Зефирный Жора. Крупная кость (сборник)
Шрифт:
А я маму Ромашки от силы два раза видел. Откуда она о моей душе знает?
И этот мерзкий Кирилл Нагаев – оранжевый от конопушек и синий от ручки, кончик которой он разгрыз, – тоже крикнул мне с другого конца зала:
– Жирный Жора, иди домой пирожки кушай!
Мне сразу так грустно стало, что я подумал: если не съем сейчас что-нибудь – точно лопну. От обиды. Я физруку насочинял, что у меня ноги болят и спина ноет (это я у папы научился, когда он от мытья посуды отлынивает), и спустился в раздевалку. Достал батончик из рюкзака. Зачетный, с арахисом. И съел в тишине, пока они там наверху все скакали и смеялись. Назло съел.
Ура, я еду к дедушке, маминому папе, с ночевкой! Люблю у него ночевать. Так люблю, что от волнения могу даже не есть ничего целых полдня. Мама шутит, что мне, чтобы похудеть, надо всего-то у дедушки неделю пожить. Но дедушка не может меня у себя так долго держать – он художник. У него творческие муки. Эти муки на него нападают, когда он хочет что-нибудь зачетное нарисовать, а у него не получается. Хотя, по-моему, у него всегда все получается. Но дедушка так не считает и все равно мучается. И заодно, чтобы не сильно скучно было одному это делать, других мучает.
– Посмотри, Жорка, нравится тебе этот портрет? – И дедушка достает из-за дивана картину, на которой какая-то женщина с зонтиком.
– Зачетно! – говорю я.
– Врешь! – качает головой дедушка и смотрит на меня так, будто я ворюга, которого он только что за руку поймал. – Гляди, какие у нее глаза здесь получились ненаполненные – не может такое нравиться!
– Может! – настаиваю я и, чтобы дедушка не сомневался, добавляю: – И вообще, зачем они ей полные? Она же вроде худая.
– Эх, у тебя все об одном! – дедушка прячет картину, бросает задумчивый взгляд в окно и уходит на кухню. Курить.
А я все равно люблю у дедушки ночевать. Не потому, что у него в квартире пахнет по-особенному – масляными красками, кофе и горьким дымом (мама всегда из-за этого недовольна). И не потому, что у дедушки такой бардак, что не имеет значения, повесил ты куртку или украсил ею большую кучу из других вещей. И даже не потому, что мы мастерим всякие зачетные штуки, вроде лейки из консервной банки или цветочного горшка из старого абажура.
Я люблю ночевать у дедушки, потому что он относится ко мне не так, как другие… Он советуется со мной, будто я такой же взрослый, как и он, – например, спрашивает меня: «Что важнее – нарисовать за всю жизнь много неплохих картин или всего одну, но гениальную?» Еще дедушка доверяет мне готовить нам обоим завтрак. И даже если у него на зубах скрипит яичная скорлупа, он никогда не злится.
– Знаешь, Жорка, – говорит дедушка, выключая свет перед сном, – ведь лягушка-то была права.
– Какая лягушка? – удивляюсь я.
– Которая маскировалась под царевну. – У дедушки усы и пышная борода, и я не вижу в темноте, но чувствую, что он улыбается. – Утро всегда мудренее вечера. Так что новый день будет лучше прежнего. Но все равно, Жорка, запомни: только от тебя все зависит!
Я лежу на спине, пытаюсь задрать вверх ноги, чтобы сделать «велосипед», и думаю о том, что слово «мудренее» какое-то корявое. Незачетное. Еще думаю: при чем здесь вообще лягушка с этой ее мудростью? Ноги удалось задрать, но удержать в воздухе получилось только несколько секунд. Я перевожу дыхание (будто гирю только что поднял) и пробую уснуть. Сегодня я сплю на полу – в моей старой кровати я стал похож на жабу, которая пытается уместиться в скорлупке от грецкого ореха.
