Зазеркальные близнецы
Шрифт:
— Случай ваш, Александр Павлович, довольно сложный и необычный. Знаете ли, я не совсем уловил суть происходящего с вами… Вы не будете против, граф, если я задам вам несколько вопросов, погрузив вас, так сказать, в гипнотическое состояние? Не боитесь?
— Что вы, что вы, доктор, делайте, что считаете нужным. Я в полном вашем распоряжении. Кстати…
Бежецкий полез было в карман за бумажником, но доктор, словно защищаясь, выставил вперед обе ладони:
— Помилуйте, Александр Павлович, если вы о гонораре — оставьте.
— Но…
— Потом, потом, господин граф. После диагноза, так сказать.
Александр пожал плечами, внутренне обматерив себя за неловкость.
Приготовления к сеансу заняли минут пять-семь,
Удобно расположившись в полусидячем положении на мягкой кушетке-шезлонге, Александр следил за незаметно появившимся откуда-то блестящим граненым шаром, который доктор с ловкостью фокусника перекатывал в ладонях, и, превозмогая дремоту, вслушивался в негромкое монотонное бормотание:
— Ваши веки тяжелеют… вам хочется спать… Вы не в силах преодолеть сон…
Ротмистр действительно чувствовал, как сами собой закрываются глаза, ужаленные нахальными лучиками, отбрасываемыми зеркальными гранями шара. Тело становилось чужим, наливалось тяжестью. Вскоре глаза Александра окончательно закрылись, и он, медленно кружась, как осенний кленовый лист, заскользил в сияющую золотом пропасть…
Выждав некоторое время, доктор буднично сунул шарик в карман, подошел к пациенту, бесцеремонно приподнял его веко, пощупал пульс, а затем нажал кнопку звонка.
Вбежавшей горничной он коротко приказал по-русски:
— Зови.
Через пять минут в комнату вошли несколько человек, причем Бекбулатов, увидев мирно спавшего на кушетке ротмистра, удовлетворенно кивнул. Из задней комнаты появился Бежецкий-второй, взволнованный и бледный.
Бекбулатов ободряюще похлопал его по плечу:
— Видите, ротмистр, ничего с вашим, так сказать, прототипом не случилось. И не случится, надо думать.
Они попрощались с эскулапом, вместе спустились к бекбулатовскому автомобилю, и через минуту тот тронулся с места.
Оставшийся в квартире лжедоктор закатал рукав Александра и умело ввел ему в вену несколько кубиков темной жидкости из небольшого пластикового шприца. Через некоторое время дыхание лежащего ротмистра стало редким, а лицо приняло землистый оттенок. Двое молчаливо присутствовавших статистов осторожно подняли спящего и, повинуясь указаниям гипнотизера, бережно уложили в вынесенный откуда-то ящик, смахивающий на гроб, выложенный изнутри поролоном. Затем Бежецкого профессионально обвешали различными датчиками сложной аппаратуры, заполнявшей все свободное пространство внутри футляра, закрепили на лице кислородную маску и опустили крышку.
Операция “Подкидыш” вступала в кульминационную стадию…
“Гроб” со спящим Бежецким-первым со всеми предосторожностями покинул столицу глубокой ночью в сопровождении “горничной”. Ящик с живым грузом был тщательно обшит досками и размещен в громадном кузове грузовой фуры, следующей по мар шруту Санкт-Петербург — Москва.
