Здесь на Земле
Шрифт:
Что сделал бы на его месте другой мужчина? Забрал бы жену домой? Стал бы требовать, бить? Остался бы и плакал, пока она бы ему не уступила? Ричард Купер — все тот же, что и раньше, перед тем как такое с ним стряслось. Он тот мужчина, который оставляет чек на столе, заботясь, чтобы жена не осталась без денег. Тот мужчина, который несет цветы на могилы всех тех, кого любил, и возносит там за каждого из них безмолвную молитву. Это тот самый Ричард Купер, который в «Льве» за ланчем обсуждает с Джимми Пэрришем чистокровок, умерших четверть века назад, заказывает для себя и старика по второму кругу пиво и жаркое с сырой, успев потом все оплатить, прежде чем Джимми тянет руку в карман за бумажником. Это тот мужчина, который отправляется затем
Холлис хлопает входной дверью и идет забрать счета и письма из почтового ящика, рядом с которым раньше всегда росли розы Аннабет Купер. Увидев его, Ричард не жмет на газ, не таранит ограду в жажде уничтожить соперника. А только смотрит, как летят высоко-высоко в небе казарки. Над пастбищами еще порхают красные стрекозы, того самого вида, который Ричард коллекционировал в детстве. Он помещал их в банку из-под фруктового желе, пока не понял, что, ловя их, повреждает крылышки, обрекая тем на смерть. Именно это вспоминается ему — теперь, когда он видит, как Холлис, прикрыв глаза рукой от солнца, пытается понять, кто это там, в «тойоте» Марч. Когда он поймет, Ричард уже развернет машину вспять. Нет смысла здесь больше оставаться. Он оставит Гвен записку, если ее нет дома, потом позвонит Кену Хелму, тот приедет и отвезет его в аэропорт, где Ричард обменяет свой субботний билет на сегодняшний. Ему лучше выспаться, пролетая над Чикаго и Скалистыми горами, чем, как сегодня, на кресле в гостиной.
Гвен, стоя в конюшне, видит, как «тойота» разворачивается и уезжает. Ей известно: к тому времени, как она вернется на Лисий холм, отца уже там не будет. Гвен почти плачет. Может, ей нужно было настоять и поехать с ним? Или уговорить мать ехать отсюда? Гвен чувствует, что виновата. Она ведь не сказала: «Я хочу с тобой домой». Не встала на его сторону. Хоть и трудно, но приходится признать: она хочет здесь остаться. Седлать по утрам Таро, ходить на свидания с Хэнком, как сегодня, когда она пойдет к нему в библиотеку, где он работает над своей выпускной письменной работой. Предатель — вот она кто. Не пошла за своим отцом. Таро успевает съесть с ее руки весь рафинад, пока она надет, когда Холлис зайдет обратно в дом. Есть все-таки, радуется Гвен, одна вещь, которой можно почтить отца: она слова лишнего Холлису не скажет, будет избегать его любой ценой.
Когда тот хлопает наконец за собой дверью, Гвен выводит Таро из стойла. Она планировала выгулять его на самом солнечном пастбище, где уже нет утреннего инея, но эта «тойота», отец, недвижно сидящий за рулем… ей хочется податься на мили и мили прочь отсюда.
Для езды верхом сейчас довольно скользко, но Гвен это даже не волнует. Она ни бум-бум в этих делах и все делает не так, как надо. Правда, с таким конем, как Таро, это и не страшно. Он внимательно шагает по ледяному насту, а затем по слежавшейся грязи подъездного пути. Гвен, не колеблясь, предоставляет ему свободу действий, и Таро прямо перед Чертовым Углом входит в лес. Они быстро движутся над павшей листвой и зарослями ежевики, от слишком низких веток Гвен приникает к гриве. Там, под кожей, — пульсирующий ток крови; вдох, выдох — и дымится воздух. Таро — словно дракон, древний и бесстрашный. Ничто его не испугает — ни внезапно выпорхнувший из кустов фазан, ни вспугнутый ими олень, пивший из ледяного ручья.
Можно лишь догадываться, как нужно было обращаться с этим конем, чтобы он в итоге стал убийцей двух людей. Таро был машиной, настоящей машиной по добыче побед. Овес внутрь, навоз наружу — и шпарит, словно дьявол, не догонишь. Гвен видела отметины на его теле. Его били. Давно. В другой жизни, которая навсегда останется тайной. Судьба — дело личное, это ей теперь яснее ясного. Что перед собой видишь — то и есть, остальное — домыслы, досужие догадки.
