Зеленая записка
Шрифт:
— А откуда же еще? — возразил Молькхаммер, подозрительно взглянув на собеседника.
— Из Южного Тироля ты, вот откуда! Я сразу понял это по твоему диалекту. Ты что тут вынюхиваешь? Что ищешь у нас в горах? Шпионишь небось для италийцев?
Глаза Лейтнера сузились, и в голосе послышалась скрытая угроза:
— Нам соглядатаи не нужны, понял?
— Как вы могли подумать? — возмутился Молькхаммер. — Вы заблуждаетесь! Возьмите себя в руки! Я вовсе не из Южного Тироля, а из Кицбюэля и…
— Убирайся отсюда к чертовой матери! — заорал Лейтнер.
Но не успел Молькхаммер отступить на шаг, как Лейтиер схватил его за борта плаща, притянул к себе и рявкнул еще раз:
— Нам соглядатаи из долины не нужны, понял?
Молькхаммер не решался оттолкнуть Лейтнера.
— Отпустите меня, — спокойно произнес он. — Вы заблуждаетесь! Будьте же благоразумны!
Лейтнер разжал пальцы. Молькхаммер воспользовался моментом, чтобы более или менее достойно ретироваться.
— Вы совершенно напрасно погорячились, — пожал он плечами, повернулся и направился к машине. Прежде чем сесть, он еще раз обернулся: Лейтнер стоял у дороги и смотрел ему вслед
Молькхаммер вернулся в отель лишь после полуночи и проспал до утра. Весь следующий день он ходил вокруг дома Крёберса, выжидая удобного случая. К вечеру ему, наконец, надоело слоняться; он подошел к дверям и нажал на кнопку звонка. Узнав, что господин Крёберс в отъезде, он притворился чрезвычайно огорченным. Дело в том, сказал Молькхаммер, что он приехал из Куфштейна и сегодня вечером уезжает из Инсбрука. Известность господина Крёберса как знатока жизни и творчества Гофера долетела и до Куфштейна. У его друга хранится календарь 1836 года, в котором опубликованы воспоминания одного из участников восстания 1809 года. Возможно, этот календарь представляет интерес для господина Крёберса.
Фрау Крёберс отвечала, что, к сожалению, ее муж вернется только завтра, но ненадолго — через день он уезжает в Грац. Договориться о встрече и ближайшие дни не представляется возможным. Ее муж, несомненно, заинтересуется календарем, и она просит господина обязательно заглянуть к ним еще раз или, еще лучше, оставить свой адрес. Однако мнимый гость из Куфштейна счел, что в этом нет необходимости. Через месяц, сказал он, он снова заедет в Инсбрук и заодно привезет календарь.
Вечером в гостинице Молькхаммер сверил записи. Итак, Крёберс собирается в Грац, туда же, куда должен был ехать Новак, если, конечно, Кардо говорит правду. Не поможет ли эго пролить свет на сотрудничество Новака с Крёберсом, о последнем этапе которого Крёберс рассказывал без особого энтузиазма? Далее: почему Лейтнер так разгорячился? Конечно, люди не любят, когда их водят за нос, но разве Лейтнер не заявил без околичностей, придравшись к ничтожному поводу, что считает его итальянским шпионом? Нет, тут, право, есть над чем поломать голову.
Вечером Феллини встретился с Молькхаммером. Оба криминалиста устали, но нетерпеливое желание обменяться новостями и впечатлениями на много часов отодвинуло время сна. Рассказав о своем пребывании в Инсбруке, Молькхаммер добавил:
— Возможно, мне, как ассистенту великого магистра, не к лицу выскакивать вперед со своими советами, но мне на ум пришли некоторые идеи.
— Выкладывайте!
