Зазеркалье
Шрифт:
– Черт, а вот это очень грустно. А если это действительно правда, то грустно вдвойне, – перебил Херст.
Ллойд поднял голову и повернул ее на Херста. В руках он мял окурок, который уже превратился в кашу. Херст прочитал по глазам Ллойда, что тот все-таки говорит искренне, но верить до конца Херст не собирался, осторожничал.
– Ладно, проехали, едем дальше, – сказал Ллойд.
– Дело было так: в конце августа 1915 года меня отправляют добровольцем во французскую армию на фронт вместе с англичанами. Кира на тот момент была беременна, на втором месяце. Мы не были официально женаты, хотя уже и долго жили вместе, свадьба была уже после войны. Я тогда и подумать не мог, что меня вообще куда-то пошлют, но не сопротивлялся, думал, что это ненадолго, тем более, что мне было 29 лет – еще не старый, но уже немолодой. На фронт, по большей части, я захотел сам, думал, может, что получится, и удача улыбнется мне хоть там. Война есть война, горе бедным, прибыль богатым, но тогда я об этом не думал. С Карлом я не общался и не виделся несколько лет. Я отпустил его, как и все попытки что-то изменить. Мысли о нем мне пришлось в себе убить, хотя это было нелегко, но мне удалось. На фронте Карл оказался со мной в одной роте –это было словно наваждение. Я подумал, может это знак или второй шанс от Бога, но это было всего лишь совпадение, теория вероятности сработала на ура, что тут говорить. Разумеется, в тот момент я думал иначе, и коль мы оказались в одной лодке, было желание все исправить. Последняя попытка, которая бы поставила либо точку, либо запятую в нашей дружбе – это задание укрепить позиции в деревне недалеко от наших траншей и лагеря, в котором мы провели около недели. Собрали небольшой отряд, нас было пятеро. Трем солдатам
Херст потянулся за очередной сигаретой, его взгляд менялся. Ллойд видел, что офицер начинает ему верить и проникается его историей. В комнате обстановка стала разряжаться, они оба начинали чувствовать себя комфортно. Херст жестом показал Ллойду, что ему нужно прикурить, в тот момент произошел их первый контакт. Ллойд кинул свою зажигалку с гравировкой времен середины двадцатого века. Такую ни с чем не спутаешь. Орел торжествовал на передней стороне зажигалки, сзади были фамилия и инициалы Ллойда. Херст понемногу начинает верить в то, что Ллойд не просто так морочит ему голову. Возможно все более, чем реально.
– Крутая зажигалка, старая, – сказал Херст.
– Да, я ухаживаю за ней, ее подарила Кира, – ответил Ллойд, – ты снова отвлекся, пожалуйста, дай мне закончить.
– Да, конечно, извини, продолжай.
– Так вот, когда мы поговорили с Карлом, я почувствовал нашу былую связь спустя долгое время. Мне не хватало Карла искренне, все это время я ощущал себя не в своей тарелке, что ушел просто так. Но он, кажется, нашел свой путь, и я искренне надеялся на это. Возможно, Бог действительно может помочь больным, как-то залечивает их душевные раны. В общем, мы собрали ребят, меня поставили главным по операции, а я, в свою очередь, сделал Карла своим заместителем, то есть в случае моей смерти, он бы стал командовать парадом. Получив обмундирование и припасы, мы выдвинулись. Путь был не так уж долог, но каждый день на войне шел за пять мирных, силы покидали нас в геометрической прогрессии.
– Извини, неужели ты так легко можешь это рассказывать? Если ты это действительно пережил, как можно спокойно об этом говорить? – добавил Херст.
– Не обращай внимания. Даже спустя сотню лет, мне тяжело вспоминать то время. Чувства человека и воспоминания так или иначе сохраняют свой неизменный вид, и с этим ты ничего не сделаешь, как бы ты не хотел их контролировать, они тебя победят. Помнишь, как умер твой дед? Тебе было тринадцать лет, ты убежал с кладбища и долго не выходил из дома, рыдая в подушку. И сейчас, вспоминая это, ты не можешь сдержать себя, но при этом эмоции уже не такие сильные, как раньше.
– Откуда ты все это знаешь, следишь за мной с самого детства? Чем дальше, тем больше я тебя не понимаю, кто ты такой? – спросил Херст.
Ллойд дал пищу для размышления Херсту, чтобы он слушал дальше. Скоро Херст поймет, зачем Ллойд пришел к нему.