Все же Гвен почти уверена, что Таро били цепью (по крайней мере один раз): по левому боку тянется хорошо заметный круговой след. Всякий раз, как она проводит тут рукой, Таро откидывает голову движением столь опасным, таким в буквальном смысле убийственным, что ее уважение к нему вспыхивает с новой силой.
Когда конь в мгновение ока перемахивает через поваленный ствол, Гвен все-таки начинают одолевать смутные опасения за свою жизнь. Теперь ей приходится убеждать себя, что ездить на Таро не опаснее, чем сидеть на заднем сиденье шалой «хонды» бывшего бойфренда, с ревом мчащейся в глухую полночь по калифорнийскому хайвэю. Неотвратимо близится самая чащоба леса, и девушка закрывает глаза. А когда открывает их опять, вредней Глухая топь, вся в бурой позолоте. Поднимаются с травы цапли. Лед затянул узкие заливы. Таро рысью мчится по прихваченному морозом илу, всюду снуют рачки-отшельники, мечется мелкая рыбешка. Старая ли яблоня так привлекла коня или кусты дикой ягоды — так или иначе, он вынес девушку прямиком к лачуге Труса.
— Нет, нет. Идем отсюда.
Конь и ухом не ведет. Гвен слегка дает ему под бока (сильней она ударить не решается) — никакой реакции. Таро тянется к груде мерзлых яблок. Что ж, остается только слезть, он теперь не скоро освободится.
Трус видит, как девушка соскальзывает с коня, и на какой-то миг ему кажется: это Белинда. На этом самом коне она обычно приезжала навещать его. Другие люди, бывало, привозили еду, одежду (Луиза Джастис, например; а Джудит Дейл вообще ходила регулярно), но именно Белинда несла ему то, почему он действительно томился. Фотографии его сына. Заметки о нем из школьных газет. Его Диктанты, Рисунки лодочек и усыпанных звездами ночей. Первый выпавший молочный зуб (Трус бережно хранит его в солонке под кроватью) и локоны бледных волос, аккуратно подобранные после домашней стрижки.
Обычно Белинда садилась на веранду. Иногда плакала. А однажды всю ночь провела у него на полу, закутавшись в шерстяное одеяло. Волосы у нее — цвета розы, губы были во сне приоткрыты…
Белинда умерла, много-много лет назад, — и в то же время вот она, стоит под яблоней. Трус торопливо сует ноги в ботинки и спешит наружу, к ней, раскрыв объятия. Она обернулась. Это не Белинда. Это девушка, которая уже была здесь прежде. Та самая, что оставила Трусу перед дверью старый компас, подаренный ему в день двадцатилетия, когда все для него еще было впереди.
— Я не вторгалась в частное владение, — спешно заверяет Гвен. Похоже, она только что плакала, думая об отце. А может, и нет: яркий солнечный день хоть у кого вызовет на глазах слезы. — Это все конь. Он любит яблоки.
— Все в порядке, — произносит Трус на удивление миролюбиво. Да, на щеках девушки действительно слезы. — Пускай себе ест.
Трус садится на шаткие ступеньки веранды и щурится на свет — лед превратил все вокруг в ослепительные бриллианты. Уж если водка на что и похожа, всегда полагал он, — так на лед. А вот джин, конечно, — это чистейшей воды снежок.
— По-видимому, вы не знаете, кто я, — предполагает девушка.
Она подошла и села рядом на ступеньки. Соседство для нее не из приятных, уверен Трус: он же помнит, когда последний раз мылся. Но на самом деле запах от него не противнее запаха болотной травы [24] или старых яблок в их винном брожении.
— Я — Гвен. Мой отец — Ричард Купер, а мать зовут Марч.
Трус оценивающе ее изучает — свою невесть откуда взявшуюся племянницу (если только она ему не врет). Хм… нос, и вправду куперовский — прямой, узкий. И эти бледно-голубые глаза…
24
Просторечное название спартины (Spartina), растения более чем метровой высоты, листья которого осенью приобретают характерную ярко-золотистую окраску.