— Крёберс помешался на Андреасе Гофере. К тому же он и Лейтнер старые нацисты. Догадавшись по моему произношению, что я южнотиролец, в то время как я выдавал себя за уроженца Северного Тироля, Лейтнер рассвирепел. Принимая во внимание их взгляды, не исключено, что оба — Лейтнер и Крёберс — являются членами союза Бергизельбунд. Потому-то Лейтнер так испугался, что принял меня за агента СИФАРа.
— Интересно!
Феллини не нужно было объяснять, что такое Бергизельбунд и чем он занимается. Союз был основан в 1954 году в Инсбруке с целью пропаганды немецкой культуры в Южном Тироле. Но шаг за шагом он все больше превращался в организацию, которая подстрекала уроженцев Южного Тироля, говорящих на немецком языке, к выступлениям против Италии. Следует, конечно, признать, что временами бывало нелегко согласовать интересы двухсот тысяч южнотирольцев с интересами Италии. К тому же правительство иногда пренебрегало некоторыми справедливыми требованиями Народной партии Южного Тироля. Но в мире столько сложных проблем, что они нередко вытесняли из газет Южный Тироль и его заботы. Этим воспользовались экстремисты, чтобы актами террора, главным образом подрывами мачт высоковольтных линий электропередач, привлечь всеобщее внимание к Южному Тиролю.
— Не знаю, известно ли вам, — добавил Молькхаммер, — что в настоящее время СИФАР пытается просочиться в Бергизельбунд в Северном Тироле, чтобы раскрыть базы снабжения южнотирольских террористов. Для этой цели СИФАР использует, конечно, южнотирольцев, владеющих немецким языком. Лейтнер потому и рассвирепел, что почуял во мне такого человека.
Гипотеза Молькхаммера не вызвала у Феллини восторга.
— Слишком смело скомбинировано. Если бы удалось доказать связь между Крёберсом и Бергизельбундом, наш друг Андреоло и его СИФАР немедленно ухватились бы за эту ниточку. Но какая связь между Бергизельбундом и смертью Новака? Или Новак выступал против союза? Сплошные гипотезы! Меня куда больше интересует поездка Крёберса в Грац. У вас нет желания последовать за ним?
— Я встречался с его женой, арендатором, продавщицей — и каждый раз под другой фамилией. Увидев, что я слежу еще и за ним, он может насторожиться. Поэтому я выделил для наблюдения одного из своих людей.
Арендатор Франц Лейтнер давал жене последние наставления: луг перед лесом следует очистить от грязи, а если удержится облачная погода — разбросать навоз; кузнеца попросить отремонтировать прицеп; если позвонит скотопромышленник, сказать, чтобы приходил не раньше чем в конце месяца.
Лейтнер знал, что оставляет хозяйство в надежных руках, более надежных, чем его собственные. Он так и не примирился в душе со своей теперешней ролью и жил в надежде на новые времена. Если бы все зависело от него, он бы давно бросил хозяйство и подался в город! Но в том-то и дело, что не все в его власти; тут и жена, которую десять лошадей не оторвут от земли; а главное — он ничему не научился, кроме одного: ухаживать за скотом. Золотые времена Клагенфурта не вернуть, и думать об этом — только бередить душу. Он здесь зарабатывает деньги, а для острых ощущений имеется, слава богу, другое занятие.
В то время как поезд приближался к Инсбруку, Лейтнер думал, рассказывать ли Крёберсу о подозрительном визите Келера. Он сам, конечно, тоже свалял дурака, но он и не собирается выкладывать все подробности. А вдруг этот белобрысый юнец действительно интересовался своим отцом и уже побывал в Инсбруке? Тогда Крёберс наверняка разозлится, если Лейтнер умолчит о визите; в последнее время он стал вспыльчив, как порох.
Уже сидя в задней комнате магазина, где находилась конторка Крёберса, Лейтнер окончательно решился рассказать о Келере. Крёберс слушал внимательно, изредка перебивая его вопросами, стараясь говорить тихо, чтобы их не услышала продавщица. Это означало дополнительное напряжение для Крёберса и ухудшало его и без того скверное настроение.