Мама забрала меня у дедушки раньше обычного.
– Жорка, знаешь что? Я сегодня сказала на работе, что задержусь, потому что прямо сейчас мы с тобой поедем к волшебнице, – шепчет она мне заговорщицки, а дедушка закатывает глаза и зачем-то сует мне спичечный коробок в карман куртки. Жестом показывает, чтобы потом посмотрел, не при маме.
Какая еще волшебница, думаю, натягивая ботинки. Ерунда какая-то, ясное дело. В волшебников и волшебниц я еще в первом классе перестал верить. После того как однажды ночью в Новый год проснулся, а мне мама – Дед Мороз – подарок под подушку прячет.
– Знаешь, Жорка, кто такие остеопаты? – спрашивает мама, пока мы машину ловим.
– Ага, – киваю я, – зачетные чуваки. Они могут щелкнуть пальцами, человек превратится в зомби, а потом тайны свои расскажет.
– Ха, – улыбается мама, – глупости! Это ты остеопата с телепатом перепутал. Ой, то есть с гипнотизером. Ой! – волнуется мама от того, что никто не останавливается. – Ну ты меня запутал совсем!
– Значит, не сделают из меня зомби? – уточняю я, когда возле нас наконец тормозит машина. Такая грязная, что цвета не разберешь. А ручка у задней двери отломана и болтается, как зуб на веревочке. Чтобы мы не отказались ехать, водитель выскакивает из-за руля, торопится перед нами дверь открыть.
Мама лезет первая, аккуратно, чтобы пальто грязью не запачкать. Потом и я закатываюсь. Мне тесно. Просто ужас! Живот упирается в переднее сиденье. Водитель снова суетится, дергает за крючки снизу, чтобы места стало больше.
– Богатырь вырос! – оборачивается он ко мне и подмигивает.
Ненавижу это слово – «богатырь». Магазин еще такой есть. Для толстых. Его я тоже ненавижу!
– Не сделают из тебя зомби! – Мама тянет меня за рукав, чтобы я на слово «богатырь» внимания не обращал. – Остеопат руками все болезни умеет лечить. У него на кончиках пальцев чувствительность повышенная, и он ими видит все, что скрыто под кожей.
– Круто… – неуверенно восхищаюсь я. – И мы правда к такому врачу едем? Я думал, так только супергерои умеют.
– Не существует супергероев, мальчик! – вмешивается в разговор водитель. – Это про них кино снимают, чтобы жить было не так грустно, а случись в жизни ситуация, когда помощь нужна, – ищи-свищи супергероя! Эй, куда ты поворачиваешь-то?! Глаза разуй!
Мама ерзает на сиденье, поджимает губы – недовольна, что водитель нам разговаривать мешает, а замечание ему все-таки не делает. Она у меня вежливая чересчур. Папа говорит, что, когда ей в детстве на ногу наступали, она сама извинялась.
– А зомби существуют? – спрашиваю я водителя, пока мама с собой борется – решает, сделать все-таки замечание или не сделать.
Если честно, я про зомби часто думаю. Мама говорит, чаще, чем надо. Но если бы она узнала, сколько я на самом деле про них думаю… Страшно ведь, если, например, Антон в зомби превратится. Антон – это странный дядька из нашего подъезда. Папа считает, что он как вода – тоже только в трех состояниях бывает. То он чересчур радостный, будто ему зачетная тортная вишенка досталась. То злой, будто только что щелкал семечки, а последняя оказалась горькой. А то вообще молчит, как немой. Когда Антон веселый, он пристает ко всем с вопросами, и никто не знает, как на них отвечать. Вот, скажем: «Как ваши дела, джентльмен, не подскажете ли мне, каким образом ковалентный радиус влияет на отношения соседних атомов?» Или: «Как дела, мадам и мадемуазель, как вы думаете, имеются ли основания считать, что открытие кванта поля Хиггса доказывает существование высшего разума?»