– Ладно, скоро ты все поймешь. Продолжим. Мы с ребятами дошли до перевала, дальше тропинка вела в чащу, за которой находился наш объект. По сути, пару километров и мы на месте, но не все так гладко, как хотелось бы. После того, как мы попали в чащу, я приказал всем быть начеку, сам достал из кобуры пистолет и вздернул затвор, через бинокль осмотрел местность – никого. Мы шли медленно, нога в ногу, друг за другом, время перевалило за полдень, но останавливаться никто не собирался, если мы будем на месте, когда стемнеет, то это может сыграть нам на руку. Жертвовать ребятами я не хотел, поэтому все делали аккуратно, с нами был парень 18 лет, он только вышел со школьной скамьи и сразу на фронт, как и двое других. Того парня звали Пьеро, он -посыльный на случай, если что-то с нами случится, который сможет доставить депешу в лагерь. В досье Пьеро была информация о том, что он участвовал в марафонах, так что, думаю, с ногами у него все хорошо, хоть и говорят, что правды в них нет. Если бы с нами что-то случилось, вся надежда была на Пьеро. Я его держал в конце строя на случай непредвиденной ситуации. Мы продолжали идти паровозиком, на расстоянии примерно шестисот метров виднелся выход из чащи. Вдруг я услышал, как в кустах что-то зашуршало. Понемногу начинало смеркаться, видимость стала портиться, но мы шли, потом останавливались, чтобы я мог смотреть в бинокль, и в случае обнаружения врага, не столкнуться с ним в лобовую. Я всегда был начеку: помнить о ребятах, помнить о Кире – это единственные мысли, которые тогда крутились у меня в голове. Прошли чащу – ничего, все нормально. На горизонте виднелась деревня, или, скорее, ее остатки: пару хлевов и уцелевший сарай. Очевидно, что в этом сарае есть подвал, значит, там-то враг и разбил лагерь, соответственно, это был тот самый домик – укрытие, который нам необходимо было занять. Мы остановились возле кустов и полуразрушенного забора, ребята пока присели отдохнуть. Я достал бинокль и снова принялся разглядывать местность, на первый взгляд, патрулей не было. Патрульные либо очень глупы, либо просто не ожидают сюрприза, так как не знают, что мы тут тоже разбили передовую. Я скомандовал парням двигаться дальше. Мы подошли к первому сараю, который находился ближе всех на нашем пути, ребята окружили его, первым к двери пошел я и приоткрыл ее. Сквозь щель было видно двух лежащих солдат. Дав знак своим, я достал нож и зашел внутрь, следом скользнул Карл, мы взяли по одному солдату, закрыли ладонями их рты и перерезали глотки. Они не успели даже опомниться и понять, что произошло, слышалось лишь бормотание от захлебывания собственной кровью. У одного из солдат рядом лежала фотокарточка, по всей видимости, его жены. Она еще не знает, что ее муж стал жертвой собственной неосторожности. Он не виноват, это все война! А он, как и все мы, стал расходным материалом. В тот момент мне стало плохо, и когда мы вышли из помещения, меня вырвало, но времени на проволочки не было, надо было двигаться дальше. Зайдя в хлев, мы обнаружили в полу дверь с висящим на ней замком. Видимо, большая часть солдат находится там. Также, как и прошлый раз, я пошел первым, приоткрыл дверь и услышал звуки. Решив не рисковать, я отцепил гранату и забросил туда, быстро закрыв двери, чтобы не слышать звука взрыва, но это мало спасало, если здесь есть кто-то еще, то они тоже услышали. После взрыва мы забежали в этот подвал и закрыли двери на засов, чтобы на время задержать врага, который мог быть снаружи. Все было в дымной пелене, видимость составляла примерно двадцать процентов. Я не успел опомниться, как нашего посыльного Пьеро схватил один из выживших. Он держал возле головы Пьеро пистолет, но при этом у него самого текла кровь по лбу, как краска на только что покрашенной стене, в глазах царил страх и растерянность. Я ясно видел это и подумал, что я смогу быстро его обезоружить, повалить на землю и спасти своего парня. Он что-то кричал на немецком языке, но я не понимал, далее я увидел, как по штанине Пьеро начало расходиться пятно. Было понятно, что Пьеро обмочился, немец тоже это понял и отвлекся. Я только сделал шаг в его сторону, как немец сразу толкнул Пьеро вперед и в затылок пустил пулю. После, не успев сделать второй шаг, я почувствовал, как на меня упало тело молодого парня, мои ребята в долю секунды подняли оружие, но оно больше не понадобилось. Немец убил себя сам, засунув пистолет в рот и выстрелив, точный хлопок по мозгам. Вот и все. «Надо продолжать операцию, это обычная потеря» – я прокручивал у себя в голове, но нет. Мы стояли, как вкопанные, время вокруг нас остановилось, все вокруг затихло, никто не мог вымолвить ни слова, потрясение охватило всех присутствующих в комнате. Через пару минут мне удалось разорвать эту цепь остолбенения. Я сорвал жетон с шеи Пьеро и положил себе в подсумок. Надо было двигаться дальше, как бы тяжело нам не было. Мы остались без связного. Мир и родители остались без замечательного парня, который мог стать великим спортсменом или хорошим отцом, но лег, как и тысячи других ребят, в этой бессмысленной войне непонятно за что. Я подумал, что возможно Бог уготовил ему лучший мир, без войны и насилия, где он и его ровесники могли раскрыться и показать себя без страха смерти. Сейчас я знаю, что Бог плевать хотел на нас и на этот гнилой мир, в котором мы – люди – плюем сами на себя.
