Зеленая креветка (Сборник с иллюстрациями)
Шрифт:
— Значит, вы предполагаете, что наш уход — дело решенное?
— Разумеется, сэр…
— Да, конечно… Ну хорошо! Готовьтесь к походу. Выступаем вечером, как только спадет жара.
— Спиртное можно оставить здесь?
— Конечно. Возьмем только бутылку джина на всякий случай. Мало ли что может случиться, правда?
— Да убережет нас аллах от болезней и ифритов! — серьезно ответил Махди.
— А в аллаха вы верите, Махди?
— Аллах акбар. Мой отец был мухтаром, [15] а я два года учился в Аль-Азхаре.
15
Мухтар (араб.) —
— Аль-Азхар? Это город?
— Нет, господин, это знаменитый мусульманский университет в Каире. Я не закончил его только потому, что мураби — арендаторы моего отца — сожгли наш дом и весь урожай. Они разорили нас.
— А какую часть урожая отдавал ваш отец своим мураби?
— Четвертую! Как везде! Это же наша земля! — Глаза Махди засверкали, ноздри расширились, брови сошлись у переносицы.
Внезапно он встал и молча вышел из палатки.
— Подождите меня, Махди! Я помогу вам спрятать продовольствие.
Нам не удалось покинуть в этот день лагерь. Работы оказалось гораздо больше, чем я представлял себе сначала. Мы провозились до вечера. Особенно много хлопот было с провиантом. Мы складывали его в большие жестяные банки и заливали крышки сургучом так, что не оставалось ни малейшей щели. Потом мы завертывали банки в полиэтиленовую пленку, которую, на всякий случай, посыпали нафталином. Но Махди так боялся муравьев, что предложил зарыть наши сокровища в землю. Я велел ему отойти подальше и вырыть небольшую ямку глубиной три—четыре фута. Связав вместе четыре двухсотграммовые тротиловые шашки и вставив в одну из них детонатор с отрезком шнура, я аккуратно опустил заряд в ямку, засыпал землей и утрамбовал. Потом я поджег выведенный на поверхность шнур.
Ухнул взрыв. В тростниках зашуршали комья выброшенного грунта. В сгущающемся сумраке дно воронки казалось черным, как ночная тень. Мы решили отложить погребение наших запасов до утра.
Свежее солнечное утро было наполнено треском насекомых и птичьим щебетом. В тростниках еще прятался туман.
Дно воронки, к моему величайшему удивлению, оказалось заполненным водой. Она уже успела отстояться и превратиться в сумрачное колодезное зеркало. Сначала я подумал, что ночью прошел дождь, но все вокруг было сухо. Откуда же тогда вода?
— Как вы думаете, Махди, откуда здесь оказалась вода?
— Думаю, из земли, сэр. Больше неоткуда… Вода — это плохо! Придется нам придумать что-нибудь другое.
— Сделайте мне еще одну ямку, Махди! Только вот там, в четверти мили отсюда.
— Лучше не зарывать в землю, уж если вода…
— Мы ничего не будем зарывать. А ямку вы все-таки сделайте.
Махди взял маленькую саперную лопатку и стал подниматься вверх, на первую террасу — самое сухое в этом районе место. На террасе росли акации, колючки, исполинский укроп. Несколько дней назад я подстрелил там небольшую окапи. Ее нежное мясо чуть-чуть пахло мускусом и дымом костра.
Когда в воздух взлетел рыжий и дымный столб грунта, я побежал к воронке. В ней все еще клубилась муть. Кисло и остро, до царапанья в горле, пахло взрывом. Постепенно пыль осела, и я мог осмотреть воронку. Дно показалось мне явно сыроватым. Я взял кусочек глины — она была влажной и пластичной, тогда как у поверхности глина крошилась, как сухая замазка.
И как только я не заметил этого раньше! Я достал полевой журнал. За все время мы произвели 232 сейсмических исследования. Это значит 232 взрыва, 232 воронки. Я решил осмотреть хотя бы некоторые из них.
— Мы задержимся здесь еще на один день, Махди.
Махди молча кивнул и отвернулся.
К вечеру мне все стало ясно. Уровень грунтовых вод на Оберре был очень высок. В то же время на той, единственной, сейсмограмме грунтовые воды залегали необычайно низко. Из такого сопоставления можно было сделать два вывода:
1. Сейсмограмма получена при исследовании какого-то неизвестного мне района Оберры с аномальной гидрогеологией.
2. Сейсмограмма получена не на Оберре, а в каком-то другом месте с очень низким уровнем грунтовых вод.
Первый вывод предполагал странный каприз природы, второй — ошибку или даже злой умысел человека. Я не знал, на чем остановиться.
Мне припомнились высохшие русла рек на Капоэта, все эти бесчисленные вади, уэды, эрги. Там грунтовые воды залегали действительно глубоко, и, если бы на сейсмограмме не было экспликации, я бы без колебаний сказал, что она сделана на Капоэта, а не на Оберре… Но в экспликации стояло «Оберра»… Неужели ошибка? Пирсон тоже советовал начать с Капоэта. Правда, он считал, что Капоэта так же бесперспективна, как и Оберра, но советовал начать с Капоэта. А если допустить, что экспликации все же нет… Догадка ударила меня как молния. Я даже вздрогнул. Вот оно! Мне нужна только гидрогеологическая карта, и я смогу найти по ней то место, где получена сейсмограмма. Даже если б это была слепая сейсмограмма, без экспликации и привязки к местности!
В моих руках все это время было мощное оружие. Но только теперь я смогу воспользоваться им.
Мне вспомнился доклад, который мой шеф, всемирно известный геолог-нефтяник, сделал на одном из наших аспирантских семинаров (я тогда был еще аспирантом). Доклад был посвящен вопросу генетической связи нефтегазоносных бассейнов с вмещающими их бассейнами артезианских вод. Какое емкое и точное слово — «вмещающие»! Впервые в мировой науке было высказано представление о генетической и физико-химической связи океанов подземных вод с затерянными в этих океанах нефтегазоносными бассейнами. Сколько раз до этого геологи произносили слова «водонефтяной контакт», даже не догадываясь о том глубочайшем философском смысле, который в них заложен. Да, шеф тогда говорил именно как философ и вместе с тем исследователь, умело использующий диалектический метод для раскрытия наиболее общих законов природы. И речь шла тогда не об отдельных бассейнах или районах, а о наиболее общих и объективных законах.
Дрожащими от волнения руками я раскрыл гидрогеологическую карту района Оберры.
Какой же я осел! Изолинии встречались на карте так же редко и случайно, как оазисы в пустыне. Район был едва изучен. Все разлетелось и разбилось, как пирамида из фарфоровых чашечек.
Обидно! Вместо закономерного перехода от общего к частному я должен был сделать некий логический прыжок. Прыжок в темноте через десять провалившихся ступенек.
— Выступаем сегодня вечером, Махди!
Оставалось только надеяться, что гидрогеология Капоэта будет изучена лучше.