Здоровое общество. Догмат о Христе

Фромм Эрих Зелигманн

А. Р. Херон, убеждённый защитник капитализма и писатель гораздо более консервативный, чем те, которых мы цитировали до сих пор, всё же приходит к критическим заключениям, по сути своей очень близким к выводам Дюркгейма и Мэйо. В книге «Зачем люди работают», вошедшей в сборник Книжного клуба Нью-Йорка в 1948 г., он пишет: «Я описываю фантастическую картину массового самоубийства огромного числа рабочих, совершаемого из-за скуки, чувства бесполезности и разочарования. Однако фантастичность этой картины исчезает, если мы расширим понятие самоубийства и будем понимать под ним нечто большее, чем просто физическое уничтожение жизни тела. Человек, обрёкший себя на жизнь, лишённую мысли, стремлений, гордости и личных достижений, обрёк себя на уничтожение качеств, составляющих необходимые элементы человеческой жизни. Заполняя своим физическим телом пространство на фабрике или в конторе, совершая поступки, диктуемые другими людьми, применяя физическую силу или высвобождая силу пара или электричества, человек тем самым ничем не содействует развитию собственных важнейших человеческих способностей.

Это неадекватное требование к человеческим способностям нигде не проявляется так ярко, как при рассмотрении современной технологии распределения рабочих по рабочим местам. Опыт показывает, что существуют такие виды работ (и их довольно много), которые не могут быть удовлетворительно выполнены людьми со средним интеллектом или с интеллектом выше среднего. Однако неправильно было бы утверждать, что в этой работе заинтересовано большое количество людей с низким

интеллектом. Руководство предприятий, государственные деятели, министры и педагоги должны нести ответственность за повышение интеллектуального уровня всех нас. Потому что в управлении демократическим государством большую роль играет мнение народа, т. е. простых людей, включая и людей с низким интеллектом или ограниченным духовным и умственным развитием.

Мы никогда не должны отказываться от материальной выгоды, которую получили в результате развития техники массового производства и специализации. Однако мы никогда не сможем достичь высших идеалов в Америке, если создадим класс рабочих, не получающих удовлетворения от своей работы. И мы никогда не сможем сохранить эти идеалы, если не применим все средства, которыми располагают правительство, система образования и промышленность, чтобы усовершенствовать человеческие способности тех, кто участвует в управлении государством, т. е. десятков миллионов обычных мужчин и женщин. Задача управления предприятиями состоит в обеспечении таких условий труда, которые способствуют высвобождению творческого начала у каждого рабочего и развитию его божественно-человеческой способности к мышлению»²⁶⁸.

Познакомившись с мнением различных социальных учёных, давайте обратимся к трём мыслителям вне сферы социальной науки: О. Хаксли, А. Швейцеру²⁶⁹ и А. Эйнштейну²⁷⁰. Книга Олдоса Хаксли «О дивный новый мир» (1931) — по сути, обвинительный акт против капитализма XX в. В романе автор рисует картину автоматизированного общества, явно нездорового, но отличающегося от реальной ситуации 1954 г. лишь в деталях и степени. Единственная альтернатива, предлагаемая Хаксли, — это жизнь дикаря, религия которого представляет собой смесь культа плодородия и кающейся дикости. В предисловии к новому изданию книги (1946) Хаксли пишет: «Предположим, что мы можем извлечь такой же урок из Хиросимы, как наши деды из Магдебурга²⁷¹. Тогда мы можем надеяться на период если не истинного мира, то, по крайней мере, ограниченной войны, разрушительные последствия которой также ограничены. Предположим, что в течение этого периода ядерная энергия будет использоваться для промышленных целей. Результатом такого развития, совершенно очевидно, будет ряд экономических и социальных изменений, беспрецедентных по своей быстроте и завершённости. Все существующие модели человеческой жизни будут разрушены и должны будут появиться новые модели, соответствующие нечеловеческому фактору ядерной энергии. Ядерный физик изготовит современное прокрустово ложе²⁷² для человечества, и если человечество к нему не подойдёт, то тем хуже для человечества. Придётся кое-кого удлинить, а кое-кого и укоротить, как это всегда происходило с тех пор, как прикладная наука действительно принялась за дело, только на этот раз всё будет гораздо трагичнее, чем раньше. Этими далеко не безболезненными операциями будут руководить в высшей степени централизованные тоталитарные правительства. И это неизбежно, ибо ближайшая перспектива, вероятно, будет напоминать недавнее прошлое, а в недалёком прошлом быстрые технические изменения в экономике, основанной на массовом производстве, и предполагающей, что большая часть населения лишена собственности, всегда вели к экономическому и социальному хаосу. Для того чтобы преодолеть хаос, осуществлялась централизация власти и усиливался правительственный контроль. Возможно, что все правительства в мире станут более или менее тоталитарными ещё до применения атомной энергии; то, что они будут тоталитарными, когда начнётся применение атомной энергии, представляется почти бесспорным. Лишь широкое народное движение за децентрализацию и самопомощь может остановить существующую тенденцию к засилью государства. В настоящее время признаков появления такого движения нет.

