Здравствуй, 1984-й
Шрифт:
Так как набралось почти два десятка человек, то и мафиози мы выбрали пятерых. Игра началась бодро, а затем пошла всякая шняга, один из старшаков, вроде как Генка Иванов, стал нарушать правила. То глаза откроет, когда никто не должен подсматривать, то взял и вообще указал на всех трех оставшихся мафиози! Народ проверил быстренько одного указанного, и когда выяснилось, что Генка правду говорит, игра перестала быть интересной. Ему сделали пару раз замечания, но он не реагировал, а возмущенной Архаровой вообще сказал, что игра детская, и зря он пришел.
– Шел бы к взрослым, –
– Ты чего, меня учить решил? – и Генка поставил щелбан пареньку, да звонкий такой.
Кое-кто засмеялся, а Верка надулась. Горин сидел с каменным лицом и не реагировал, и за нее решил вступиться я.
– Генок, больно же, а если мы с тобой посоревнуемся, кто больнее ставит?
– Штыба, ты чего, в себя поверил? Давай ставить по одному щелбану, – и Иванов осмотрел свой немаленьких размеров кулачище.
Легко, почти прыжком, встаю и подхожу к вальяжно сидевшему в кресле здоровяку. Ставлю ему щелбан – он, конечно, слабее, чем тот, что получил семиклашка, до сих пор потирающий лоб. Но мой план другой.
– Теперь я, – радостно ухмыляется Генка, но я его прерываю:
– Да я сдаюсь, ты выиграл.
Генка сначала было ухмыльнулся, а потом до него дошел весь прикол ситуации – он получил по лбу, а я нет. А то, что он выиграл, что ему с этого? Под смех, местами переходящий в ржание, глаза Иванова наливаются злостью, и он говорит с угрозой:
– Кранты тебе, Штыба! – и бьет меня в живот.
Ну, как бьет? Пытается. Я готов к любому его удару, кроме как ногой – между нами маленький столик, и пнуть он меня не сможет. Легко уворачиваюсь от не самого быстрого удара противника, откидываясь левым плечом назад. Не так-то просто сидя ударить резко, а ждать, когда Генка поднимется и выйдет из-за стола, а потом намылит мне шею, я не стал.
Резко бью в кадык правой рукой, костяшками согнутых пальцев, заставляя задохнуться соперника. Бью дозированно, чтобы гортань не сломать, и этого хватает. Генке катастрофически не хватает воздуха, а я беру его за русый чуб и поднимаю голову вверх. Сам пытаюсь смотреть на него батиным тяжелым взглядом. Я, когда осознал, что рожи у нас с батей похожи, стал тренировать этот полубезумный взгляд отца, и по Генке видно, что я не без талантов.
– Кому ты угрожаешь? Позвали в гости, так ты веди себя культурно, не хами, – низким голосом учу его.
– Ты, я… горло, – шипит поверженный соперник.
– Толя, оставь его, ему хватит, – вмешивается Вера. – Иди, Гена, домой, пока тебя окончательно не прибили.
Генка не стал поднимать волну, а может, сам понял, что перегнул палку, и свалил по-тихому.
– Ну ты даешь, Штыба, – восхищенно произнесла Дианка. – Я аж сама испугалась, когда ты на него смотрел.
Загомонили и другие, в основном одобрительно, но я заметил и один недовольный взгляд, тоже от десятиклассника – моего тезки Толика Слонова, скорее всего недовольного расправой с его товарищем. Снова жеребьевка, азартная игра, беседы ни о чем, и тут Слонов неожиданно говорит мне:
– Толян, а ты не думал идти по комсомольской части?
– На кой мне это? – удивляюсь я, внутренне усмехаясь над словами «карьера», «партия», «через десять лет».
Знал бы он, что будет через десять лет и кто на каком поприще сделает карьеру. Вариантов много, но комсомол и партия среди них отсутствуют.
– Видно недалекого человека, – торжествующе говорит Толик. – Я вот уже получил приглашение в наш местный райком. Сначала инструктором, а там, глядишь, и в зональную школу поступлю.
– А что это? – заинтересовалась флюгер Верка, знающая, какой стороной бутерброд падает на землю. – Чему там учат? И в армию ты не идешь, что ли?
– Армия, к сожалению, не для меня, у меня белый билет, – с деланым огорчением говорит Толик, довольный вниманием хозяйки. – А учат там теорию и практику комсомольской работы, повышают идейно-теоретический уровень комсомольских работников.
И пока другие обсуждают эту школу, я понимаю, что вообще ничего не знаю про нынешние структуры комсомола. А ведь мне Виктор Семенович намекал на что-то подобное, когда говорил про вечернюю школу. В таком макаре мне надо идти работать и учиться в вечерке. Сдается мне, теплей местечка, где можно дождаться развала СССР, не найти. Опять же, связи какие-никакие, а среди комсомольцев было много инициативных ребят, вдруг ставших олигархами.
Размышляя таким образом, собираюсь домой одним из последних. Все расходятся, и в комнате остаются лишь этот недоделанный комсомольский работник, Верка, Наташка и Горин, не желающий терять красивое Веркино тело.
– Ладно, я домой, – прощаюсь со всеми и получаю в спину пожелание от тезки:
– Ты там осторожнее, Генка уже оклемался и караулит тебя у входа.
– Да что это такое?! – заволновалась Архарова. – Толя, давай я тебя сейчас провожу.
– Да не стоит, Вер, я его бить не буду, – отказался я и добавил: – Сильно не буду.
Слонов как в воду глядел. Поверженный соперник, еще хрипя поврежденной гортанью, просипел мне угрозу, как я только вышел во двор. С ним стояла парочка его друзей, а вот моих не было. Вера не позвала ни Кондрата, ни Похаба играть в «мафию».
– Вот и встретились еще раз, – довольно сказал Иванов, окружая вместе с друзьями полукругом меня.
За моей спиной находится стена дома, но ситуация хреновая – все парни выше меня ростом, и мне не отмахаться от них. Попытаюсь, как говорится, «вывезти языком» ситуацию, то есть заболтать. И тут мое сознание взрослого человека мне в плюс.
Глава 16
Начал я, впрочем, за упокой.
– Чё за беспредел? Кодлой на одного? И за что?
– Беспредел, это как? – тормознулся левый наезжающий.
Я чертыхнулся, такого слова в нашем лексиконе не было, но главного я достиг – тормознул ситуацию и переключил внимание.
– Это значит – не по-пацански! Против правил! – поясняю я и сразу задаю вопрос: – Вы чего за чмошника этого заступаетесь?
– Штыба, ты уже наговорил на полгода больницы, но я тебе дам шанс, если ты сейчас встанешь на колени…