Зеленая западня
Шрифт:
Считаю шаги. Десять… семнадцать… сорок четыре…
Чтобы хотя бы на несколько минут освободиться от ноши, надо преодолеть сегодня двести шесть шагов. Позавчера, под вечер, я считал сто семьдесят два, вчера — сто девяносто шесть. Туннель углубляется.
Мы носим двухметровые стояки из бетона. Тяжелый брус вдавливает в землю, ноги заплетаются. Мой напарник — индеец, парень лет шестнадцати, звать его Ву. Он идет впереди. На спине темнеют рубцы, тонкие жилистые ноги ступают упруго, твердо. Ву на полголови
— Работать не хочешь, вонючая индейская свинья?!
Надзиратель в широкополой шляпе хлещет парня кнутом. Ву выпячивает спину, извивается от боли. Я бросаюсь на надзирателя, кричу:
— Не трогайте его! Как вы смеете?
Оскалив зубы в улыбке, широкополая шляпа отбрасывает меня, как котенка. Так каждый раз. Я спотыкаюсь, теряю ношу, а бьют моего напарника. Несчастный Ву, наверное, возненавидел меня за эти дни, но он молчит.
Торопливо хватаюсь за конец стояка. Ву наклоняется, берет с противоположной стороны. Надзиратель успокаивается. Мимо нас бредут индейцы, головы склонены на грудь, кажется, им нет дела до мне, до Ву, до всего, что происходит вокруг.
В глубине пасть туннеля наполнена стуком пневматических молотков, там слепят синие вспышки сварочных аппаратов, время от времени звучат короткие глухие взрывы. Землекопы вгрызаются в толщу песчаника, продвигаются вперед, с каждым днем увеличивая то количество шагов, которые отделяет нас, носильщиков, от входа в туннель. Долбят землю и монтируют крепление тоже индейцы, но они не из нашего барака. Я вижу их лишь во время работы. Мы приближаемся к землекопам, снимаем возле них тяжелую ношу и без передышки возвращаем назад. Бегом, под окрики широкополых шляп и под хлопки кнутов. Там, где сереет четырехугольник дневного света, на нас ждет груда стояков и рельсов. И все же там солнце, чистый воздух, легкий ветерок хотя на минуту остужает тело.
Вот уже пятый день, как я работаю в туннеле.
Что здесь строят? Неизвестно.
Нас пригоняют сюда до рассвета. Перед этим нам дают орехи кастанейро, на обед — затирка из кисловатой муки и бобы. На ночь мы располагаемся в приземистом здании из неотесанных грубых бревен. Со двора на стене желтеет цифра “6”. Шестой барак, или блок, как сказал Кносе. Неподалеку между зарослей видно еще несколько блоков. Над крышами свисают развесистые кроны пальм. Высятся башни, на них караулит стража с пулеметами. По правую сторону, на холме, покрытому лесом, между деревьев просматривается высокая серая стена.
Утром, когда индейцы в колонне по четыре направляются на работу, все вокруг обвито тишиной, лишь где-то недалеко, на болотах, то громче, то тише слышно лягушачье кваканье. В тумане едва виднеются здания, башни, с деревьев на землю бесшумно падают капли росы. Оставляем туннель в сумерках. Я издали каждый раз наблюдаю за какой-то пестрой гурьбой людей. Похоже, там одни женщины. Охранники выводят их из леса. Гурьба исчезает в чаще возле барака, который стоит в стороне других, с желтой тройкой на стене.
В пальмовой рощице, мимо которая мы идем, маячит двухэтажное сооружение под ребристой металлической кровлей. Оттуда временами доносит то ли смех, то ли детский плач. Там бродят фигуры в белом. Вчера я неожиданно остановился: сдалось, будто среди белых халатов промелькнула поразительно знакомая фигура… Вечерняя полумгла мешала рассмотреть ее как следует. Это была женщина. Она медленно поднималась на крыльцо. Я ожидал, что женщина оглянется. Кого-то напоминали ее плечи, походка… Но здесь меня подтолкнули сзади, я встрепенулся и пошел, и все же раз по раз оглядывался, поглядывал на дом среди пальм, однако на крыльце уже не было никого.
В бараке с надписью “6” — два яруса нар, сбитых из досок, натянуты сетки от москитов. Возле двери — бак с водой, кружка. Света нет. Индейцы как немые, почти не разговаривают между собой. Молчат в туннеле, молчат, идя из работы, молчат в бараке. Лишь среди ночи слышать сонное бормотание утомленных людей. Караул наведывается в блок нечасто. Иногда заглянет кто-то из широкополых шляп, посветит фонариком, пройдется сюда между нарами, хлопая кнутом, и исчезает.
Постелью нам служат охапки сухой листвы. Мое место — на верхнем ярусе. По левую сторону меня постель Ву, по правую сторону — молодого, хмурого на вид индейца. У него телосложение атлета: могучая грудь, мускулистые руки, садясь на нарах, он достает головой потолок. Я не знаю его имени, ему я безразличен. После работы великан ложится навзничь, кладет руки под голову и мигом засыпает, не произнеся и слова.
Мои старания заговорить с Ву не имеют успеха. Может, он боится нарушить гнетущую тишину барака, может, не понимает меня. Но же он должен понимать! Я уже окончательно удостоверился, к какому племени принадлежат и Ву, и мой сосед по правую руку, да и все эти меднокожие люди, которые таскают на себе сталь и бетон в туннеле. В них удлиненные лица, черно-синие прямые волосы, карие, едва скошенные глаза… Нет, это не случайная похожесть.
Вот и этого вечера я стараюсь принудить себя собрать в памяти как можно больше слов, слышанных от Катультесе, от гостеприимных хозяев хижин в индейских поселках вблизи Пэри, и делаю еще одну попытку растормошить парня.
Шепотом спрашиваю его:
— Почему ты не хочешь разговаривать со мной?
Ву лежит неподвижно, в тьме не видно лица. И ощущаю, что он затаил дыхание.
— Ты меня не бойся. Я же не виноват, что из-за меня тебе приходится терпеть побои. Они хотят, чтобы ты меня ненавидел. Не знаю, для чего им это нужно. Кто они, эти злые люди? Откуда взялись в джунглях? Что они здесь делают?
Ву не отвечает. И я решил не отступать.
— Напрасно ты молчишь, Ву. Может, они вам запрещают разговаривать? Разве каджао были когда-нибудь трусами?
Мои слова все-таки зацепили его. В ответ слышу тихое:
— Ты белый. Кто обучил тебя языку моего племени?
— Этим языком разговаривают люди из берегов реки Вачуайо. Там, среди каджао, у меня немало знакомых. Их не бьют кнутами и не держат вот в таких клетках-бараках.
— Ты сказал неправду, белый. Каджао живут только здесь, возле Каменной стены. Больше нигде их не осталось.
— Почему же не осталось?
— Их уничтожили вражеские племена. На каджао охотятся всюду, нас разыскивают в джунглях, чтобы убивать. Металлические птицы врагов летают над лесами, выслеживают нас. Мы, последние каджао, тоже давно погибли бы, если бы Каменная стена не защищала нас.