Здесь живут люди
Шрифт:
– Мы не дышим.
– Именно. – Одобрительно ответила Анна и села на своё место. – Может в этом мире и есть запахи, но мы не чувствуем их. Наше дыхание остановилось там, в последние секунды жизни. И вместе с ним, мы лишились возможности обонять.
Только сейчас я понял, что не дышу. И понял, как это странно. То есть это было нормально до сей поры. Но стоило лишь задуматься… Внезапно почувствовал потребность сделать вдох. Просто по привычке. Однако, ничего не вышло. Словно попытаться пошевелить шестым пальцем, которого у тебя нет и никогда не было.
– Постарайся не думать об этом,
Мне лишь оставалось согласно кивнуть. Прибытие в этот новый для меня мир породило много вопросов. Но ответы на них влекут лишь новые вопросы. Больше и сложнее. И самый главный – что же теперь делать? Нужно было как-то привыкнуть к тому, что более я не испытываю потребностей.
– Ты не особо разговорчив. – Заметила Анна. – Понимаю, тебя сейчас не особо тянет рассказывать о себе, но если есть вопросы, задавай.
– На самом деле их очень много. Я даже понятия не имею, с чего начать. Но пока лишь один. Почему вы называете Чижа и Ксандера братьями?
– Потому что мы здесь одна большая семья, дорогой мой Данте. И ты уже вошёл в неё. Просто не успел свыкнуться с этим. Может мои мальчики не родные по крови, ни со мной, ни друг с другом, но мы близки. При жизни многие из нас были одиноки, а здесь все получили второй шанс. Шанс обрести кого-то.
Во входную дверь постучали. Быстро отбарабанив костяшкой указательного пальца, Гензель, не дожидаясь приглашения, вошёл в прихожую:
– Вижу, друзья мои, вы уже вовсю налаживаете контакт.
– Потихоньку. Отвечаю Данте на некоторые вопросы.
– Эй, а я то думал, это моя обязанность, просвещать новоприбывших.
– Прости, прости. Ты у нас главный мудрец. Ну проходи.
Своей шустрой старческой походкой, мелкими, но частыми шажками, Гензель пересёк прихожую и остановился по другую сторону стойки от нас. Его внимание привлёк только что приготовленный Анной кекс, а точнее оставшаяся от него половина:
– Всё ещё продолжаешь экспериментировать с выпечкой? Как вышло на этот раз?
– Давай-ка я лучше дам тебе кусочек на пробу, и ты сам мне об этом скажешь.
– Что ж, не откажусь.
Анна вернулась хозяйничать на кухне, в то время как Гензель занял её место:
– Я пришёл за тобой, Данте. Нужно объяснить тебе некоторые самые основные моменты и показать кое-что. Точнее даже кое-кого. Короче сам всё скоро увидишь.
Тем временем хозяйка подала обещанный кусочек кекса и осталась стоять перед нами в ожидании вердикта.
– Благодарю. – Ответил старик и лёгким движение вилки разломил кусок пополам, принявшись жевать одну половину. – Какое счастье, что перед смертью все мои зубы остались на месте.
– Ну так? – Анна нетерпеливо желала услышать его мнение.
– Как всегда неплохо, дорогая моя. Но знаешь, отголоски вкуса по-прежнему какие-то далёкие. Думаю, нужно добавиться чего-нибудь для усиления. Вроде каких-то специй.
– Я перепробовала уже всё, что у нас было. Пока это лучший результат.
– Совсем недавно мы с Ксандером прогулялись до западных холмов. Там наверху нам попалась какая-то новая трава. Странная на вид. Но вполне вероятно из неё что-нибудь выйдет.
– Вы пошли к холмам? В такую даль? И никого даже не предупредили. – Анну это несколько разозлило. Я увидел это по выражению её лица. Гензель мало того отправился неведомо куда, так ещё и потащил за собой ребёнка.
– Блум знал.
– Ох, этот неразговорчивый бука…
– Но я всегда могу на него рассчитывать. Мы все можем. Ты знаешь, он хороший человек.
– Да, определённо. Но слишком уж угрюмый и молчаливый. Честное слово, старый Хрон порой мне кажется разговорчивее, чем Блум.
Гензель пожал плечами в ответ:
– Уж какой есть. Ладно, нам с Данте пора.
Мы вышли наружу. Я понятия не имел, что старик собирался мне показать, но в этом мире наверняка было полно того, чего я ещё не видел. И возможно это была лишь крошечная доля того, что увидели они, давно тут живущие. Но если в мире живых первооткрывательство было делом непростым, то здесь повсеместная тьма сильно всё сильно усложняла.
– Вы говорили, что ходили на западные холмы. – Обратился я к Гензелю, сразу как мы вышли за порог. – Но как вы здесь определили стороны света?
– Весьма условно. – Старичок не стал затягивать с ответом. – Как и почти всё во Тьме. Центром я взял нашу часовню. Вход её обращён на юг. К лесу, из которого я тебя привёл. Север с противоположной стороны. Ну и восток с западом соответственно.
Тем временем мы спустились с невысокого крылечка, и Гензель повёл меня через всю территорию насквозь. Как я понял, шли мы к дверям часовни.
– Но не вздумай в одиночку ходить в лес, парень. Там в буквальном смысле можно заблудиться в четырёх соснах. Каждый раз, заходя туда, я рискую не вернуться назад. Так что нам всем очень повезло, что ты нашёлся почти на окраине. Потому что думается мне, будто простирается этот лес на большую территорию.
– Тем не менее, вы его знаете.
– Да. Немного. Впервые идти туда, конечно, было оплошностью. Но я об этом тогда совсем не подумал. И знаешь, как я вернулся? Поступил, как мой тёзка из той сказки, когда бросал за собой хлебные крошки. Только я вырезал пометки на деревьях. Компасы, видишь ли, никто из нас собирать не умеет. Да и вряд ли бы они здесь правильно работали. Со временем я просто выучил все тропы. Но Тьма место опасное и очень подлое. Ты можешь пойти той же дорогой, что и всегда. Один неверный шаг, неверный поворот и до свидания, остаёшься блуждать в ней на веки.
Мы прошли по узкой тропинке, пересекающую лужайку, что окружала часовню и остановились перед массивной закрытой дверью, недалеко от того самого колокола, в который звонил Чиж, когда я впервые явился в поселение. Гензель всем телом навалился на дверь, и та с трудом и громким скрипом поддалась, открывшись вовнутрь. По ту сторону я увидел большое просторное помещение, не разделённое на комнаты и с высоким потолком. Света внутри было довольно много. На каждой стене располагалось по два светильника, и того всего шестнадцать. В отличие от остальных это здание оказалось полностью каменным. Покрывавшая камень штукатурка изобиловала царапинами. На первый взгляд они могли показаться беспорядочными, но на самом деле это были зарубки по четыре штуки с пятой перечеркивающей.