Зеленая книга леса
Шрифт:
Глубина снега была не меньше полуметра, но сквозь него отчетливо слышались шуршание и попискивание зверьков. Отломив от бутерброда кусок хлеба, я положил его перед выходом из туннеля, и уже через минуту одна из хозяек тянула его в нору. Но кусок был такой, что не пролез бы даже в крысиный лаз. И началась возле моего сапога суматоха, на которую нельзя было смотреть без смеха, так суетились, толкались, кусали хлеб то ли пять, то ли больше зверушек с черными бусинками глаз и острыми желтыми зубами. А на мои громкие советы никто из них не обращал внимания.
амые интересные и неожиданные встречи случаются на лесных просеках: то покажется черная глыба секача, то промелькнет пара огневых лисиц, то пройдет одинокий олень. Звери любят их, и птиц тут больше. Точно с запада на восток и с севера на юг направлены прямые стрелы просек. С юга по ним в лес входит весна, с севера — зима со всеми своими атрибутами. На запад удаляются дни, с востока разливаются медлительные рассветы. И каждое утро лесных обитателей извещают об этом событии домоседы-поползни.
Наверняка кто-то просыпается раньше, чем они. Но именно их бодрый свист звучит как сигнал подъема, как утреннее приветствие, как утверждение, что ночь миновала, что сегодняшний день будет чуточку длиннее, чем вчера, что жизнь продолжается. Всегда у этих поползней хорошее настроение, словно все им вокруг трын-трава. Всегда поползень скор, бодр, ни от кого и ни от чего не зависим и, кажется, абсолютно бесстрашен.
Какая дикая птица может оставаться спокойной, когда рядом с гнездом человек? Только поползень. Кого можно, запасясь небольшим терпением, угощать семечками прямо с руки? Поползня. Попав в ловушку, поползень не бьется в ней, обезумев от ужаса, не бросает семечко, а ждет, когда выпустят. Дятел в руках кричит истошным голосом и клюется, большая синица молча щиплет пальцы, а этот потрепыхается немного, пока надеваешь ему кольцо на ногу, что-то неразборчиво буркнет (клюв занят семечком) и, отпущенный, через несколько минут снова сидит в ловушке. Создается впечатление, что он легче с жизнью расстанется, чем с куском. Откуда такое пренебрежение опасностью? Его держишь в руке, а он присматривает место, куда бы ему семечко поудобнее и понадежнее запрятать.
Независим поползень потому, что запаслив. Дятел или синица, когда сыты, дремлют. Поползень так попусту времени не тратит. Если сыт, все равно ищет и прячет все съедобное в десятки и сотни маленьких тайничков на стволах. Если что-то не ладится с поиском, достанет из запасов орех. Долбит его не где попало, а на своем долбежном дереве: затискивает в морщину коры орех или кленовое крылышко и стучит не хуже дятла. Только дятел работает, опираясь на хвост, а поползень — ни на что не опираясь, да еще вниз головой. Уцепившись расставленными лапками за кору, он бьет скорлупу ореха, добавляя к силе удара собственную тяжесть. И торчат зимой на таком дереве по всему стволу осколки ореховых скорлупок да бурые кленовые «носики».
У нас, кроме поползня, нет больше птиц, которые заботливо обеспечивали бы кормом себе зимовку. Среди зверей с таким же усердием запасается только хомяк. Азарт запасания у поползня не исчезает до конца зимы. Я не раз испытывал поползня: может ли он при избытке корма зимой отказаться от заготовки впрок? У меня то времени не хватало, то уже нечего было предложить птице, а она все требовала: давай! где семечко? дай семечко!
Лес поделен между поползнями и зимой так же, как летом. При нечаянных встречах в пограничной зоне у них не бывает драк. Предъявление прав ограничивается очень короткой демонстрацией: один из соседей принимает вызывающую позу, выпятив грудь, подняв торчком вверх и клюв, и коротенький хвостишко. Этого оказывается вполне достаточно для разрешения конфликта.
