Зеленая лампа (сборник)
Шрифт:
Инстинкт, когда он половой,
Не заменяют головой.
Как лифчик требует грудей,
Так череп требует идей.
К друзьям Эмиль Яковлевич был бесконечно добр и заботлив. Сколько раз, снимая утром телефонную трубку, я слышала его голос:
– На улице мороз, одевайтесь теплее!
Если кто-либо из друзей заболевал, Эмиль Кроткий первым приезжал его навестить – ни дождь, ни метель не могли остановить этого уже совсем немолодого человека.
Помню, как, находясь в Крыму, я в одном из писем пожаловалась Кроткому на дурное расположение духа. Через несколько дней я получила от него сразу 12 (двенадцать!)
«Заканчиваю день тем, чем начал его, – письмом к Вам. Как настроение? Не ухудшилось ли от моих писем? Радуйтесь солнцу и морю и иногда вспоминайте, что ведь и это не навсегда!»
С годами я всё чаще вспоминаю об этом…
Читатели старшего поколения хорошо помнят басни, стихотворные фельетоны, подписи к карикатурам, часто появлявшиеся в послевоенные годы на страницах журналов «Крокодил» и «Огонек». Но, пожалуй, самая интересная книга Кроткого – «Отрывки из ненаписанного», в которой уже после смерти писателя друзья постарались вспомнить его афоризмы, а также использовали материалы, сохранившиеся в его архиве и архивах его друзей. Вышла эта книга почти тридцать лет назад и давно уже стала библиографической редкостью.
Если, по выражению Эмиля Кроткого, «у рака всё будущее позади», то у настоящего писателя (а именно таким и был Эмиль Кроткий) и его книг будущее даже после смерти впереди. Потому, я думаю, давно пришла пора переиздать книгу Эмиля Кроткого, она доставит читателям много радости.
В последний раз я видела Кроткого за несколько часов до того, как его увезли в больницу. Навсегда увезли. Он лежал в узкой и длинной комнате в Дегтярном переулке, маленький и беспомощный, но, как всегда, приветливый и улыбающийся. У него очень болело сердце, а врач, как всегда, запаздывал. Мне вспомнились слова Кроткого:
Врач не Бог,
Пришел, увидел, не помог!
Врач и вправду не помог, и через несколько дней Эмиля Яковлевича не стало. На его похоронах внимание многих привлекал большой венок, на белой ленте которого золотыми буквами было написано:
«Незабвенному Эмилю Яковлевичу от всех соседей по квартире».
Венок от коммуналки! Где еще такое увидишь?..
И его зачислят в книгу небывалых стихотворцев…
С Николаем Глазковым встречались мы нечасто и почти случайно. Бывало, увидишь его в Доме литераторов, подсядешь к его столику, и расстаться уже невозможно: сверкают шутки, звучат стихи, всё блестящее, яркое, но нет в этом холодного блеска бенгальских огней – общение с Глазковым согревало душу.
А то вдруг совсем уж неожиданная встреча – в изнемогающем от сорокаградусной жары Абакане, в Хакасии. Едва увидев нас, Глазков тут же потребовал, чтобы мы немедленно, преодолевая палящий зной, отправились в этнографический музей, во дворе которого выставлены добытые из раскопок древние каменные изваяния. Сам вызвался быть нашим гидом, подолгу держал возле каждой фигуры, и рассказ его был так увлекателен и исполнен столь глубоких познаний, что мы слушали, разинув рты, и забывали отирать обильно струящийся по лицу пот. А когда экскурсия была закончена, Коля, взглянув на наши красные распаренные лица, сочувственно произнес:
– Прохлада хороша только во время зноя…
Еще вспоминаю, как, приехав много лет назад в Алма-Ату, я в вестибюле гостиницы увидела Глазкова и заметила, что служащие гостиницы провожают его какими-то странными – одни осуждающими, другие восхищенными – взглядами! Всё объяснилось, когда швейцар, указывая какому-то постояльцу рукой на внутренний дворик с фонтаном, а глазами на Глазкова, негромко и таинственно произнес:
– А вчера в нашем фонтане этот московский поэт купался!
Впоследствии фонтан этот превратился в местную достопримечательность, и каждый, кто возвращался из Алма-Аты, обязательно рассказывал, что ему демонстрировали «фонтан, где купался Глазков».
Встречи были редкими и случайными, но я часто спрашиваю себя: почему после смерти Глазкова в жизни моей образовалась невосполнимая пустота? Да потому, верно, что не так-то много в жизни праздников, а каждая встреча с Колей была именно таким праздником, овеянным его талантом, своеобычностью, его добротой и бескорыстием.
Глазков был необыкновенно щедр на человеческое общение. «Без всякой видимой причины к таким людям льнут, пристают другие; они согревают, связуют, успокаивают их, они – открытый стол, за который садится каждый, возобновляет силы, отдыхает, становится бодрее, покойнее и идет прочь – другом…» – писал об Огареве Герцен. Эти слова можно отнести и к Николаю Глазкову. Люди, самые разные, его интересовали, он любил говорить: «Ничем нельзя изобразить ничто, даже знак нуля занимает какое-то место». А раз занимает место, есть что разглядывать, изучать. Люди интуитивно чувствовали его интерес к ним и потому «льнули, приставали» к Глазкову.
Сказанное выше, однако, отнюдь не означает, что Глазков был всеяден, что он прощал людям предательство, подлость. Никогда не забуду, как в одной компании некий поэт, хлебнув лишнего, позволил себе антисемитскую выходку. Все растерялись, наступило неловкое молчание. Глазков медленно поднялся – при его сутулости и внешней несобранности он обладал огромной физической силой, – подошел к поэту, молча взял его за шиворот, поднял со стула, вывел в переднюю и, распахнув дверь, спустил с лестницы. Всё было проделано быстро, четко, никто и опомниться не успел, а Глазков уже вернулся в комнату, спокойно сел на свое место и, отхлебнув вина, проговорил, ни к кому не обращаясь:
– Вот так-то, ваше писательство!
В наш суетливый век люди почти перестали писать друг другу письма, заменив переписку телефонным общением. А если и обмениваются письмами, то или деловыми, информационными, или выясняют отношения. А вот написать просто так, чтобы порадовать друг друга или приятеля веселой шуткой, добрым словом, – часто ли нынче такое случается? Увы, нечасто! Сваливаем всё на занятость, на нехватку времени… А вот у Николая Глазкова времени почему-то хватало. Потому, верно, что обрадовать человека ему самому доставляло удовольствие.
Приезжаешь летом с дачи, открываешь почтовый ящик, вынимаешь конверт, а в нем листок, на котором вырезанная из газеты маленькая репродукция графической картинки, где изображен ярко пылающий костер, а в верхней части листка напечатанные на машинке стихи:
У благородного костра,
Который всем на радость даден,
Проводит Лида вечера —
Ей дым Отечества приятен!
Прочтешь, и сразу весело становится на душе.
А вот весеннее послание:
Люблю весну во всем величье
И славлю милую всегда.
Довольны нынче стаи птичьи,
Отрадна резвая вода,
Что, от седого льва в отличье,
Как радость жизни, молода,
Ее страшатся холода!