Новый тоталитаризм, конечно, вовсе не должен напоминать старый. Управление с помощью дубинки и расстрелов, искусственного дефицита, массовых арестов и массовой депортации населения не просто античеловечно (это уже сегодня никого не волнует); оно явно неэффективно, а в век современной технологии неэффективность — это грех против Святого Духа. По-настоящему эффективным тоталитарное государство могло бы быть лишь тогда, когда всесильные исполнители воли политических боссов с помощью армии управляющих контролируют население, состоящее из рабов, не нуждающихся в принуждении, потому что им нравится быть рабами. Поэтому задача современного тоталитарного государства, его средств пропаганды, редакторов газет и учителей состоит в том, чтобы заставить народ полюбить рабство. Их методы, однако, грубы и ненаучны. Хвастливое утверждение иезуитов²⁷³ о том, что, если бы им поручили обучение ребёнка, они могли бы нести ответственность за его будущие религиозные убеждения, представляло собой попытку выдать желаемое за действительное. Современная педагогика, возможно, в гораздо меньшей степени способна обусловить реакцию учащихся, чем преподобные отцы, обучавшие Вольтера²⁷⁴. Величайшие успехи в области пропаганды были достигнуты в результате не действия, а воздержания от действия. Правда могущественна, но с практической точки зрения гораздо могущественнее умолчание правды. Просто замалчивая определённые факты и опуская „железный занавес“, по выражению господина Черчилля²⁷⁵, между массами и теми фактами или аргументами, которые местное политическое начальство считает нежелательными, пропагандисты тоталитарного режима гораздо больше преуспевают во влиянии на общественное мнение, чем если бы они это делали с помощью самых красноречивых обвинений или самых неотразимых опровержений. Однако одного молчания недостаточно. Если мы хотим избежать преследований, уничтожая людей, а также социальных трений, то должны добиться, чтобы позитивный аспект пропаганды стал таким же эффективным, как и негативный. Важнейшие манхэттенские проекты²⁷⁶ будущего развития станут представлять собой крупные финансируемые государством исследования того, что политики и учёные называют „проблемой счастья“ — иными словами, поиски способов заставить людей полюбить рабство. Без экономических гарантий любовь к рабству вряд ли возможна; для краткости предположим, что всесильные политики и их управляющие смогут решить проблему экономических гарантий. Однако эти гарантии имеют тенденцию становиться само собой разумеющимися. Их достижение — дело поверхностное, это внешняя революция. Любовь к рабству может быть достигнута лишь в результате глубокой личной революции в умах людей. Для осуществления этой революции необходимы среди прочего следующие открытия и изобретения. Во-первых, более совершенные методы внушения для воздействия на младенцев, а позже — с помощью таких лекарств, как скополамин²⁷⁷. Во-вторых, хорошо развитая наука о человеке и различиях между людьми, позволяющая государственным чиновникам поставить каждого индивида на надлежащее место в социальной и экономической иерархии. (Человек, оказавшийся не на своём месте, склонен развивать опасные мысли относительно социальной системы и заражать других своей неудовлетворённостью.) В-третьих,

