Зэк
Шрифт:
– Не за что, – улыбнулся врач. – Желаю, чтобы она никогда вам не пригодилась.
– Я не уверен, Игорь, что мы поступаем правильно, – сказал Председатель. – Может, отменить командировку Африканца?
– «Караван» – твое детище, Евгений Дмитриевич. Тебе и решать. Но что, собственно, тебя беспокоит? – отозвался Лидер. Они сидели в сауне, завернутые в простыни, пили пиво.
– Побег, Игорь Палыч, побег… я не убежден, что мы сумеем это осуществить.
– Я тоже.
– Тогда – отменяем?
– А зачем? Сам выберется. Африканец сам выберется. Мы, конечно, поможем, но… спасение утопающих – дело рук самих утопающих.
– А если не выберется?
– Значит, судьба такая.
– Тебе не кажется, Игорь, что мы с тобой превращаемся в монстров?
– Дай, Евгений Дмитрич, пивка, пожалуйста… Спасибо. – Лидер открыл пиво, налил его в бокал. – В монстров? Возможно, Женя, возможно. Но кто-то должен чистить землю от мерзости. Что же касается Африканца, то, извини, он просто опасен. Он же неуправляем, Женя… Я считаю, что его нужно поставить в предельно жесткие условия. В безвыходные условия. Сумеет вырваться – молодец. Не сумеет – слава героям… Но, я думаю, он вырвется. Он по складу характера такой человек – чем сложнее обстоятельства, тем больше он мобилизуется. Он – подожди – еще создаст нам проблем. – Лидер сделал глоток, спросил: – Ну что? Будешь отменять?
Председатель молчал. Долго молчал. Потом произнес:
– И все-таки мы превращаемся в монстров.
– Брось, Женя. Мы – напротив – боремся с ними. Я – мент. Я всю жизнь их давил и давить буду столько, сколько смогу. Всеми средствами… Не наша вина в том, что мы живем в противоестественном, опрокинутом мире. Если бы государство нормально исполняло свои функции, то мы с тобой, два пенсионера, могли бы спокойно проводить время на рыбалке. Думаешь, мне хочется кидать Африканца в тюрьму? Нет, не хочется… Но ты отлично знаешь, для чего это делается. Ты лучше меня это знаешь. И должен отдать себе отчет, что на одной чаше весов некие абстрактные представления о гуманизме и судьба Ваньки Таранова, а на другой – миллионы человеческих жизней. Миллионы, Женя!… Если тебе важнее твоя личная пор-р-рядочность, то, конечно, нужно сказать Африканцу: отбой, Иван. Мы, брат, извини, погорячились… А если мы хотим сделать реальное дело и уличить московских кровососов, то – извини – мы обязаны довести «Караван» до конца. Второго такого шанса у нас может просто не быть, Евгений. Решай, Председатель, решай…
Снова повисла тишина. Над полом плыл легкий сквознячок и холодил ноги…
– Пожалуй, – произнес Председатель, – я был не прав, когда сказал, что мы превращаемся в монстров – мы уже в них превратились, Игорь.
Три последних дня перед «командировкой» он провел со Светланой. Господи, что это были за дни! Потом они будут сниться Таранову.
Что это были за дни! Наполненные нежностью и тоской. Особой, хрустальной нежностью… и совершенно особой, нечеловеческой тоской. Наверно, так может тосковать зверь, попавший в капкан. Или преступник, приговоренный к казни. Он знает, что палач придет на рассвете, и смотрит в окно, пытаясь взглядом остановить или хотя бы отсрочить восход…
Никогда еще не любил Иван так обреченно-яростно. И так пронзительно нежно… Светлана всматривалась в его лицо и спрашивала: что с тобой, Ваня?… А он смеялся и говорил: все о’кей, Светка-конфетка… все о’кей.
И вел ее в кафушку. Или в парк. Или просто на берег залива, где тонкая полоска льда вдоль берега, и черная дымящаяся вода дальше… и – совсем далеко – белое карликовое солнце над горизонтом… Или нес ее на руках в ванну, раздевал бережно и опускал в белоснежную пену. Он касался ее тела губами и чувствовал ту истому, что наполняет женщину с волосами цвета спелой пшеницы.