– Восемнадцать лет – это так мало. Так страшно. Иногда я думаю об этом – почему так мало могут прожить люди, почему и за что наши жизни обрываются, если не брать в расчет тех, кто сам их губит, – сказал Херст.
Ллойд увидел, как Херст погрузился в себя, ему стало неинтересно все вокруг и он задумался о времени, о жизни и словах его нового собеседника. Задумался над тем, что действительно важно для человека, а что может быть всего лишь словом между строк и предложений, но им надо было двигаться дальше. Ллойд немного занервничал, но молчал, понимая, что нельзя какое-то время трогать Херста. Ему нужно дать время переварить все в голове, дать ему сложить картинку, не соответствующую истине, а лишь плоду небольшой фантазии события прошлого. Ллойд принялся уничтожать никотиновую палочку, дав время на отдых всем, ведь он сам вновь проживал все пересказанные события, хоть эмоции и не были уже так сильны, как раньше. Но все же, от этих эмоций никуда не деться, такова уж человеческая сущность.
Глава 4
Спустя какое-то время Ллойд и Херст снова встретились взглядами, молча глядя друг на друга. Инициативу взял на себя Ллойд:
– Ладно, давай не будем грузиться и пойдем дальше, у нас будет еще время подумать. Я пришел к тебе не сказку-страшилку рассказать, а по делу.
– Окей, поехали дальше.
– А дальше было следующее. Мы взяли эту чертову деревню, похоронили там нашего парня и раскинули лагерь в деревне. Через пару дней я проходил мимо палатки и заметил, что Карл стоял со спущенными штанами. Я остановился и стал смотреть, как он вкалывает себе дозу морфина. Доза была маленькая – полевой тюбик. После того, как Карл укололся, он зашел в палатку, лег на кушетку и уперся глазами в потолок. Я решил не заходить туда сразу, нужно было дождаться момента, пока он уснет, чтобы аккуратно проникнуть в его палатку и подтвердить свои догадки. Я подготовился к новой операции и вернулся к палатке Карла спустя несколько часов, тот спал. Я проскользнул внутрь и понял, что оказался прав. Это был морфин. Мозаика сложилась воедино. Почему он решил пойти на фронт? Да потому, что бесплатный морфин и все честно. Запятая стерлась и остался пробел, означавший лишь неопределенность, но точка напрашивалась сама собой в уместной форме. Я имел неосторожность уронить каску Карла, лежавшую на небольшом столике возле кушетки, и от шороха Карл открыл глаза. Меня обнаружили, но Карл молчал, и от этого мне стало еще больше не по себе, я и сам не мог вымолвить ни слова. В какой-то момент я поверил, что он исправился, но увы, он сделал свое состояние только хуже.. У меня в голове тогда крутились разные мысли, и я не знал насколько им можно доверять. Я молча поднял его каску, положил на столик и вышел из палатки. Притом, я не смог сообщить начальству или командирам о том, что видел. Я подумал так: раз Карл такое себе позволил и прикрылся Богом, значит он ему и судья. Все однажды возвращается, причем с большей силой – закон бумеранга.
– Стой, ты же сказал, что Карл умер, – спросил Херст, – или я что-то упустил?
