Здесь птицы не поют
Шрифт:
За разговором они совсем выпустили из виду реку, сосредоточив свое внимание на наиболее угрожающих направлениях на суше. Оба были уверены, что со стороны реки им ничто не грозит и поэтому раздавшийся в тишине голос:
— Эй, парни, что здесь такое? — заставил обоих подскочить на месте и развернуть ружья на звук.
— Эй, парни, вы чего?! — от наведенных на него двух стволов, жерло одного из которых больше напоминало авиационную пушку, стоявший в маленькой лодчонке дядя Вася, попятился и едва не перевалился через борт. — Я от смотрю, вы стоите — подплыл. Я ничего
Тот самый дядя Вася, один из первых знакомцев Рогозина в этом забытом людьми и Богом уголке, держал весло перед грудью, словно хотел прикрыться им от возможных выстрелов. По мере того, как на лицах Юрика и Рогозина проступало узнавание, а испуг сменился выражением крайнего удивления, дядя Вася все более смелел и даже осклабился вполне дружелюбно:
— Вы чего пугливые такие?
— Здравствуй очень, старый. Ты еще откуда здесь? — опуская свое ружье на уровень пояса и поворачиваясь к деду боком, ответил вопросом на вопрос Юрик.
— На охоту ходил, — дядя Вася наклонился в лодке и поднял за уши несколько дохлых зайцев. — Ушанов настрелял. А что?
— Вы же с нефтянниками вроде собирались идти? — спросил теперь Рогозин, помня, почему старик отказался работать на Савельева.
— Так ить не приходили они. Я две недели прождал, время проходит, дай думаю, на охоту прокачусь. Даже не знал, что вы здесь. А где остальные? Где этот дурак Моня? Он мне денег должен. Шесть косарей. Вам уже заплатили?
Рогозин посмотрел на Юрика, тот шмыгнул носом и засмеялся:
— Старый, нам бы твои проблемы! Ты что, сивая борода, ничего не видел?
Дядя Вася, опустил весло в воду и сделал несколько гребков, приблизившись к берегу.
Виктор заглянул на дно лодки — там действительно в ворохе окровавленного меха лежало какое-то ружьишко, отощавший мешок с припасами и еще какая-то ветошь.
— Так а что я должен был видеть? Здесь в такую пору все одно и то же: берег да река, — говорил между тем дядя Вася, выбираясь на берег и привязывая лодку к какой-то коряге. — Вертушку видел пару раз. Тудыть — сюдыть мотаются, керосин жгут. А больше — чего? Больше ничего не видел. Вы собаку мою не встречали? Отбился Карайка. Я и звал его и кричал — нетуть. Утром еще отбился, сразу после ночевки. Скакал — скакал вокруг, а потом пропал. Ты ж, Юрец — холодец, знаешь моего Карая? Не попадался? А вы от кого здесь тихаритесь? И где народ? Где Андреевна?
Друзья потупили взоры, и Виктор ответил, не смотря на дядю Васю:
— Нет больше Андреевны. И о псе своем забудьте. И народа… тоже мало осталось.
Осмысливал сказанное дядя Вася недолго. Бочком — бочком, сгорбившись и пошаркивая ногой, он пробрался к своей посудине, тяжело перевалился через борт.
— Та — а-ак, — протянул он, усаживаясь на лодочную скамью и нашаривая левой рукой что-то под ногами. — Рассказывайте.
— Здесь нельзя, — отказался Юрик. — Слишком опасно. Нужно уходить отсюда.
— Да что стряслось — от? — негодование дяди Васи было каким-то наигранным, неестественным, как игра уставшего актера ТЮЗа.
— На тот берег перевезите нас, все расскажем, — посулил Рогозин.
— Я
Не «Сайга», не «Вепрь» или «Вулкан», а нормальный коротыш АКМСУ, простой и узнаваемый, но очень неожиданный в руках, казалось, совсем безобидного человека.
— Ого, — присвистнул Юрик, видимо, подумавший что-то похожее. — Дядь Вась, а ты непрост, ага?
— А эт не твоего ума дело, паря, — ответил дядя Вася, недобро улыбнувшись. — Рассказывайте, поганцы, чего натворили?
Теперь дядя Вася совсем не походил на того расслабленного бомжа — сибарита, искателя легких заработков и дармовой водки, каким его знали прежде. В этот миг больше всего он напоминал сурового следователя из старых советских фильмов — не как полуприблатненный капитан Жеглов, а, скорее, как постаревшие «неуловимые мстители»: готовый и с поезда прыгнуть и на руках по карнизу Эйфелевой башни пройти, если для дела нужно. Его прищуренный глаз, смотревший на Рогозина и Юрика сквозь рамку прицела, враз лишился привычной мутной поволоки, руки держали оружие твердо, и все тело приняло какую-то незнакомую боевую стойку.
— «Наверное, для стрельбы с качающейся поверхности?» — успел подумать Виктор.
Он не был большим специалистом в стрельбе, вернее сказать — вообще никогда не был стрелком, но больно уж недвусмысленно раскорячился в своем корыте преобразившийся дядя Вася.
Не сказать, чтобы Рогозин испугался — события последних дней напрочь выбили из него способность полноценно бояться и чему-то удивляться, но все же мгновенное превращение старого алкоголика в опасного противника как-то смутило его.
Стрелять в дядю Васю совершенно не хотелось.
Юрик тоже опустил свое ружье вниз, поставив приклад к ноге и положив руку на дульный срез.
— Ты, старый, не торопись выводы делать, — попросил якут. — История длинная. Очень.
— У меня минуты есть, — кивнул дядя Вася. — Ружья — в лодку, а сами — на тот берег, полялякаем.
Рогозину совсем не хотелось сдавать свой карамультук, но он понимал, что старик сумеет настоять на своем и поэтому под комментарий дяди Васи:
— А ружьишко-то Гочино? И его завалили, поганцы? Быстро в воду!
Рогозин, тяжело вздохнув, полез в реку, следом за ним направился Юрик и вскоре они были уже на другом берегу со связанными руками — сами связали друг другу под настойчивые просьбы взбесившегося дедка.
Еще полтора часа ушло на длинный сбивчивый рассказ, в который, по мнению Рогозина, поверить мог разве что пациент с Пряжки, да и то не каждый. Улу Тойон, шаман Савельев, вечномолодой Железноногий и томские браконьеры в этой истории хитромудро перемешались со сталинскими лагерями, подземными лабораториями, мучительными смертями членов экспедиции, древними алтарями, Концом Света и всеобщим помешательством — так, что к концу повествования и сам Рогозин уже почти не верил, что все это произошло с ним всего за несколько последних дней.