могу себе позволить хотя бы маленький, вот такусенький зигзаг?! Больные, больные, больные, сын, муж, муж, сын и опять больные, больные… Ну хоть что-нибудь! Ну, когда, спрашивается, я последний раз в кино была?! Могу я позволить себе хоть раз в году разрядку маленькую?! Ничего — поедят без меня. Может, вечером забегу еще в больницу — посмотрю Марину. Или это я себе алиби готовлю? Надо быть осторожнее. Еще неизвестно, чем все кончится. А к чему он клонит?.. К чему. К чему… Наверное… Может, не надо ничего?.. Может, лечь в кровать, поспать, отдохнуть… В конце концов, все кончится отчаянной трепкой нервов и опять… Сказать, может, Володе?.. Нет. Нервировать его неохота. Не говорить? — узнает, еще хуже будет. Все равно — не буду говорить.
У меня девочка тяжелая — все основания пойти в больницу. Нет у него оснований не верить мне. Не было. Пятнадцать лет безупречной службы ему. По-моему, я засыпаю. Надо вылезать. Неохота. Колготки-то хоть целые? И то хорошо…»
Галя опять недолго, но менее бурно поколдовала с кастрюлями, мисками и прочим кухонным реквизитом, потом пошла в комнату и села перед зеркалом. Каким-то новым немецким феном с надетыми на него диковинными щеточками — подарком одного больного — она высушила волосы, придав им пышность, воздушность и легкомыслие прошлых лет. Выключив рычажком жужжало, спрятанное внутри белой трубочки, и положив прибор на столик, она еще раз внимательно всмотрелась в зеркало, несколько раз дотронулась, почти не касаясь, до прически сбоку и сзади и начала энергично одеваться, перебегая от шкафа к зеркалу и обратно к шкафу.
Вот тут-то наконец и зазвонил телефон. Галя положила руку на трубку, еще раз спросила себя, не отказаться ли ей от этой затеи, пока не поздно, но, по-видимому, устыдившись малодушной ретирады, ответила на звонок, и в первое мгновенье, пока шли приветствия, решила все же прекратить эпизод, но в следующий момент; уже дала согласие быть через полчаса на углу своего дома у последнего подъезда. Мимо первого проходят от автобусной остановки к себе домой все местные жители, и ей не хотелось садиться в машину Тита у них на глазах.
Вот и все.
Нельзя, разумеется, сказать, что Рубикон перейден, но, тем не менее, Галя отдавала себе отчет, что вступает в область, с которой очень мало знакома, на тропу, которая еще неизвестно куда ее приведет.
Но так устала… Так все надоело… Скучно… Как кто-то когда-то сказал: все хотят, чтобы что-нибудь произошло, и все боятся, как бы чего не вышло. Так и Галя. В конце концов, решительные люди не всегда лучшие люди. Решительные, например, всегда торопятся, могут и навредить.
Кто, что лучше?
Опять сомнение, неуверенность и неизвестность… Они и лучше. А каждый пусть сам разбирается в своей душе. На Страшном суде все подсчитают, чем бы этот Страшный суд ни оказался, что бы ни считать Страшным судом.
Галя не выбирала. Галя не знала.
Тит Семенович был точен. Галина Васильевна села рядом с ним, и через пятнадцать минут они уже были в Доме ученых, где сразу поднялись в столовый зал, поскольку оба не обедали, а до концерта еще было много времени.
Лишь только сели они за стол, как появился Геннадий Викторович с какой-то женщиной чуть помоложе Гали. Все перезнакомились, и, судя по тому, что Тит Семенович также представился, было ясно, женщина эта, как и Галина Васильевна, не старая знакомая, а недавнее приобретение их мужской компании, Это несколько попортило ее радужно-приподнятое настроение. Она не только вступила в новую область бытия, но сразу оказалась в каком-то ином и неприятном человеческом качестве, и не индивидуально, а неожиданно сколоченном коллективе, ученые пришли погулять со своими курочками. — Галина Васильевна сидела молча и переваривала в себе эти новые, необычные для нее ощущения.
Тит Семенович стал заказывать обед. Соня, знакомая Геннадия Викторовича, попросила заказать ей судак по-польски, который ели за соседним столом. Однако официантка сказала, что судака нет, его могут заказать только академики или члены-корреспонденты.
Тит Семенович рассмеялся:
— Действительно, для судака я еще рылом не вышел, но, пожалуй, при скудном питании без судака мне академиком никогда не стать.
Официантка отнеслась к этому серьезно и назидательно предположила, что если он будет работать, то и без судака сумеет пробиться в академию.
Эпизод этот отвлек Галину Васильевну от неприятных дум, а всю компанию больше развлек, чем огорчил. В Доме ученых вообще-то привыкли к подобным неожиданностям. Там всегда честно и наглазно градуировали посетителей, в зависимости и от уровня заслуг — степеней, званий, должностей, а также и в зависимости от той отрасли науки, которую двигает и грызет каждый данный член этого Общества-Дома. Администрация храма ученых явно отдавала предпочтение естественникам перед гуманитариями и не считала нужным это как-нибудь скрывать.