Здравствуй, Мурка, и прощай!
Шрифт:
– Ты у нас холостой. Большой спец по женской части. Кому ехать к женщине, как не тебе!
– Накаркал, – усмехнулся Игнат. – Командировку себе накаркал.
В Мордовию он выехал в тот же день. Сел на поезд – и вперед.
Начальник колонии встретил его благодушно. Угостил с дороги чаем с сушками.
– Значит, не виновата Иванцова, – задумчиво проговорил он.
– Похоже на то, – кивнул Игнат.
– Два года в неволе, и почем зря... А может, не зря, как думаешь, капитан? Все-таки мужу своему изменяла?
– Это же не преступление.
– Зато сколько преступлений
Похоже, разговор шел на больную для подполковника тему. Видимо, у самого проблемы с супружеской верностью жены. А сам Игнат сколько таких проблем создал. Сколько раз он спал с чужими женами. Может, его тоже преступником объявить? Нет, не прав подполковник... А может, в чем-то и прав...
– Если за измены сажать, тогда вам придется отдать свой кабинет под спальное помещение для осужденных.
– Да, кажется, я загнул... У меня и без того перебор с заключенными. Положено шестьсот, а сидит почти тысяча... И какие люди!
– Какие?
– Помнишь, песню «Мурка, ты мой Муреночек»?
– Помню, – похолодел Игнат.
– Так вот, у меня точно такая Мурка сидит. Все как в песне. «Ты зашухарила всю нашу малину и за это пулю получай...» И наша Мурка пулю получила. Чудом с того света выкарабкалась.
Игнат и сам знал, что Марина не погибла. В миллиметре от сердца пуля прошла. Откачали ее, вылечили. И под суд. Семь лет лагерей. Вот, значит, где она срок мотает. Снова пересеклись их дорожки.
– Может, слышал про нее? – спросил подполковник. – Ты же из Москвы, а она там кооператоров бомбила.
– Тогда не было кооператоров, – ушел от прямого ответа Игнат. – Цеховики были, спекулянты и расхитители.
– Но Мурка-то была. И сейчас она здесь. Я думал, она бузить начнет. Ничего подобного. Тихая, никого не трогает. На производстве норму выполняет. Хотя по первому разу было. Одна блатовка нашлась. Дескать, какая ты, к черту, Мурка, если дружков своих ментам сдала. Она долго терпела. А потом сорвалась. Глаз этой блатовке выбила. С тех пор ничего такого. Ее никто не трогает, и она тише воды. За нанесенные увечья ей срок не добавили, нет. Но условно-досрочное не светит. А так бы представили. Хорошо себя ведет, ничего не скажешь.
– Почему вы это мне рассказываете? – смущенно спросил Игнат.
– Потому что ты очень внимательно слушаешь, капитан, – насмешливо посмотрел на него начальник колонии. – Интересно?
– Интересно. Но к моему делу не относится. Мне бы с Иванцовой встретиться. И чем быстрей, тем лучше.
Игнат снял показания с осужденной. И в тот же день отправился в обратный путь. Хотел повидаться с Муркой. Возможность была, но он удержался от соблазна. Не получится у них разговора. Ведь, по сути, он предал ее. Из-за него она чуть не погибла.
Лето, солнце, жара. Копоть от тепловозов, испарения от раскаленного асфальта. Но люди этого не замечают. Все куда-то спешат, все куда-то бегут. Толчея, суета. Пассажиры, встречающие... У всех есть какая-то цель в этой жизни. И в этой толпе только Марина одна неприкаянная.
Ей некуда спешить, ей некуда бежать. Не болела тетя
Поэтому она и не спешит. Поставила фибровый чемоданчик себе под ноги, достала «беломорину», закурила.
Когда-то Мурка курила дорогие дамские сигареты. Бары, рестораны. Фирменные шмотки, кольца и браслеты. Но все изменилось. Убили Мурку. Предали и убили. Марина Климова выжила, а Мурка умерла. Воровская романтика вышла из нее вместе с кровью, которую пустили «братья навек». Потух задор, угасла дерзость.
Ее осудили на семь лет. За организацию банды. И пальбу по ментам ей припомнили. Хорошо, что к мокрым делам не привязали. И неплохо, что в срок включили год, который она провела в тюремной больнице. Суд, конвой, этап, зона. Марина восприняла это как должное. Как все работала, выполняла план. Начальник колонии ставил ее в пример, и ей вовсе не хотелось порвать его за это на куски. Но вот прозвенел звонок. И она вышла на свободу, хотя и не очень-то стремилась покинуть зону. Не нравилось ей там, но и в мир возвращаться не очень-то хотелось. Не было у нее берега, к которому можно было прибиться.
– Та-ак, и откуда мы такие красивые?
Она видела ментов, но не смотрела в их сторону. До тех пор, пока они сами не обратили на себя внимание.
Не думала она, что ее можно назвать красавицей. Неволя наложила свой отпечаток на черты ее лица. Косметикой она не пользовалась. И до предела короткая стрижка не прибавляла ей обаяния. Одежка убогая – «двойка», скроенная собственными руками из материала, из которого шьют халаты для уборщиц. Роскошная песцовая шуба бесследно сгинула на лагерных складах. Остался только костюмчик, прошитый пулей. Марина отказалась от него. В этой одежде умерла Мурка. В этой одежде она могла воскреснуть. А так не хотелось возвращаться к прошлой безумной жизни.
Марина предъявила патрулю справку об освобождении.
– Ух ты! – ехидно усмехнулся мент.
Морда красная от жары, глазки скользкие от животной похоти. Боров красноперый.
– Наш клиент, – оживился его напарник.
Такой же урод, только морда не такая раскормленная.
– Я свое отсидела, – тихо, без вызова сказала Марина.
– И сразу за старое, да? – ухмыльнулся боров.
– С чего вы взяли?
– А с того. Что у тебя в карманах?
– Ничего.
В самом деле ничего. За шесть лет в колонии она заработала неплохую по старым временам сумму. Но недавняя реформа превратила деньги в бесполезные фантики.
– А мы посмотрим. Гольцов! Обыскать!
– Вы не имеете права, – робко запротестовала Марина.
Но ее никто не слушал. Мент Гольцов сунул руку ей в карман и достал оттуда крохотный пакетик с каким-то порошком.
– О-о! – восторженно протянул он. – Похоже, наркотик!
Натуральная подстава. Но возмущаться не имело смысла. Только мусоров потешать.