Зазеркальная империя. Гексалогия
Шрифт:
Захлебываясь словами, Конькевич сообщил другу, какой ужас обуял почти всех, кроме Берестова и как всегда невозмутимого Шаляпина, когда капитан, пройдя по сугробу всего несколько шагов, словно растворился в снежном вихре совершенно бесследно.
– Валька там в истерике бьется, ротмистр бледный как полотно, только крестится все время и шепчет что-то. Старик сразу за тобой никого не пустил, говорит, время должно пройти какое-то для восстановления ворот. Велел до трех сотен считать, потом меня буквально втолкнул сюда. Я сначала думал: ерунда, не
Ответить милиционер не успел – в точке перехода уже знакомо сгустился на мгновение снег, словно упершийся в невидимую преграду, и на свет божий (или уже не божий?) пулей вылетела зажмурившаяся Валюша, которая чуть было не кинулась обратно, но была схвачена за руки Николаем и Жоркой.
– Пустите! – забилась в истерике девушка, не разжимая сжатых век. – Пустите! Я боюсь! Я домой хочу! Пустите!
– Валя, Валя, успокойся! – Конькевич в растерянности ласково гладил ее по щеке, шепча на ухо какие-то бессвязные слова вместо утешения. – Мы уже тут... То есть там... Успокойся, Валенька!
Александрову в чисто медицинских целях пришлось все же отстранить неумелого утешителя и влепить Вале звонкую пощечину: средство, которое, как он хорошо знал по опыту неудачной женитьбы, хорошо помогало при разного рода женских истериках.
Испуганно схватившись за щеку, девушка наконец оборвала причитания на полуслове и уселась прямо на снег, совсем не обращая внимания на то, что высоко задравшееся пальтишко обнажило обтянутые теплыми колготками круглые коленки. На глазах ее тут же выступили слезы размером с горошину.
– Прости, я это... – буркнул Николай, отступая в сторону и силком вытаскивая из-за своей спины Жорку, тоже изрядно опешившего.
Как бы то ни было, истерика, не успев по обыкновению перерасти в более серьезные формы, была погашена в зародыше.
«Не детей же мне с ней крестить в конце концов! – сердито подумал Александров, отходя в сторону от обнявшейся парочки. Он терпеть не мог обижать женщин, тем более бить, да еще вот так – грубо, по лицу... – Ладно, потом извинюсь. В более спокойной обстановке...»
В то же мгновение из снежного вихря вывалился ротмистр, единственный из всех «переходчиков» глаз не зажмуривший, а, наоборот, настороженно поводящий из стороны в сторону стволом тупорылого милицейского «калаша». Завидев раньше него канувших в небытие товарищей, сгрудившихся в стороне, он скупо улыбнулся и спрятал оружие под широкий дождевик. Николай мог побиться об заклад, что на предохранитель граф все же автомат так и не поставил, чтобы в случае опасности встретить нападающих веером свинца: просторный брезентовый плащ ему в этом ничуть не помешал бы.
Берестов спустя положенный срок вышел из «ворот» не торопясь, спокойно, будто на крылечко собственного дома, так же как и ранее опираясь на заменяющую ему посох пешню. Пересчитав взглядом спутников, он присел на корточки и снова принялся вытаскивать что-то из сидора, однако уже не термос...
– Ну, с удачным переходом!
Все с готовностью сдвинули вместе разнокалиберные сосуды – от пластикового колпачка термоса и помятой эмалированной кружки, когда-то белой, до складного металлического стаканчика. Последний извлек с ловкостью фокусника из своих неисчерпаемых карманов ротмистр, постоянно, с каким-то непонятным выражением на лице озирающий то место, откуда, постепенно заплывая снегом, начинались следы.
Наконец снег еще раз вздыбился маленьким взрывом, и на эту сторону мироздания выкатился мохнатый клубок, превратившийся в Шаляпина, тут же брезгливо стряхнувшего с шерсти налипшие снежинки и демонстративно усевшегося умываться в стороне от празднующих переход людей, даже не бросив взгляда в их сторону.
Граф Чебриков при виде этой картины широко улыбнулся и первым опрокинул в рот стопку, провозгласив при этом:
– Ну вот, теперь все в сборе!
Буквально вслед за его словами на месте «ворот» взмыл тугой спиралью вверх и растаял маленький снежный смерч.
– Все, – буднично сообщил Берестов, вытирая после выпитого рот тыльной стороной кисти. – Калитка закрылась.
* * *
Метель слегка улеглась только через несколько часов, когда путники, уже мало что соображавшие от «убродного», как выразился Берестов, путешествия по глубоким сугробам без малейшего признака не то что дороги – тропинки, уперлись в высокую стену в два с лишним человеческих роста, сложенную из грубо обработанных камней, слегка наклонную и плавно загибающуюся куда-то в сторону.
– Пришли наконец-то! – удовлетворенно сообщил проводник. – Форт Буршшосс. Однако немного правее забрали, чем я наметил. А все буран чертов, раскудрить его...
Никаких ворот у городка Блаукифер не наблюдалось, а заметенная снегом узенькая улочка начиналась сразу за поворотом стены форта. Оставив спутников в тихом месте (хотя снег уже почти не шел, ветер не стихал, наоборот, будто набирая силу, завывал, поднимая поземку), старик чуть ли не бегом направился куда-то в сторону невысоких зданий с остроконечными крышами и мутно светящимися огоньками окон.
Назад он вернулся буквально через пять минут: маленький отряд даже рюкзаки толком не успел снять.
– Все, все, хватит отдыхать! – еще издали замахал Владимирыч свободной от своего импровизированного посоха рукой. – Ступайте за мной! Нас ждут!
В узеньком двухэтажном домике с высокой крышей, втиснутом, словно книжка на этажерке, между двумя такими же, их действительно ждали.
Ввалившихся через тугую скрипучую дверь в жарко натопленное, неожиданно большое помещение, уставленное длинными, темными от времени столами, путников встретила с распростертыми объятиями невысокая, плотная и краснощекая женщина неопределенных лет в белоснежном чепце и таком же переднике поверх темного платья с длинным, до пола, подолом.