какой-то заменитель алкоголя и наркотиков, менее вредный и более приятный, чем джин и героин (поскольку реальность, даже если она утопична, такова, что люди довольно часто чувствуют потребность отдохнуть от неё). И в-четвёртых, доступная система евгеники²⁷⁸, предназначенная для того, чтобы стандартизировать человеческий материал и тем самым облегчить работу управляющих. В „Дивном новом мире“ эта стандартизация человеческого материала доведена до фантастических, хотя и вполне возможных размеров. С технической и идеологической точек зрения мы пока далеки от выведения детей в пробирках и групп полуидиотов Бокановского²⁷⁹. Но кто знает, что может произойти через 600 лет? Между тем другие характерные черты этого более счастливого и стабильного мира — например, эквиваленты сома- и гипнопедии²⁸⁰, а также научной кастовой системы, возможно, отдалены от нас всего на два или три поколения. Сексуальная неразборчивость „Дивного нового мира“ также не кажется такой уж отдалённой. В некоторых американских городах уже сейчас количество разводов равно количеству заключённых браков. Через несколько лет разрешение на брак будет продаваться так же, как разрешение на содержание собаки, которое действительно 12 месяцев и не запрещает смены собак или содержания более одного животного. По мере уменьшения политической и экономической свободы сексуальная свобода имеет тенденцию расти. И в интересах диктатора (пока он не нуждается в пушечном мясе и семье для колонизации пустых или завоёванных территорий) поощрять эту свободу. В сочетании со свободой грёз и мечтаний под влиянием наркотика, кино или радио сексуальная свобода будет способствовать тому, что его подданные примирятся со своим порабощением, согласившись с тем, что такова их судьба.

С учётом всех обстоятельств создаётся впечатление, как будто утопия гораздо ближе к нам, чем мы могли вообразить всего 15 лет тому назад. Затем я спроецировал её на 600 лет вперёд. Сегодня кажется весьма вероятным, что этот ужас обрушится на нас в течение одного столетия. Если мы, конечно, за это время не взорвём себя и не разлетимся вдребезги. Человечество должно сделать выбор в пользу децентрализации и применения прикладной науки не в качестве цели, для достижения которой людей используют как средство, а в качестве инструмента для создания рода свободных индивидов. Пока человечество не сделало этот выбор, перед ним альтернатива: либо ряд национальных милитаризированных тоталитарных государств, у истоков которых — страх перед атомной бомбой, а конечный результат — разрушение цивилизации (или, если война будет ограниченной, — увековечивание милитаризма); либо одно наднациональное тоталитарное государство, возникшее из социального хаоса, вызванного быстрым техническим прогрессом вообще и атомной революцией в частности, и также развившееся под воздействием стремления к эффективности и стабильности в тираническое государство всеобщего благосостояния — Утопию. Вы платите ваши деньги и делаете выбор»²⁸¹.

Альберт Швейцер и Альберт Эйнштейн, которые, возможно, более чем кто-либо другой из живущих ныне людей, олицетворяют высшую степень развития духовных и моральных традиций западной культуры, говорили о сегодняшней культуре следующее.

Альберт Швейцер писал: «Новое общественное мнение должно создаваться особым образом и ненавязчиво. Существующее общественное мнение поддерживается прессой, пропагандой, всей общественной организацией и находящимися в её распоряжении финансовыми и иными средствами. Этому противоестественному способу распространения идей нужно противопоставить естественный, идущий от человека к человеку и полагающийся исключительно на истинность наших мыслей и восприимчивость слушателя к новой истине. Будучи безоружным и пользуясь естественным и первозданным методом борьбы человеческого духа, этот новый способ распространения идей должен поразить старый, который противостоит ему во всеоружии зрелого возраста, подобно тому как Голиаф стоял лицом к лицу с Давидом²⁸².

