Зайка
Шрифт:
Все мое искусство общения в этот вечер свелось к полуулыбке в адрес того, кого зайки называют Шизанутым Ионой, моего собрата из поэтической группы, который прямо сейчас стоит в одиночестве у чаши с пуншем и блаженно улыбается, пребывая в своем блаженном мире антидепрессантов.
Ава вздыхает и прикуривает от одной из спиртовых свечек, которыми усыпан наш стол. Оглядывается на заек – те в этот момент разговаривают о чем-то и поглаживают друг друга по рукам.
– Я так скучала по тебе, Зайка, – воркуют они тоненькими приторными голосками, хотя, блин, стоят в метре друг от друга, и я прямо ощущаю у себя на языке этот металлический привкус ненависти, которая переполняет их сердца.
– А я скучала по тебе, Зайка. Без тебя это лето было просто невыносимым. Я и слова написать не могла, так мне было грустно. Давайте
Ава, услышав все это, запрокидывает свою пушистую голову и откровенно хохочет, даже не пытаясь прикрыть лицо ладонью. Какой восхитительный, хриплый смех. Разливается в вечернем мареве, точно музыка, которой здесь, конечно же, нет.
– Тихо! – пытаюсь урезонить ее я, но уже поздно.
Смех привлекает внимание одной из заек, которую я называю Герцогиней, и она поворачивает в нашу сторону свою головку в короне ведьмовских платиновых локонов. Сначала она смеряет взглядом Аву. Затем меня. Затем снова Аву. Должно быть, удивлена, что я в кои-то веки стою не одна и что у меня тоже могут быть подруги. Ава встречает ее взгляд смело и открыто, прямо как я в своих мечтах, когда воображаю себя храброй и крутой. У Авы взгляд грозный, европейский. Не отводя глаз, она продолжает курить и потягивать шампанское. Как-то раз она рассказала мне о том, как играла в гляделки с цыганкой в парижском метро. Та женщина откровенно глазела на нее, и Ава решила поглазеть в ответ. Они неслись сквозь Город Огней и целились друг в друга взглядами, точно из ружей. Просто смотрели друг на дружку с разных концов громыхающего вагона. А потом, не отводя от цыганки глаз, Ава медленно и многозначительно сняла сережки. Зачем она это сделала? Она решила, что сейчас они схватятся не на жизнь, а на смерть. Но, когда поезд прибыл на остановку, цыганка просто встала и направилась к выходу, да еще и двери вежливо придержала, пропуская Аву вперед.
Ну, и какой урок мы можем из этого извлечь, а, Хмурая?
Не делать скоропалительных выводов?
Никогда не отводить взгляд первым.
Поворот головы Герцогини тянет за собой головы остальных заек. Сначала оглядывается Кексик. Затем – Жуткая Кукла стреляет в нас взглядом тигриных глаз. А после и Виньетка поворачивает в нашу сторону свое скуластое викторианское личико с изумленно приоткрытыми пошлыми губами. Все они разглядывают нас с Авой с головы до пят, впиваясь взглядами с той же жадностью, с которой их маленькие ротики потягивают причудливые коктейли. Носы подрагивают, восемь глаз смотрят на нас, не мигая. Смотрят и смотрят. А потом резко обращаются к Герцогине и склоняются друг к другу, а их густо намазанные блеском губки начинают шептать.
Ава стискивает мою руку, крепко.
Герцогиня оборачивается к нам, приподняв бровь, и поднимает руку. В ней, что, невидимый пистолет? Да вроде бы нет. Ее ладонь пустая. А затем она неторопливо машет. Мне. На ее лице даже некое подобие улыбки. А губы произносят:«Приветик».
Моя рука внезапно оживает и поднимается прежде, чем я успеваю опомниться. Я машу им в ответ и говорю «Привет» одними губами.
А потом все остальные зайки, как по команде, поднимают руки и начинают махать мне в ответ.
И вот уже мы все машем друг другу под воздушными облаками тюля.
Все, кроме Авы. Она молча затягивается и разглядывает заек так, словно перед ней – четырехглавая гидра. Когда же я наконец опускаю руку и поворачиваюсь к ней, вижу, что Ава смотрит на меня так, словно я ей чужая. Или и того хуже.
