Зеленая лампа (сборник)

Либединская Лидия Борисовна

До сих пор не могу без боли вспоминать об этом.

Но стоило ему занять председательствующее место, как исчезла мертвенная бледность лица, движения стали быстрыми и подвижными, голос креп с каждым произнесенным словом, и вот уже перед нами был прежний Зяма, любимый Зямочка, радушный хозяин Клуба, и все как всегда почувствовали себя желанными гостями, и полились поздравительные речи и добрые слова. А когда закончились съемки, которые шли около двух часов, и Татьяна Александровна пригласила всех участников на традиционный обед, Зиновий Ефимович сел во главу стола, как и положено гостеприимному хозяину, благодарил всех, произносил тосты и лишь спустя

какое-то время попросил прощения, что должен покинуть гостей, так как хочет немного отдохнуть…

Не будет уже путешествий на белом теплоходе по волжским просторам, не будет прогулки по узким улочкам Вечного города Иерусалима, ни веселых застолий и серьезных, подчас до грусти, разговоров, но встречи будут, обязательно будут, надо только ждать их. И однажды я (да и не только я, а и тысячи телезрителей!) такой встречи дождались: четыре вечера подряд на Московском канале телевидения Зиновий Гердт читал стихи Бориса Пастернака.

Запись эта, сделанная минувшей весной, была показана впервые.

Передачи назывались просто: «Гердт читает Пастернака». Он сидел в саду на скамейке, в такой знакомой домашней куртке, и под звуки веселой весенней капели (последней в его жизни) читал так, как всегда читал стихи своим друзьям, вдруг перебивая сам себя воспоминаниями, рассказами, читал, наслаждаясь каждой строчкой, каждым поэтическим звуком. Нет, написать об этом гениальном чтении невозможно, где найти такие слова?

Но если такая встреча состоялась, я верю: значит, будут и другие.

Мы Вас очень любим, Зиновий Ефимович, слышите нас?..

Автограф через тридцать шесть лет…

Вот она лежит передо мной, серо-голубая маленькая книжка: «Евг. Долматовский. Стихи и поэмы. /1936—1937/ С. П., 1938», купленная мною шесть десятилетий назад на Тверском бульваре, в День печати, на книжном базаре, проводившемся здесь ежегодно 5 мая.

Каким чудом уцелела она, пройдя со мной сквозь бурные десятилетия нашего столетия, исполненные стольких событий – и общественных, и личных?!

В тот далекий солнечный майский день поэты самых разных поколений читали свои стихи возле книжных развалов, где можно было купить их книги и даже получить автограф, а мы, школьники, влюбленные в поэзию и сами (конечно же, тайно!) пишущие стихи, восторженно слушали их. Современная поэзия была неотъемлемой частью жизни нашего поколения. Мы знали и любили и стихи Маяковского, и «Гренаду» Светлова, и «Гармонь» Жарова, и «Повесть о рыжем Мотеле» Уткина, и «Курсантскую венгерку» Луговского, и «Смерть пионерки» Багрицкого, и «Уляляевщину» Сельвинского, и виртуозные переливы кирсановской лирики, и многие-многие другие стихи советских поэтов, знали наизусть, читали их друг другу во время бесконечных ночных прогулок по заснувшим переулкам нашей Москвы. Но все эти стихи рассказывали о чем-то нами НЕ пережитом, они были как бы отблеском пусть недавних, но уже ставших историей событий. Это были стихи не о нас, а о наших отцах и дедах…

Повесть наших отцов,

Точно повесть

Из века Стюартов,

Отдаленней, чем Пушкин,

И видится точно во сне… —

писал Борис Пастернак о своих старших, и, наверное, люди всех поколений могут подписаться под этими строчками. А нам так хотелось услышать стихи о нас, о нашем сегодняшнем дне!

И вот они вдруг появились, эти поэты, почти наши ровесники, ну пусть немного старше нас, но уже, как мы, не знавшие иного мира, кроме того, что нас окружал. А мы – зачем теперь скрывать, зачем отрекаться? – любили этот мир, гордились им, он был нашей жизнью, нашей юностью. Поэты эти пришли в литературу целой группой и на первых порах были для нас неразделимы: Маргарита Алигер, Константин Симонов, Евгений Долматовский, Михаил Матусовский. Мы бегали на их вечера, покупали их тоненькие книжечки, заучивали их стихи наизусть, стихи про нас, про нас!..

Вот и сейчас я листаю маленькую серо-голубую книжку стихов Евгения Долматовского, и мне кажется, что я снова в той далекой вздыбленной Москве тридцатых годов, когда всё вокруг стремительно менялось (пусть не всегда к лучшему, но это будет понято куда позже!), когда на улицах, площадях и в переулках потянулись к облакам строительные краны, дома сдвинулись с места, недра московской земли раскрылись, чтобы воздвигнуть там мраморные дворцы метрополитена.

В Москве я знаю дряхлый дом,

Назначенный на слом…

Ну конечно же, это наш дом! Наш дом в Воротниковском переулке, которого уже нет и фотографию которого я бережно храню.

Мне очень дорог этот дом,

Назначенный на слом…

Или это:

Как февральский вечер позабуду,

Как мечте и правде изменю?

Из далеких автоматных будок

Я тебе по вечерам звоню…

Мало тогда было в Москве личных телефонов, и сколько же часов мы проводили в коридорах коммуналок, дожидаясь желанных звонков наших мальчиков, мысленно понося соседей, занимавших аппарат своими казавшимися нам бессмысленными разговорами. А дождавшись звонка, такие счастливые, бежали к назначенному месту свидания! Кто теперь помнит об этом? А стихи Долматовского помнят..

Ну а эти строчки уж точно про нас, только про нас:

Рано-рано с вечеринки,

Взявшись за руки, идут.

Тополиные снежинки

Пролетают там и тут…

Тишь. Грузовиков движенье,

Спящий город. Первый свет…

Словно ветра дуновенье,

Пролетели десять лет…

…Почему-то педагоги

Грустные домой ушли.

Утро, утро, все дороги

В легкой золотой пыли…

Так мы входили во взрослую жизнь – с верой в дружбу, в любовь, с надеждой на счастье.

Листаю книжку и хочется цитировать ее без конца, ведь многие стихи так давно не переиздавались! Хочется цитировать и отрывки из поэмы «Мальчик». Он отправился на Север, чтобы построить новый город:

Придя на дымное кочевье,

Начальник стройки, фантазер,

Худые посадил деревья,

Большими палками подпер.

Строитель и солдат, он мог ли

Предвидеть странности земли,

Деревья в десять дней засохли,

А палки буйно расцвели…

Ох, сколько «странностей земли» предстояло пережить на своем веку нашим самозабвенным мальчикам!

А как не вспомнить строки Долматовского, которые стали как бы девизом многих из нас:

Расставанья и встречи, две верные части,

Из которых когда-нибудь сложится счастье!

Ведь это достойно стать поэтической формулой нашего беспокойного существования…

Мы сразу полюбили их всех, этих молодых поэтов. И тщедушную Маргариту Алигер, которая, хоть и громогласно самоутверждаясь, заявляла во всеуслышанье:

Я хожу широким шагом,

Стукну в дверь, так будет слышно.

Громким голосом пою, —