– Все правильно, это случилось немного позже, когда нас отправили на другую линию фронта. Все случилось примерно через два месяца, тогда я старался не приближаться к Карлу, но одно задание изменило все. В октябре 1915 года, нас выслали на западную часть фронта. Мы с Карлом и еще пятеро ребят: Марье, Нос, Мика, Филипп и Эдуард, как сейчас помню, все они там и остались, ну и я в том числе. Мы попали в ту самую бойню, где каждый понимал, что ему живым не выбраться. По прибытию, первое, что я сделал – это написал прощальное письмо Кире, попросил передать его при первой же возможности в штабе. Шансы выжить у нас были, как у человека, которого укусил каракурт, так что особо надежд никто не питал и правильно делал. Филиппа, Носа и Марье убили в первые шесть часов нашего прибытия. Это произошло на моих глазах Я не мог различить ничего, кроме земли и крови, перед нами была задача отстоять стратегически важную высоту. Мы били по флангам. Именно тогда я первый раз увидел, как применяют химическое оружие, противогазов у нас было столько, что можно пересчитать по пальцам одной руки, так что если тебя не убьет пуля, то газ точно. Это была новейшая разработка немецких ученых – ядовитый газ иприт. Он был везде, после того, как я первый раз услышал о нем в начале 1915 года. Иприт не щадил никого, клубы зеленого дыма проникали в легкие и выжигали человека буквально изнутри. Мы находились в этом аду, но выхода у нас не было. В итоге, мы смогли занять часть высоты. Наступила ночь, все выдохлись, каждый пытался ухватиться хоть за минуту своей жизни. Я считал, что лучше меня пристрелить сразу, чем я буду здесь хоть еще минуту, правда это не самое страшное, что я мог увидеть за свою жизнь. В шуме среди взрывов и выстрелов мы едва слышали друг друга. Звуки выстрелов и взрывов играли свою смертельную симфонию. Я, Эдуард, Карл и Мика стали пробираться к вражеским окопам, а именно – к укреплению, где находились все их запасы газа. Нашей целью было привести их в негодность, но это был билет в один конец. Пробирались ползком по грязи и трупам, нам приходилось смешиваться с телами. Чтобы мы лишний раз не привлекали к себе внимание, ребята из 13-ой армии нас прикрывали. В тот день 13-ая армия осталась навечно оберегать эту высоту. Достигнув нужного места, я перелез через проволоку к месту заклада динамита. Оставалось полсотни метров, может и меньше, и уже через пару минут наша команда была на месте. Я принялся устанавливать заряд под прикрытием ребят. Мне нужно было всего пару минут, чтобы сделать это. Я слышал, как Карл кричал, что кого-то убили, но старался не отвлекаться на его крики и комментарии касаемо происходящего. С течением времени вопли на фоне усиливались, но непонятно откуда они шли. Я почти закончил, но резко почувствовал, как что-то вошло мне в спину. Спереди было небольшое алое пятно, оно очень выделялось на фоне грязи и прочего ужаса. Я повернул голову и увидел, как надо мной возвышается человек в противогазе, на нем была немецкая форма. Я почувствовал облегчение, словно все гормоны вышли из меня в тот момент, и этот человек убежал. Рядом в двух метрах от меня лежал Карл, его глаза были раскрыты, они смотрели в небо. Меня посетила мысль, что здесь он и нашел свое искупление. Бог его забрал, а я простил его про себя. Тепло и холод молнией пронзили меня, и я закрыл глаза.
– Мы не успели, надеюсь, там я буду чист, – последние слова Карла.
Из его живота хлестала кровь, он получил разряд дробью. В глазах начинало мутнеть, я запрокинул голову, надо мной нависал противогаз в каске – это последнее, что я помнил.
– То есть, получается, тебя убили, но ты жив, – подчеркнул Херст.
– Знаешь, на протяжении всего этого времени я сам задаюсь этим вопросом. Почему я жив до сих пор? Как получилось, что всех ребят перебили, а я единственный, кто проснулся после этого ада.
– Просто не может быть, чтобы ты воскрес, когда тебя проткнули. Что за чертовщина? Такого не бывает! Даже, если они не задели жизненно важные органы, все равно ты не смог бы дожить до сегодняшнего дня.
– Послушай меня, Херст, я не знаю, почему до сих пор хожу по земле. Прошу тебя, не перебивай меня, слушай дальше. Мы подходим к сути того, что я хочу от тебя, еще немного, и я раскрою все карты, не нуди. Хорошо?
– Мне кажется, ты все-таки не в себе, я не могу до конца тебе верить и, уж особенно, доверять. Ты думаешь, если завалился сюда, угрожаешь мне и моей семье, диктуешь свои правила, и до кучи хочешь, чтобы я послушал твою грустную историю, я должен тебе помогать? Приятель, тебе не кажется, что ты немного не в себе?