2
На следующий день я нахожу в своем факультетском почтовом ящике приглашение, аккуратно сложенное в оригами в виде белого лебедя. Должно быть, кто-то из них просунул его между журналами с экспериментальной поэзией и листовками с рекламой факультетских чтений, премьеры румынской документалки и пьесы одной актрисы под названием «Город есть Тело, Тело есть Город». Я пришла сегодня рано, еще до начала занятий, проверить, пришла ли стипендия. Пока нет. Я бросаю остальную почту в мусорку, а затем разглядываю лебедя. Кто-то из них разрисовал его рудиментарную голову пурпурными чернилами. Две влажные точки глаз по бокам от очень острого клюва. Они подкрасили его помадой и нарисовали ямочки на щеках – чтобы казалось, будто он улыбается. На крыле надпись – «Открой меня!».
Саманта
Мы сердечно приглашаем ВАС на…
НЕПРИСТОЙНЫЕ ПОСИДЕЛКИ
Когда: «Синий час» [2]
Где: Вы знаете, где
Принести: Себя, пожалуйста
Я смотрю на свое имя, написанное витиеватым почерком блестящими чернилами, усыпанное завитушками и крошечными сердечками. Чья рука его выводила, должно быть, Кексика или Жуткой Куклы? В коридоре, как всегда, холод собачий, но меня внезапно прошибает пот. Это, скорее всего, ошибка. Это ошибка. Черта с два они когда-нибудь пригласили бы меня на свои Непристойные посиделки. Это же их зайкино гнездо, событие их узкого круга, вроде Ми-Ми-Вторников, просмотра «Холостячек» под винишко или лепки лесных зверюшек из жженого сахара. Весь год зайки без конца обсуждали эти свои Посиделки под дверями аудитории, пока мы ждали начала Мастерской.
2
«Синий час» – время дня, когда солнце находится за горизонтом – перед восходом или сразу после заката до наступления ночи (здесь второе), – но все же излучает свет.
О Боже, КАК мы вчера классно посидели на Посиделках!
И я ЯВНО махнула лишнего!
О, а на следующих Посиделках мы могли бы…
А остальное дошептывалось на ушко, прикрытое ладошкой.
Еще раз разглядываю свое приглашение. Быть не может, чтобы оно было мне. Но ведь на нем мое имя, и все такое. Саманта Хизер Маккей, окруженное пухлыми сердечками. При виде моего имени, украшенного всеми этими завитушками, внутри все почему-то стыдливо и неловко сжимается. Я вспоминаю, как вчера они махали мне. Сначала Герцогиня, а потом и все ее зайки. И как я сама махала им в ответ и не могла остановиться.
В этом семестре мы опять будем ходить в Мастерскую впятером. А начинается она уже завтра. Мысль об этом снедала меня все лето. Мне придется сидеть с ними в комнате целых два часа и двадцать минут. И этого никак не избежать. Каждую неделю. Тринадцать недель. Я боялась, что все будет в точности как в прошлом году. Я с одной стороны квадрата из столов, они все – с другой, сбившись в кучку, слившись в единое тело с четырьмя головами и четырьмя парами прищуренных глаз. Герцогиня читает вслух свои тексты, нацарапанные бриллиантовым стилусом на стеклянных планшетах, а зайки – прикрыв глазки – слушают ее, будто это оперная ария. Пожимают друг другу ручки, восхваляя услышанное. Ох, неужели это все, я бы послушала еще тысяч пять страниц! Можно я просто скажу, что растворилась в твоем тексте и теперь хочу поселиться в нем навечно? Рассеяно трогают и гладят друг дружку, обсуждая наше еженедельное творчество. Внезапно взрываются смехом от какой-то шутки, понятной только им. Я никогда не смеялась над этими шутками, потому что не понимала соль, а они мне все равно не рассказывали, ведь им было некогда, они заливались смехом. Прости, Саманта, ты просто не в курсе. Да, вынуждена признать, я не в курсе. И так могло продолжаться несколько минут. Они хохотали со слезами на глазах, хватали друг друга за руки и плечи, пока я сидела на другом конце стола и глядела в никуда. А Фоско тем временем молча наблюдала за всеми нами. Я начала приходить на занятия все позже и позже. И в конце концов совсем перестала приходить. Представляю, как Фоско спрашивала их: «А где же Саманта?» А они все такие – «Понятия не имеем». И пожимали плечиками в кашемире с беспомощными улыбками на лицах.
Может, в этом году они решили принять меня в свою компанию? Может, это приглашение – такой жест доброй воли? Или просто шутка? Да нет, это точно шутка. Так и вижу, как маленькие аккуратные пальчики складывают этого лебедя на столешнице роскошного дубового стола, стоящего перед окном, откуда открывается вид на пышную аллею. Как сосредоточенно закусывается пухлая блестящая губка остренькими белыми зубами.
– Вот сучки, – тихо бормочу я в молчаливую пустоту коридора.
– Привет, Сэм.