8
А Бежецкий-второй ворочался в постели без сна. Ему почему-то все время казалось, что в соседней комнате лежит покойник. Сон никак не шел, и, покрутившись часа полтора, он решительно поднялся и прошел на кухню. Все в этой квартире, в которой он никогда в реальности не был, было знакомо, каждый шкафчик, коврик или книга. Он мог свободно, с закрытыми глазами, пройти все многочисленные комнаты, ни разу не задумавшись над выбором маршрута. Открыв одну из дверок огромного холодильника, неожиданно шизофренического ярко-красного цвета, содержимое которого еще пару месяцев назад повергло бы нищего как церковная мышь майора российско-советских ВДВ в голодный обморок, свежеиспеченный граф вынул запотевшую граненую бутылку “Смирновской” (безо всяких там “фф” на конце исконно русского названия) и сковырнул крышку. Мелькнула запоздалая мысль о том, что в спальне имеется бар с полным комплектом прохладительных и не очень напитков, но ее с позором запинали в какой-то укромный уголок мозга,
Кстати сказать, доллар САСШ (“южный” вообще не котировался, как какой-нибудь тугрик) занимал в этом измерении нишу какого-нибудь польского злотого из привычного Александру мира. В солидных размеров кожаном бумажнике, который Полковник вручил Бежецкому при расставании, покоилась пухлая пачка хрустящих, солидных по размеру купюр, украшенных портретами почивших в Бозе российских императоров и коронованных, суровых на вид двуглавых орлов. Имелись и кредитные карточки разных там “Российских Кредитов” и “Империал-Банков”, но привычки, а следовательно, и большого уважения к ним еще не было. Резали глаз давно забытые на фоне привычных “лимонов” номиналы банкнот: двадцать пять рублей, десять, пять, три, один рубль. Крутя в руках новенькую блестящую латунную монетку достоинством в 1/2 копейки, Александр не верил своим глазам. Еще больше не верилось, что вот эти небольшие, но тяжеленькие, тускло-желтые монеты с портретом здешнего Николая II, ничуть не похожего на привычного Александру по фильмам “Николашку”, — золотые. Неужели все это не сон…
Неожиданно вспыхнул яркий свет. Жмуря с непривычки глаза, Бежецкий оглянулся. В дверях, придерживая на груди халат, стояла горничная. “Совсем как в “Бриллиантовой руке”!” — пронеслось в голове. Клара прожгла хозяина гневным взглядом, не говоря ни слова, убрала бутылку в холодильник и повернулась к двери. “А ведь она вовсе не такая уродина, как показалось сначала”. Водка, что ли, наконец добралась “по назначению”?
— Стой.
Ошарашенная немка обернулась, будто пораженная громом: хозяин и так редко заговаривал с ней без надобности, а уж обращаться на “ты”…
Александр раздавил окурок “Золотой Калифорнии” в тяжелой серебряной пепельнице работы Фаберже (или под Фаберже, что вообще-то маловероятно), шагнул к Кларе, повелительно обнял ее и, запрокинув внезапно ставшую безвольной голову, уверенно поцеловал в полураскрытые губы. Рука сама собой, по-хозяйски спустилась вниз по бедру и пробралась под халат. Удивительно, но кроме халата на горничной было очень и очень фривольное белье…
В водянистых глазах Клары переливалась такая гамма чувств — от гнева и возмущения до недоумения — что они неожиданно приобрели какой-то невиданный цвет и, казалось, засветились сами собой. Ладонь соблазнителя наконец добралась до самого сокровенного, и немка вдруг прерывисто вздохнула, опустила, как оказалось, длинные и пушистые ресницы и, закинув руки на шею опешившего Александра, впилась ему в губы таким поцелуем…
Куря в постели, Бежецкий-второй тупо глядел на пробивающийся сквозь плотные шторы ранний летний рассвет и потрясенно ворошил в голове события прошедших часов. Да, не успев обжиться на новом месте, он, похоже, приобрел неожиданную проблему там, где никто не ожидал. Причем не столь уж неприятную. “Проблема” безмятежно посапывала носом, свернувшись калачиком рядом. Что ж вы прокололись, Полковник, ни слова не сообщив о том, какая Ниагара, какой Гольфстрим чувств таится в этом теле! “Холодна, сдержанна, вероятно, фригидна”. Психологи хреновы! Что же будет, когда приедет графиня? Сердцеед, б…