Здесь была Бритт-Мари
Шрифт:
Кент спал, слегка похрапывая. Бритт-Мари в последний раз взяла его за руку; он не проснулся. Потом она сложила его рубашку, сунула в сумочку. Придя домой, она вычистила воротник содой и уксусом и дважды простирала в машине, а потом повесила на плечики. Потом вымыла окна «Факсином» и освежила матрас пекарским порошком, внесла с балкона цветочные ящики, уложила сумку и в первый раз в жизни включила мобильный телефон. В первый раз в их с Кентом жизни. Она подумала, что дети будут звонить и спрашивать, как там Кент. Они не позвонили. Прислали
Когда-то, детям тогда было лет по двадцать, они обещали приезжать в гости каждое Рождество. Потом стали придумывать предлоги, чтобы не приезжать. Прошло несколько лет, и они перестали придумывать предлоги. Наконец они перестали даже притворяться, что хотят приехать. Писем приходило мало. Вышел пшик.
Бритт-Мари всегда любила театр, потому что ей нравилось, как актерам в конце аплодируют за то, что они притворялись. Сердечный приступ Кента и голос той молодой и красивой, которая позвонила сообщить о болезни Кента, лишили Бритт-Мари возможности притворяться и дальше. Невозможно дальше притворяться, что кого-то не существует, если она звонит тебе по телефону. И Бритт-Мари покинула больницу с пропахшей духами рубашкой и разбитым сердцем.
А за это цветов не подносят.
– Во херня. Умерла ты, что ли? – нетерпеливо спросил голос.
Бритт-Мари показалось в высшей степени невежливым, что ее оборвали на полусмерти. Причем такими ужасными словами. Ведь у слова «херня» есть множество пристойных синонимов, если так уж необходимо выразить именно это понятие. Не вполне очнувшаяся Бритт-Мари спросила стоявшую над ней Личность:
– Прошу прощения, где я? – на что услышала бодрый ответ:
– Здрассте! В поликлинике!
– Но тут пахнет пиццей, – с трудом произнесла Бритт-Мари.
– Да, поликлиника, понимаешь, она же и пиццерия.
– Это не гигиенично, – с трудом выговорила Бритт-Мари.
Личность пожала плечами:
– Сначала пиццерию закрыли. Потом, понимаешь, поликлинику. Кризис, вот такая херня. Крутимся как можем, понимаешь. Но все норм. Первая помощь имеется!
Личность (кажется, женского пола) жизнерадостно указала на открытый пластмассовый ящик с красным крестом и надписью «Первая помощь». Потом махнула характерно пахнущей бутылкой.
– А это, понимаешь, вторая помощь! Будешь?
– Прошу прощения? – простонала Бритт-Мари, щупая шишку на лбу. Больно.
Личность, которая, как выяснилось при ближайшем рассмотрении, не стояла, а сидела над Бритт-Мари, сунула ей стакан.
– Винный магазин закрыли. Так что, понимаешь, крутимся как можем. Гляди! Водка эстонская или типа того. Неведомая херня, в буквальном смысле. Может, вообще не водка. Один хрен, язык малость дерет, но это с непривычки. Помогает от этого, как его? Обморожения!
Бритт-Мари, страдальчески качая головой, заметила на своем жакете красные пятна.
– Это кровь? – в ужасе воскликнула она.
Было бы ужасно неприятно оставить пятна крови на полу у Личности, даже если пол и немытый.
– Нет! Нет! Ни фига подобного! Ну, шишка-то вскочит после того, как в тебя пульнули, а это, понимаешь, томатный соус, – громогласно сообщила Личность, пытаясь обтереть жакет Бритт-Мари салфеткой.
Бритт-Мари заметила, что Личность сидит в инвалидном кресле. Это трудно не заметить. Личность, кажется, пьяна. В своем суждении Бритт-Мари исходила только из того, что от Личности пахло водкой и она не попадала в пятно салфеткой. Но ни в коей мере не из предубеждений.
– Я посижу тут, пока ты не перестанешь помирать. Захочешь есть – пообедаешь, – ухмыльнулась Личность и протянула руку к лежащей на табуретке полусъеденной пицце.
– Обедать? Сейчас? – пробормотала Бритт-Мари, ведь не было и одиннадцати.
– Есть хочешь? Вот пицца! – пригласила Личность.
Только теперь сказанное достигло сознания Бритт-Мари.
– Что значит «пульнули»? В меня что, стреляли? – выдохнула она, ощупывая голову в поисках отверстия.
– Дадада. Футбольным мячом по башке, – кивнула Личность, пролив водку на пиццу.
Судя по виду Бритт-Мари, она предпочла бы мячу пистолет. Как менее грязный предмет.
Личность, на вид лет сорока, и вынырнувшая сбоку от нее девочка, на вид лет тринадцати, помогли Бритт-Мари подняться. Такого ужаса, как на голове у Личности, Бритт-Мари в жизни не видела. Словно Личность причесывалась перепуганным ежом. Девочка была хотя бы причесана, зато джинсы разорваны на коленках. Разумеется, это очень современно.
Личность беззаботно ухмыльнулась:
– Ребятишки, пуляют и пуляют, засранцы. Футбол хренов. Но ты не сердись, они нечаянно!
Бритт-Мари щупала шишку на лбу.
– У меня что, грязь на лице? – спросила она робко и в то же время с укором.
Личность мотнула головой и отъехала назад, к пицце. Бритт-Мари смутилась, заметив за угловым столиком, над кофейными чашками и вечерними газетами, двух бородатых мужчин в кепках. Как это неприятно – лежать без сознания на виду у всего кафе! Но никто из мужчин не удостоил ее и взгляда.
– Ты в обмороке была всего ничего, – беспечно объяснила Личность, упирая на «всего ничего», и покатила мимо Бритт-Мари с куском пиццы как раз между ртом и кофтой.
Вынув из сумочки крошечное зеркальце, Бритт-Мари вытерла лоб. Упасть в обморок крайне неприятно, но куда неприятнее при этом перепачкаться. Что, если бы она умерла? Что люди бы подумали? Прямо посреди кафе.
– Откуда вы знаете, что они не целились нарочно? – спросила она всего лишь с капелькой осуждения.
Личность развела руками:
– Потому что попали! Когда целятся – ни в жисть не попадут. Футболисты хреновы.
– Ах-ха.
– Ну уж не так все плохо… Ну уж прямо, – обиженно буркнула девочка.