Зеленая ветка мая
Шрифт:
"Ушинский, помоги!" - мысленно взмолилась учительница.
Но не надо советов. Ничьих. Даже Ушинского. Катя знала сама. Сердцем, умом, пробуждающимся и с каждым днем крепнувшим в ней чутьем учительницы знала, что должна делать сейчас.
Отстранила ребят, отвела волосы с наплаканного Тайкиного лица, своим платком вытерла ручьи слез у нее на щеках.
– Ты не виновата. Тебе стыдно за отца, но ты не виновата. Ты не крала и никого не обманывала. Вы поняли?
– обратилась она к ребятам строго и властно.
– Ступайте по местам, - приказала она.
Ученики мгновенно послушались.
– Вы напали на Тайку, а за что? Разве она
Тихо прошли уроки. Без подъема, без обычных улыбок и живости.
– Вы не будете обижать Тайку, - сказала Катя, отпуская ребят, - вы будете жить всегда честно. И ты, Тайка, будешь жить честно. Идите.
Они вышли из школы гурьбой и тотчас разбежались в разные стороны, а Тайка побрела одна на край села, где, весь в деревянных кружевах, стоял ее безрадостный, опозоренный дом. Катя следила из окна класса за жалкой фигуркой, пока, обогнув против школы церковь, она не скрылась из виду. Сейчас начнут собираться на вторую смену средние и старшие. Но пока вместо средних и старших Катя увидела на дороге группу людей. Их было трое: Петр Игнатьевич, Нина Ивановна и неизвестный мужчина.
Они направлялись к ней в школу. Катя живо ушла из класса к себе, села на топчан, служивший кроватью, тахтой, чем хотите, и, для вида взяв книжку, стала поджидать посетителей. Вероятно, явился инспектор унаробраза. Он слегка прихрамывал, опираясь на толстую суковатую палку, и был одет в овчинный полушубок, несмотря на мартовскую капель, на ногах солдатские бутсы с обмотками; красноармейская буденовка с опущенными ушами сдвинута была на затылок. Так, полуштатскими-полувоенными, выглядели многие приезжавшие из города начальники. Приезжало их в сельцо Иваньково после раскрытия астаховской кражи немало. Разбирались, меряли земли, доискивались, нет ли в чем еще жульничества. Клевета на председателя развеялась разом: в городском комитете помощи голодающим не забыли золотое кольцо с рубиновым камнем, подтвердили, что сдано, но строгий выговор председатель Смородин получил - и за дело: государственное добро зорче береги, растяпой не будь.
А Нине Ивановне ее подневольное пособничество в воровстве Силе Астахову пролетарский суд ввиду смягчающих обстоятельств простил. Пожалели детей.
Что стало с Ниной Ивановной! Что так удивительно изменило ее? Сияние в глазах. Она ли? Что с ней? Вошла, кинулась к Кате, обняла.
– Катерина Платоновна, Катя! Вернулся.
– Кто?
– Муж. Тихон.
Человек в овчинном полушубке, постукивая по полу суковатой палкой, слегка припадая на правую ногу, приблизился, протянул Кате руку:
– Здравствуйте.
– Тишенька! Тихон! Тихон Андреевич!
– смеялась и плакала Нина Ивановна.
– Катерина Платоновна, я ему сразу сказала, как вы о нем отозвались: "Он герой у вас, и вы должны им гордиться". Варвара при всем народе под защиту взяла... А я? Где моя совесть? Прощенья мне нет.
– Истерзали тебя, бедняжка. Не мучься, не рвись, все позади, - утешал он.
Вот он какой, учитель Тихон Андреевич! Ласковый. Наверное, внимательный к людям. А приложения к "Ниве" - ведь это все его книжки, его должна благодарить Катя.
– Да где же вы были, да что с вами было? Счастье-то какое, вернулись, Тихон Андреевич! Садитесь, пожалуйста.
Председатель сел на табурет у стола и тут же стал свертывать из клочка газеты цигарку и
Нина Ивановна с мужем сели на железную кровать Ксении Васильевны. И Нина Ивановна взяла руку мужа и, не отпуская, словно боясь на секунду расстаться, принялась рассказывать то, что говорила тогда на собрании. И совсем не то. И совсем не так. Гордясь, расцветая.
Воевал ее Тихон Андреевич с Деникиным, Врангелем, на Дальнем Востоке. Был политруком, воодушевлял красноармейцев на борьбу с беляками. А потом попал в партизанский отряд, а потом шел с отрядом тысячи верст, пешком, на оленях, через горы и реки, устанавливать в стойбищах вдоль Охотского моря, вдоль Ледовитого океана Советскую власть.
– Беда нас настигла, - сказал Тихон Андреевич, не перебивая, а как-то незаметно вступив в рассказ жены, может быть, оттого, что была она чересчур уж в горячке и трепете и он хотел немного ей помочь.
– Отрезали белые наш партизанский отряд. Полгода в окружении маялись, а как к своим прорвались, тут же домой написал, а до почты верст двести, скачи - не доскачешь. Писал, да, видно, письма не доходили по адресу...
– Или кулак Сила Астахов перехватывал, чтобы в страхе батрачку держать, - жестко отрезал председатель.
– Едва ли. Уж очень рискованно. Братцы, не будем об этом. Что прошло, быльем поросло, - миролюбиво сказал Тихон Андреевич.
– Э-эх, Тихон Андреевич, в учителях христосиком был, таким и в солдатах остался.
– Напраслину наговариваешь, товарищ Смородин. А злобствовать зря не люблю.
Что-то было в учителе ясное, доброе. Он нравился Кате.
– А я-то как рада вам, Тихон Андреевич! В самое-самое время помощь мне подоспела. Признаться?.. Вам я признаюсь. И Петру Игнатьевичу и Нине Ивановне. У меня не всегда ведь уроки вполне хороши. Иногда в полном смысле провалишь. Ученики не догадываются, но я-то знаю. Тихон Андреевич, мы так с вами будем работать, если вы согласитесь, конечно... Я предлагаю, поделим группы? Вы старших возьмите. А мне хочется маленьких оставить себе. Мне хочется до конца школы их довести, посмотреть, что из них станет, как я их вырастила, что им дала...
Вдруг Катя заметила, они слушают ее исповедальную речь в каком-то странном смущении. Нина Ивановна погасла, потупилась. И учитель, опершись на палку, уставил взгляд в пол, не на Катю. А Петр Игнатьевич, напротив, глядел прямо на нее и невесело.
Катя смешалась, умолкла, не понимая.
– Н-да, значит, так, - угрюмо проговорил председатель.
Учитель, слегка припадая на правую ногу, перешел к Кате, сел к ней на топчан. Заговорил негромко, как бы с трудом:
– Демобилизовался я, в уездный отдел откомандировали из части. Там дают назначение. Куда? Понятно, домой, в родную школу. О вас, Катерина Платоновна, я тогда и не слышал. Кто вы, что вы, не знал.
– Ну и что же? Теперь узнали, - резонно возразила Катя.
– А дальше ближе узнаете. Я так рада, что вас тоже сюда назначили! Мы с вами дружно будем работать.
– Сложная штука жизнь, Катерина Платоновна, трудная штука, порой даже очень, - ответил учитель.
– Что случилось? К чему вы меня подготавливаете?!
– воскликнула Катя, с испугом вглядываясь в их расстроенные лица, пытаясь понять.
Председатель вынул из кармана бумагу: небольшой лист с машинописным текстом, печатью и штампом, подал Кате: