Здесь на Земле

Хоффман Элис

По ночам, когда все в городе спят, он ясно слышит шум пожара. То звуки ада, скрюченные и раскаленные. Лишь только раздаются они в снах — принимается томить невыносимая жажда. Дико, безумно жаждешь, и ничегошеньки, дьявол, с этим не поделать, кроме как в очередную пятницу отправиться по известному маршруту, а потом никому не открывать дверь. Ибо как знать, кого увидишь на своем пороге? Не дай бог, припрется кто-нибудь из чувства христианского долга — убеждать прекратить пьянствовать и начать новую жизнь. Однако Трусу ясно: дохлый номер. Он здесь крепенько увяз, с концами, до скончания своих дней.

9

С

момента своего возвращения на Лисий холм единственное, что устраивает Марч в доме, — планомерный, методичный хаос. Кухня уставлена двадцатью пятью ящиками, к которым приклеены ярлычки с детальной описью содержимого. Пункт их назначения — ларек, который выставляет городская библиотека в ярмарочную распродажу на Праздник урожая (его всегда проводят в цокольном этаже муниципалитета). Большую часть вещей Марч уже упаковала и назубок знает, что где лежит. Вот тут — формы для выпечки (десятки! — похоже, Джудит их коллекционировала), поодаль — тюлевые занавески, ящик наверху — декоративные подушечки, рядом — керамические подсвечники из Англии. Юридические учебники и кодексы Генри Мюррея уже подарены факультету права в Дерри, куда и увезены Кеном Хелмом, выполняющим на своем авто все поручения Марч (поскольку взятую напрокат машину она пока не собирается ни чинить, ни менять на другую). Восемь серебряных столовых приборов — атрибут исключительно праздничной сервировки отправлены посылкой домой, в Калифорнию, где их, скорее всего, вообще никогда не вынут из ящика на свет божий.

Поскольку Джудит мало волновали украшения, после нее остались лишь три золотые вещицы. Ожерелье Марч подарила Харриет Лафтон, верной подруге покойной, а пару тяжелых сережек, почти ненадеванных, — госпиталю Святой Бригитты (для аукциона в ближайшую кампанию по сбору средств). Третье украшение — великолепный, ограненный под куб изумруд, который Джудит никогда не снимала, — Марч теперь носит на безымянном пальце правой руки. Она нашла это кольцо в конверте, затиснутом в дальний угол ночной тумбочки, которую вычищала.

Как часто зачарованно смотрела она на прозрачный зеленый камешек, когда миссис Дейл возилась с бельем, ухаживала за кустиками мяты или укрывала ее посреди ночи сползшим одеялом. Немудрено, если окажется, что этот изумруд, скорее всего, и повлиял на выбранный ею род занятий. Украшения в исполнении Марч — невзыскательно просты. Как и в случае этого кольца, весь эффект создается маленькими, но совершенными по огранке и чистоте камнями. Ее предпочтения — зеленая и голубая цветовая гамма: топаз, крошечные сапфиры, горный хрусталь, аквамарин, китайский нефрит. Однако даже теперь никакой из камней не влечет ее так сильно, как этот — в кольце, которое она с недавних пор, не снимая, носит.

Сегодня, как и все дни здесь, Марч перетряхивает дом снизу доверху. Белая собачка миссис Дейл, сидя у окна, караулит кроликов. Стоит ей хоть одного заметить — в саду ли, мирно ли жующего мяту у черного хода, — заходится как безумная в лае.

— Да прекратишь ты это когда-нибудь?! — негодует Марч, неизменно вздрагивая при каждом таком буйстве собаки.

Не считая этого надрывного лая, дом удивительно тих: ни тебе галдящего телевизора, ни радио, ни уличного шума. Причем решающий вклад в тишину вносит, как ни странно, Гвен. Марч думала, предстоит беспрерывно конфликтовать с дочерью по всяким пустякам, и та будет валяться в постели до самого обеда, как дома, в Калифорнии, когда Гвен встает лишь для того, чтобы бухнуться в мягкое кресло и там плакаться, ворчать, хныкать, шантажировать, хрустя печеньем, жуя мороженую пиццу, усевая крошками ковер и разглагольствуя с набитым ртом по поводу статистики подростковых самоубийств.