О борьбе, которая последует между настоящим и будущим мирами, нам ничего не может подсказать ни одна историческая аналогия. Прошлое, без сомнения, видело борьбу свободно мыслящих индивидов против окованного узами духа общества, однако эта борьба никогда не приобретала таких масштабов, как сегодня, ибо скованность общественного духа современными организациями, современным бездумием и современными общественными страстями есть беспрецедентный в истории феномен.

Хватит ли у современного человека сил выполнить то, чего требует от него дух и что наш век хотел бы сделать для него невозможным?

В сверхорганизованном обществе, которое сотней различных способов держит человека в своей власти, он должен каким-то образом снова стать независимой личностью и оказать обратное влияние на общество. Общество будет стремиться любыми средствами оставить человека в обезличенном состоянии. Общество боится личности, поскольку она является средством выражения духа и истины, которым оно хотело бы заткнуть рот. И к сожалению, власть общества так же велика, как этот страх.

Налицо трагический альянс между обществом в целом и его экономическим состоянием. С беспощадной неумолимостью эти условия стараются воспитать современного человека так, чтобы он превратился в существо, лишённое свободы, самообладания, независимости, одним словом, существо неполноценное, лишённое истинно человеческих качеств. Изменить этих людей будет труднее всего. И если нам будет дарован дух, который начнёт действовать, то мы сможем лишь очень постепенно и не полностью совладать с этими силами. Поистине, от нашей воли требуется то, чего не допускают условия нашей жизни.

А как трудны задачи, с которыми надлежит справиться духу! Ему предстоит создать силу, которая сможет понять действительную истину; тогда как сейчас общепринятой является пропагандистская истина. Ему предстоит свергнуть с пьедестала постыдный патриотизм и возвести на престол благородную разновидность патриотизма, преследующую цели, достойные всего человечества. Он должен будет сделать это в тех кругах, где безнадёжные проблемы прошлого и современная политическая деятельность поддерживают накал националистических страстей даже у тех людей, которые в глубине души хотели бы освободиться от них. Ему предстоит добиться признания того факта, что в цивилизации заинтересованы все люди и человечество в целом, и достичь этого там, где национальной культуре поклоняются как идолу, а представление об общечеловеческой цивилизации разбито вдребезги. Ему предстоит сохранить веру в цивилизованное государство, несмотря на то что нашим современным государствам, духовно и экономически разрушенным войной, некогда думать о задачах цивилизации и они не могут позволить себе заняться чем-либо другим, нежели использованием любых средств, даже тех, которые подрывают понятие о справедливости, чтобы достать деньги, необходимые для поддержания их существования. Ему предстоит объединить нас, дав нам единственный идеал цивилизованного человека, причём сделав это в мире, где одна нация лишила своих соседей веры в гуманизм, идеализм, справедливость, благоразумие и искренность и где все мы попали под власть силы, ввергающей нас всё глубже в варварство. Ему предстоит привлечь внимание к цивилизации, в то время как массы, занятые добыванием средств к существованию, всё более погружаются в материальные заботы и всё остальное кажется им лишь химерой. Ему предстоит придать нам веры в возможность прогресса, тогда как влияние экономического фактора на духовный с каждым днём становится всё пагубнее и способствует всё большей деморализации. Ему предстоит вселить в нас надежду, в то время как не только светские и религиозные институты и объединения, но и люди, которых мы считаем лидерами, постоянно предают нас, когда деятели искусства и науки поддерживают варварство, а знаменитости, считающиеся мыслителями и ведущие себя как мыслители, оказываются в момент кризиса всего лишь обыкновенными писаками или членами академий.