В одну из зим посреди лесной поляны, на ничьей земле была устроена большая птичья кормушка. Семечек насыпали на столик, сушеной рябины и бузины, мелко нарезанного лисьего сала. Только отошли в сторону, как на него, оглядываясь по сторонам, сел поползень. Взял в клюв сало и улетел с ним к деревьям. Вернулся он быстрее, чем мог бы управиться с кусочком, и вернулся не один. Рядом села его подруга и терпеливо стала ждать своей очереди, пока он выбирал, что получше. Обе птицы то и дело улетали и возвращались снова, раз за разом унося только сало, которого уже хватило бы на десяток поползней.
Я пошел к тому дереву, к которому полетел самец. Он бегал по толстому сухому суку: в одном месте кора отстала, и туда он затолкал свою добычу. Каждый новый кусочек прятал на другом дереве. Пара трудилась так энергично, что пришлось добавить сала: хотелось узнать, есть ли у птиц чувство меры. Но тут появилась еще одна пара, жившая по ту сторону поляны. Однако первые считали себя хозяевами всего изобилия, и самец дал понять это соседям. Те не особенно возмутились. Они подождали, пока хозяева унесли новую порцию, и быстренько ухватив по кусочку, улетели в свою сторону. Ритм работы удвоился, лишь один раз дело дошло до короткой стычки, когда первый самец, вернувшись, застал второго на столике.
Но оказалось, что к поляне выходила граница участка еще одной пары, которая позже всех узнала о даровом угощении. Поляна была ничья, и поэтому птицы были обескуражены, встретив двойной отпор. Однако и они, улучив момент, когда четверо соседей разлетелись, получили свое.
Пряча добычу, поползень не интересуется, видит его кто-нибудь или нет. В то время как птицы едва поспевали заправлять в щели куски сала, сойка наблюдала за ними и следом вытаскивала кусочек за кусочком и проглатывала. Несколько кусочков нашел и дятел.
Все птицы, которые делают запасы на трудное время, начинают собирать их, когда черные дни уже не за горами. Поползень в середине лета, в июле, прячет на деревьях все, что съедобно и может храниться до весны. Одна парочка, воспитав и отпустив свой выводок, переносила на свои сосны сначала несчетное количество вишневых косточек, потом арбузных семечек, потом подсолнечных. Вскочив на стол, они ловко выклевывали из нарезанных ломтей арбуза спелые семена, стараясь взять сразу два-три. Темп работы при изобилии корма был таким же, как зимой на кормушке. Наверное, эти птицы ничего не умеют делать как-нибудь.
Зимой поползни-одиночки редки. Зимой они живут чаще парами, но запасами, кажется, каждый только своими пользуется. Птицы все время рядом, осматривая ствол за стволом. Одинаково ловко и быстро поползень может скакать по стволу в любом направлении. Скачки настолько быстры, что кажется, будто он скользит, не отрываясь от коры. Держится только когтями пальцев, а на хвост, как дятел, никогда не опирается. Он у него короткий и мягкий.
С гнездовыми делами поползень опережает всех лесных птиц, кроме таких же домоседов — тетеревятника, ворона и неясыти, да, кажется, еще белоспинного дятла. Чуть ли не в самый первый погожий денек апреля, когда солнце быстро подбирает снег из-под деревьев, когда лишнее тепло стекает по стволам к их подножьям, самка принимается за дело. Гнездо строит с той же поспешностью, с какой потом будет собирать корм птенцам. Дупло выбирает заранее, еще зимой. Прежде всего, вход в него делает по своему росту. Для этого набирает полный клюв земли и, забравшись внутрь, начинает обмазывать края дупла. Если леток настолько мал, что в него можно лишь пролезть, как, например, у дупла дятелка, самка все равно обмазывает края глиной, делая круглое отверстие чуть овальным. Только после этого она будет уверена в безопасности жилья для нее самой, яиц и птенцов. Эта обмазка — надежная защита от скворца, вертишейки, белки, куницы. Дятел тоже через такой маленький вход пробиваться не будет, а скорее сзади стенку проломит.