Удивительно, но ни одно из предположений Марч не подтвердилось. Она просыпается утром — Гвен уже нет, кровать аккуратно заправлена, тарелка после каши вымыта и сушится на стеллаже («ах да, не забыть его сегодня упаковать в тот ящик, что под столом!»). «Гуляла, — объясняет дочь, вернувшись. — Бегала. Надо же, в конце концов, поддерживать физическую форму». Марч не верит ни единому ее слову: Гвен — самое малоподвижное создание на всей планете. Сойти с одного дивана в поисках другого — самое большое перемещение, на которое она способна. Но откуда тогда румянец на щеках по возвращении домой, капельки пота на лбу? Неужто и впрямь бегает?

В отсутствие помех и отвлечений (нет Гвен, нет машины — колесить туда-сюда, — и никто, кроме Сьюзи, не звонит) Марч нужно осмотреть каждый закоулок в доме, однако процесс продвигается медленно, будто все вещи — каждая тарелка, простыня, свитер, шарф, стул — погружены в тягучую патоку. То и дело она натыкается на предметы, надолго лишающие ее рабочего настроя. Сегодня утром, например, это был коробок спичек из ресторана «Голубой дельфин» — уютного семейного местечка у Овечьей пещеры, менее чем в десяти милях отсюда. И Марч вспомнился один вечер почти тридцать лет назад: у миссис Дейл выходной, по присмотр за детьми — отнюдь не то занятие, в котором легко подыскать ей замену, и потому с порога, не заходя к себе, она поднимается к Марч.

Садится на краешек кровати, пахнет одеколоном (лимон и что-то еще, пронзительное) и кажется такой сказочной и юной, что Марч, скинув одеяло, вскарабкивается ей на колени, чтобы лучше видеть. Волосы миссис Дейл еще кудрявятся от влажного морского воздуха Овечьей пещеры. Она дает Марч спичечный коробок, где улыбается дельфин (бренд ресторана), и говорит, что лучших креветок в чесночном соусе и творожных пудингов нигде больше не сыскать. А еще, для взрослых, там подают напиток под названием «Мимоза», [13] и с тех пор Марч переполняет нежность всякий раз, как она слышит это восхитительное слово. Хотя теперь-то все понятно: это любовь сделала обычное меню таким особенным, и напротив миссис Дейл сидел тем вечером, скорее всего, Билл Джастис.

13

Коктейль из игристого вина и апельсинового сока.

Марч силится, конечно, рационально отнестись к подобным безделушкам, однако не в состоянии заставить себя выбросить этот коробок спичек. Как и победную голубую ленточку брата со школьного диспут-клуба. Она ходила в Глухую топь навестить его, но, как и говорил Судья, Алан не открыл дверь.

Если честно, ей полегчало. Что она сказала бы ему после стольких лет? Притворяться, будто она знает его нынешнего? Такой долгий срок — взяла бы свое родная кровь? Проведенные вместе годы? Судьба?

Алан не единственный, с кем Марч пыталась восстановить связь. Дважды она звонила Холлису. В смятении, в полуобморочном состоянии — и полной невозможности ничего с собой поделать. Оба звонка — как в одержимости: словно бес какой вместо нее держал трубку, набирал номер, ждал ответа, а затем (слава богу!) поспешно жал на телефонный крючок. Проэкзаменуй теперь себя Марч на владение собой — провалилась бы с треском. Она далеко зашла. И еще не раз позвонит. Его голос оказался намного глубже, чем тот, который она помнила, и куда как привлекательнее, опаснее.

— Послушайся совета, дорогая, — рекомендовала ей минувшим вечером Сюзанна Джастис в кегельбане, — поезжай-ка ты домой, в свою солнечную Калифорнию, пока ничего еще не стряслось.

Марч клялась себе, что ничего не скажет подруге о звонках, однако, как только Гвен отошла с двумя местными девушками (их только что познакомила Сьюзи), тут же раскололась.

— Пустяки, — оправдывалась она. — Это как игра.

— Нет, не игра, — качала головой Сьюзи. — Во всяком случае, совсем иного рода, чем «моно-полька».