Ах, эти три дня на излете декабря двухтысячного! Легкий морозец, искрящийся снег, счастливые, сияющие глаза Светланы…
Три дня прошли, как будто их и вовсе не было. 25 декабря Таранов объявил Светлане, что срочно уезжает в командировку.
– А когда ты вернешься? – озадаченно спросила Светлана.
– Только в следующем веке, родная, – ответил он, смеясь.
– Ванька! А отказаться было нельзя?
– Нет, отказаться было нельзя… воробьев кормить не забывай.
Он сложил вещи в небольшую спортивную сумку, категорически запретил себя провожать и ушел. В окно Светлана видела, как Таранов энергично пересек улицу, поднял руку и остановил частника. Он ни разу не обернулся, не посмотрел на ее окна, не взмахнул рукой.
В квартире Светланы было тепло, но она стояла у окна, набросив на плечи шаль и обхватив себя за плечи руками. Ей было зябко и очень-очень страшно… А синий «жигуленок», в который сел Иван, выплюнул в снежную пелену черный клубок дыма и увез Таранова… Куда? Зачем?
Водила попался разговорчивый – с ходу обратился к Ивану с каким-то вопросом. Таранов что-то ответил… Водила снова задал вопрос, но Иван сказал:
– Ты давай крути баранку. Скользко нынче, брат.
Водила посмотрел на Ивана сбоку, увидел плотно сжатые губы и желваки на щеках. С вопросами больше не лез. На Финляндском Иван вышел, потолкался, проверяясь, и нырнул в метро. Дважды сменив направление, он вышел на «Лесной», снова поймал частника и поехал на Лиговку. Здесь, на конспиративной точке, его ожидали Председатель и Лидер.
Их беседа продолжалась около сорока минут. Меньшая часть этого времени была посвящена инструктажу о рабочих и запасных каналах связи, паролях и берлогах, где можно отлежаться при возникновении нештатной ситуации. Большая часть – финальному «зомбированию» на выполнение задачи. Таранов хорошо это понимал, и руководители «Анти-клуба» понимали, что он это понимает. Всем было неприятно.
После рукопожатий и даже предложения «присесть на дорожку», что и было Тарановым сделано с кривой усмешкой, он покинул квартиру на Лиговском. По свеженькому, не истоптанному снегу пешком дошел до Московского вокзала, хлопнул в ресторане два «полтинничка» коньяку и сел в восьмой вагон поезда ^1 151 «Родники Удмуртии». В спальном вагоне было чисто, спокойно, уютно.
Соседом по купе оказался мужчина одних с Тарановым лет – полный, ловкий и весьма общительный бизнесмен. Он тоже ехал во Владимир, попутчику обрадовался, сразу извлек из дорожного кофра бутылку «Русского стандарта» и предложил выпить за знакомство.
Таранов отказался и, сославшись на усталость, лег спать. Попутчик пожал плечами, выпил «соточку» и пошел покурить. По дороге он заскочил в туалет, достал сотовый телефон и позвонил Лидеру.
– Все в порядке, – сказал, не называя себя, попутчик. – Выглядит, конечно, несколько угрюмо, на контакт не идет. Но вполне адекватен.
– Хорошо, – отозвался Лидер. – Если вдруг его начнет «клинить»… в общем, все согласно плану. Желаю удачи.
Когда попутчик вернулся в купе, Иван Таранов спал, отвернувшись к стене. Колеса стучали: центр-рал, централ, цент-рал. «Родники Удмуртии» мчались на Москву. Луч электровоза разрезал темень и косо летящий снег.
Глава 11
ОШИБКА ГРАФА
С утра у Шувалова прихватывало сердце. Втайне от Свата он принимал нитроглицерин – помогало не очень… В полдень они вышли из гостиницы, с тем чтобы встретиться через час в Почтовом переулке.