Здравствуй, Фобос !
Шрифт:
Семен Васильевич, сидя за своим столом, то и дело менял картинку на экране терминала. Сейчас к его рабочему месту сходились каналы связи от всех электронных машин психофизслужбы.
– ...И тут мне пришло в голову: сравнить между собой не только варианты нереализованных решений, которые "прокручивал" мозг Акопяна перед входом в тоннель. Наложить на тот же график более ранние картины биотоков самого Сурена, снятые во время тренировок или полетов. Ведь знаете, Геннадий Павлович, у нас ничего не пропадает...
Тарханов щелкнул тумблером. На экране явилась составленная из
– Кто-то из программистов баловался... Узнаю, всыплю!
– Бог с ним, продолжайте!
– мягким рокочущим баском сказал "наш министр" и отхлебнул кофе. Тарханов послушно склонил голову и вызвал на экран целый сноп переплетенных между собой разноцветных кривых. Провел пальцем:
– Вот! Это сводные данные. Обратите внимание на этот ряд точек... Точки длинной дугой загорелись под пальцем.
– Он говорит о человеке больше, чем самая подробная автобиография, чем любое "личное дело"... Здесь - алгоритм твоей психической деятельности, Сурен. Он более индивидуален, чем отпечатки пальцев. На Фобосе, на "Вихре", на тренировочных самолетах или ракетах наш друг Акопян совершал в чем-то одинаковые действия, испытал довольно похожие чувства. И знаете, что характерно?
– Как умелый рассказчик, Семен выдержал паузу и веско сказал: - Сурен - на редкость увлекающаяся натура! Очень цельная. Ничего наполовину. Если работает - так уж до изнеможения; если хандрит и куксится, как когда-то в марсианском полете, так хоть на веревке его тащи, будет отбиваться...
– Мы на Кавказе все такие, - скромно отозвался сидевший под стенкой герой дня.
– Молчал бы уж, кавказец из Свердловска!
– прогудел Волновой. Геннадий Павлович кашлянул, и Тарханов вернулся к рассказу.
– Да-с... Так вот, уважаемый Сурен Нерсесович, сообразно складу своего характера, склонен к крайней самостоятельности. Иной раз и во вред себе. Решает быстро, выполняет сразу, почти не задумываясь...
Легкое движение хозяина, и экран показывает другую цветную картинку. На ней меньше ярко горящих линий - зеленых, золотых, алых, - но зато они более причудливы.
– А это кривые биотоков товарища Акопяна в момент принятия решения войти в тоннель. Скажу сразу: ни до, ни после посещения Фобоса наш друг подобных реакций не выдавал. Они совершенно не в его духе...
– Пожалуйста, подробнее. Это, наверное, именно то, ради чего вы нас позвали?
– осведомился министр, осторожно меняя позу: он был массивен, отяжелел за последние годы.
– То самое... Здесь совмещены данные, принятые из реального полета, и новые, полученные в сурдокамере. Новые точнее: Сурен не устал от путешествия, организм здоровый, отдохнувший. Поэтому я предпочитаю верить вот этим кривым... Одним словом, впечатление такое, что наш друг здорово колебался - входить или не входить в пещеру, а кто-то дал ему команду: входи! Не собственное решение, а вроде бы навязанное...
– Да не давал мне никто никаких команд! Ты что, Сеня?!
– вскинулся возмущенный космонавт.
– Разумеется, - как ни в чем не бывало, кивнул Тарханов.
– Сознанием ты ее не воспринял, я уверен...
– Не совсем понятно, - откликнулся Волновой.
– Что это еще за команды такие... бессознательные?
– Точнее - подсознательные!
– поднял палец Семен.
– Строго говоря, всякое внешнее впечатление - это команда организму, вызывающая ответную реакцию. Могу пояснить для непосвященных - почему мне показалась необычной последняя команда...
Референт заерзал по поводу "непосвященных", бросил тревожный взгляд на шефа, - но министр и глазом не моргнул. Академику Тарханову было многое позволено.
– Вот, пожалуйста.
– Семен вызвал на экран зеленую кривую с высоким тройным всплеском.
– Участок энцефалограммы, записанной с одной из групп нейронов лобной доли мозга. В это время Акопян как раз вышел из микроракеты на поверхность Фобоса.
Экран разделила пополам вертикальная черта. Кривая осталась в левой части; в правой возникла четкая цветная картинка. Сурен чуть слышно присвистнул.
– Да, брат, это тебе не твоя мутная видеопленка!
– усмехнулся Семен.
– Кадр, сохраненный в памяти и снятый нами с сетчатки глаза во время эксперимента в сурдокамере. Первое, что увидел наш друг, открыв люк "Аннушки"...
Переливались багровыми линиями каменные изломы Фобоса; над ними, точно круг воды в угольно-черном колодце, висел чудовищный, совсем близкий, сплошь покрытый дымными вихрями Марс.
– Немудрено, что биотоки дали такой взрыв... Пойдем дальше.
– В обеих частях экрана сменилось изображение: пологой зеленой волне соответствовал вид поверхности Фобоса, красновато-коричневой, с язвами мельчайших кратеров и угловатыми, не облагороженными водой и ветром сколами.
– Обратите внимание: он успокоился, ему хорошо! Страх на время отступил. А почему? Потому что наш друг Сурен любопытен, как четыре кошки, и жадно воспринимает все новое. Тебе бы журналистом родиться, а не инженером...
– Не беда, - сказал Геннадий Павлович.
– Одно другому не мешает. Кто талантлив в основном деле, как правило, преуспевает и в хобби. Менделеев, помимо того, что был гениальным химиком, мастерил великолепные чемоданы. Примеров много... Продолжайте.
Тарханов отвесил легкий поклон. Кадры опять сменились.
– Ну-с, наконец-то мы добрались до главного. Видите? Это и есть та самая знаменитая стена...
Все, кто был в кабинете, невольно зашевелились, переменили позы. Волновой сказал: "Ого!"
– Какая гладкая!..
– завороженно прошептал референт.
– Да, полное впечатление искусственности, - озадаченно произнес министр.
– Впрочем, природа на многое способна...
– Совершенно правильно. Очевидно, это пришло в голову и товарищу Акопяну. Судя по линиям биотоков, он колебался - идти дальше или не идти? Но вот полюбуйтесь, что случилось спустя восемь секунд...