Здравствуй, 1984-й
Шрифт:
– Знаешь, что я с такими на зоне делал? – ощерился главарь по кличке Слон, полученной из-за врожденной лопоухости.
Он и вправду посидел на малолетке, потом на взрослой зоне немного – пару лет. Вышел, кстати, по УДО, и почему-то к блатной жизни и корешам, оставшимся там, не стремился. Но рассказов про блатную романтику было много, и Толик слушал его взахлеб.
– Чё делал? – сбрасываю его руку я и иду дальше, размышляя, что теперь предпринять.
– Хочешь, покажу, что делал? – кричит вслед Слон. – Очко болеть будет потом.
– Вон шохам своих покажи, им интересно
Эти трое дернулись было ко мне, но в помещение не зашли – народу уже много там. Все равно отморозки стоят, ждут, значит, беседа не окончена.
Выхожу с хлебом – в руках сетка, набитая буханками. Поросят мы иногда и хлебом кормим. Что? Так устроено все тут, я сам лично против, но все относятся к этому спокойно.
– Короче, срок тебе до конца дня, потом ходи, оглядывайся, – угрожает уголовник.
Иду домой в полном раздрае. Что делать? Денег взять неоткуда, винтовку и ордена тоже мимо. Положим, бабка и не сдаст, что «пролюбила» винтовку, но как мне ей в глаза смотреть потом? Да и не смогу я взрослый такую пургу спороть. Полезли в башку вообще детские варианты, вроде написать на них анонимку, сделать пугач и застрелить вражин, убежать на Крайний Север и прочее. А что я бы посоветовал сам себе, будучи взрослым? Думаю. А ведь есть простой выход, о котором Толик думать не хочет – рассказать все бабуле, она плохого не посоветует, да и сама будет остерегаться. Тут меня осеняет – да на кой хрен бабуле, я лучше бате расскажу! Здоровенный двухметровый злобный бугай девяностого левела, в деревне все его побаиваются, начиная от последнего алкаша и заканчивая участковым ментом. Как он не сел, до сих пор не ясно, хотя ясно – не лезут к нему в конфликт. Бабка, очевидно, следила за мной из ограды. Разведчица, мля.
– Толя, что от тебя эти недоросли хотели?
– Да ничё, ба! – отмахиваюсь от ее расспросов.
Сижу дома, размышляю. Сам на измене, а уж гормоны Толика вообще с ног сшибают. Батя придет домой вечером и, скорее всего, пьяный, а может, сильно вечером и сильно пьяный. Надо ехать к нему на работу, там пообщаться. Благо мопед под задницей.
– Ба, я скоро! Поеду, прокачусь, – крикнул я старушке, что-то варганившей на кухне.
Убойный цех в колхозе был недалеко от нашего дома, я в нем бывал несколько раз и даже как-то доблестно забил барана, так что меня там мало-мальски знали. Вот и сейчас, поздоровавшись с некоторыми, я нахожу отца. Он стоит на металлическом поддоне и обрабатывает тушу, висящую на крюке. Работа у него спорится.
– Толя, что случилось? – увидев меня, спрашивает он и слезает с высокого поддона.
– Нам бы поговорить без ушей, – без прелюдий говорю я.
Мы заходим в какую-то каморку, где, кроме пары лавок и деревянного истыканного ножом стола, стоят пара шкафов и маленький телевизор. Я рассказываю отцу про свой косяк, ничего не скрывая. Отец слушает и багровеет.
– Ну ты козлина, конечно! – отец дает мне подзатыльника, отчего моя башка мотнулась.
Я не протестую, понимая, что реально козли-на. Не я, конечно, а Толян, но сейчас я за него, так что все по делу, и это еще мягко для отца.
– Что за парни,
Я как могу описываю их и говорю, где их найти можно днем, а также предупреждаю об уголовном прошлом одного из них.
– Он, говорят, в авторитете, – заканчиваю описание я.
– Знаю я этого Слона, не лично, конечно, а через его мамашу, та еще шлюха, – задумчиво говорит отец и тут же спохватывается: – Она в ЛТП сейчас сидит, да и не было ничего с ней у меня.
– Это ты меня сейчас успокаиваешь, что Слон мне не брат? – подколол батю я, что довольно рискованно – морда у него по-прежнему красная от злости.
– Да и не в авторитете он, если вышел по УДО. Активист, скорее всего, – не обращает внимания он.
– А что такое ЛТП? – задаю вопрос я, так как реально не помню расшифровку.
– Лечебно-трудовой профилакторий, от алкоголя там отдыхают, – отмахнулся отец.
– Профилакторий? Так, может, тебя… – предложил я и осекся, увидев материализовавшийся телепортом кулак перед своей мордой.
– Не вздумай, тюрьма это та же, – сказал он и добавил: – Молодец, что ко мне пришел, а не сам решал дела, раньше только надо было. Решу я эту проблему сегодня, сейчас только предупрежу кое-кого.
– Батя, не убей Слона этого только, – реально струхнул я, увидев, как решительно тот отправился переодеваться.
– Пальцем не трону, – улыбнулся своей улыбкой акулы-людоеда отец, не иначе что-то задумав.
Через несколько минут отец отобрал у меня мопед и, крикнув какому-то Сане, что телка завтра забивать будет и пусть потерпят, уехал. Делать нечего, иду пешком назад, срывая от нечего делать цветы. Пока дошел до дома, набрался целый букет. Кое-какие я по даче знаю из прошлой жизни, бархатцы или вот эти – катарантус. Цветут все лето.
Дошел до дома и, зайдя в калитку, сразу подвергся допросу бабули.
– А мопед где?
– Дал покататься, – вру я, не желая рассказывать про наши с отцом мужские дела, и тут же, чтобы сменить тему, вручаю букет бабушке и шучу: – Это тебе! Подарок на день рождения.
– Большой ты какой стал! Спасибо! Надо же, в первый раз не забыл про мой день рождения. Взрослеешь, что ли, а, Толя? – бормочет старушка, разглядывая цветы.
Я офигеваю. Это чего, у бабушки сегодня именины? Шутит? Но видя, как налились слезы на ее морщинистых глазах, как она села на скамейку во дворе и замолчала, я понял, что так оно и есть. Толян, мало того, что козлина был, так еще и свинтус приличный – дни рождения родных не помнил! Я вот, роясь в своей памяти, и не знал, когда у отца днюха. Но поперло же! А я еще думал, чего она на кухне с утра возится?
– Сколько тебе? – спросил я и неловко осекся.
Еще и лет сколько не знаю – как есть скотина!
– Семьдесят четыре, – не обратила внимания на мой неуместный вопрос бабуля и тут же добавила: – Я же десятого? Да, все верно.
Она ушла к себе на кухню готовить праздничный стол для семейного вечера. Сколько помню, гостей мы никогда не звали.
Чуть позже приехал довольный и трезвый отец.
– Все путем! Нет у тебя проблем. Есть чего сожрать? Не обедал с твоими делами, – проворчал он.